– Да нечего объяснять. Ничего существенного.

Она подумала, что начинает подражать ему. Оставляет вопрос без ответа. Отворачивается от проблемы. Наверное, это заразительно. Габриел, конечно, хороший человек, но интересно, как он отнесется к нападкам на собственную персону. А выяснить это можно только путем проверки. Клаудия подняла голову, вскинула подбородок, немного подбодрила себя и посмотрела ему прямо в глаза.

– Просто я заметила, что, о чем бы личном ни спросила вас, вы всему умудряетесь придать статус государственной тайны.

– И вы находите это смешным?

Его взгляд тотчас напрягся. В свете каминного огня синие глаза его потемнели. Но нет, она не станет пугаться. Не желает. Ее не собьешь с толку.

– Ну, смешно, не смешно… Просто мне интересно, вас что, в армии специально натаскивают на это? На тот случай, например, если вы попадете в плен. Или это у вас талант наследственный, передающийся в роду военных из поколения в поколение? Как актерство в роду Бьюмонтов. – Молчание, последовавшее за этим, не сулило ничего хорошего, и она внезапно утратила хладнокровие. Склонив голову, она посмотрела на поднос и сказала: – Выглядит хорошо.

Она выразилась достаточно четко. Попала в десятку. Несомненно одно – солдатские навыки въедаются в душу военных навечно. Поднос с едой, и тот выглядел у него, если можно так сказать, по-военному. Даже колбаски выложены с армейской четкостью.

Клаудии трудно было представить его лохматым, свои густые короткие волосы он носил так, что нигде не выбивалось ни прядки, любая одежда всегда сидела на нем безукоризненно. Да и сам он так выдержан, так невозмутим, так сноровист и ловок во всем, что делает, – целует ли женщину или готовит еду. Казалось, он способен действовать с завязанными глазами – и женщина осталась бы довольна, и еда под его руководством радостно жарилась бы и парилась на огне.

Габриел наклонился, чтобы передать ей тарелку, и она испытала почти непреодолимое желание протянуть руку и взъерошить ему волосы. Она, конечно, не позволила себе этого сделать. Габриел Макинтайр не плюшевый мишка. Единственный медведь, на которого он походил, – гризли. А девушки, вздумавшие потрепать по холке гризли, подвергаются страшной опасности.

– Не желаете к вашей картошке масла? – спросил он с холодной вежливостью.

– Благодарю.

Он подошел к ней, ожидая, когда она разомнет свои картофелины, и потом положил ей масла.

– Соль? Перец?

– Да не беспокойтесь вы обо мне.

– Вы моя гостья.

– Нежеланная гостья. От которой одно беспокойство.

– Это не так.

Но она покачала головой, не соглашаясь с ним.

– Простите меня, Габриел, я постараюсь вести себя хорошо. Я прекрасно понимаю, что вы приехали сюда, чтобы помочь мне, иначе вас здесь не было бы.

– Да, скорее всего я действительно сюда не приехал бы, но вы ни в чем не должны винить себя Тем более что это оказалось не так уж страшно, как я ожидал.

У Клаудии все сжалось внутри. Что, черт побери, он хотел этим сказать?

А он, ничего больше не добавив к сказанному, вернулся на свое место и занялся подмасливанием и приперчиванием своего кушанья. Клаудии хотелось побудить его говорить дальше, но что-то подсказывало ей, что это ему не просто, а потому она решила промолчать. Поковырявшись вилкой в тарелке, она немного поела. А Мак будто забыл про еду, держа тарелку на коленях.

– Вы бы должны понимать, – заговорил он, прерывая наконец тягостное молчание, – мне казалось, что это и без объяснений ясно. Короче говоря, я не был здесь с тех пор, как не стало Дженни.

Она не поддалась на соблазн задать один из вопросов, во множестве теснившихся в ее голове, решив, что молчание скорее побудит его говорить дальше, а вопросами можно лишь вновь загнать его в замкнутое пространство болезненных мыслей. И, попридержав язык, она была вознаграждена за терпение. Он заговорил опять:

– Я не приезжал сюда, все время откладывал, говоря себе, что надо бы съездить в следующий уикэнд, потом – в следующий… – Он помолчал, ожидая, а может быть и надеясь, что она что-то скажет. Но Клаудия, что совершенно не было ей присуще, как воды в рот набрала. – Когда я не смог больше обманывать себя таким образом, то сказал себе, что благоразумно дождаться более теплой погоды, времени, когда вечера станут длиннее и я буду посвободнее. Здесь действительно надо много чего сделать. – Он огорченно махнул рукой. – Потом опять подоспела зима. А теперь лето. Два года прошло.

После долгой паузы Клаудия осторожно прокашлялась и сказала:

– Вам вообще не стоило сюда возвращаться. Почему вы не продали все это хозяйство? Покупатели нашлись бы. Здесь можно понастроить дачных домиков да и этот коттедж починить, а еще озеро. – Но, говоря это, она понимала, что для него такой вариант вряд ли возможен. И признала свою неправоту: – Вы, должно быть, очень сильно любили ее.

– Любил? – Помолчав, он буркнул: – Ваш ужин стынет, Клаудия.

И, показывая ей пример, уделил все свое внимание тарелке с едой.

Когда они поужинали, Габриел не предложил ей помочь ему с мытьем посуды, и она, поняв, что ему надо побыть одному, решила не навязывать свое общество, оставшись у камина. Но вскоре он появился в дверном проеме.

– Если вы не передумали заняться умственной гимнастикой, то сейчас самое время.

Лицо Габриела находилось в тени, а по голосу определить его настроение было трудно. Он успел взять себя в руки, и Клаудия сомневалась, что теперь с его стороны последуют дальнейшие откровения.

– А пока вы будете перебирать и оценивать возможные варианты, я хочу подсказать вам вот что. Примерно восемьдесят процентов женщин считают себя жертвами беспрестанных притеснений и жестокости со стороны тех, с кем они находятся в каких-либо отношениях, с кем им приходится общаться, отчего их жизнь кажется им невыносимой. Может, и среди ваших коллег и знакомых есть кто-то, кто считает себя незаслуженно обиженным.

Она вняла его совету и решила хорошенько поразмыслить и над этим аспектом сложившейся ситуации. Кто-то хочет напугать ее. Нет. Так можно было думать лишь до банки с краской, вылитой ей на лицо, Кто-то хочет ужаснуть ее. А это много хуже. Да, Габриел прав, надо перебрать всех знакомых. Незнакомцу проделать все эти пакости было бы гораздо труднее, да и риску больше. Она раскрыла сумочку, достала все, что нужно, и приступила к составлению списка. Сначала родственники, затем близкие друзья, знакомые. Список получался длинный, а он еще был очень далек от полноты.

Вернулся Мак, она взглянула на него и увидела, что он принес два стакана с какой-то темной жидкостью Что это? Какао? Да он смеется над ней! Какао!

Нет, он не смеялся, а, увидев выражение ее лица слегка улыбнулся.

– Я подумал, что раз уж мы решили уютно посидеть у камелька, то можем позволить себе и кое-что еще, хотя ни одна нянька не одобрила бы прием внутрь такого напитка, как «скотч», что я считаю в некотором отношении спорным. Дело в том, что в коробке с продуктами я обнаружил полбутылки виски.

Только полбутылки? Видно, Адель учла, что, когда он нанесет свой первый, со времени гибели жены, визит в коттедж, ему захочется выпить, но целую бутылку положить не рискнула.

– Мне кажется, что для одного дня с меня и так достаточно, – сказала она, отставляя стакан на каминную полку. – Но это не значит, что вы и себе должны отказывать в глотке-другом.

Но он тоже не выглядел человеком, жаждущим глотнуть спиртного.

– Чем вы тут занимаетесь?

– Составляю список всех, кого знаю. – И она передала ему листок.

– Но вы знаете множество людей.

– Ох, в том-то и дело! Огромное множество. – Клаудия смотрела, как он пробегает взглядом имела. – Как вы думаете, – спросила она, когда он вернул ей список, – кого скорее следует подозревать – близких, друзей или просто знакомых? Или кого-то, с кем я и общалась-то от силы один-два раза где-нибудь на телестудии или за кулисами театра, кого-то, чье имя я сразу же забыла или вообще никогда не знала? – Она помолчала, ибо другая мысль пришла ей в голову. – А может, кто-то из завзятых театралов, которому не понравился мой спектакль? Допустим, человека раздражает, что я не так хороша, как была моя мать.