– Вы считаете, что никогда еще не целовали меня перед камерами? – спросила она, едва переведя дыхание. – Вам показалось мало, что наш предыдущий поцелуй транслировался на полстраны?

– Небольшая награда за понесенный мною моральный ущерб, только и всего. Вам-то, дамочке привычной и многоопытной, все равно, а я, как ни говори, скомпрометирован.

Дамочка! Многоопытная! Клаудия с трудом сдержалась, чтобы не выпалить ему прямо в лицо одно весьма грубое и крайне непристойное выражение, но вместо этого она с безмятежной улыбкой обернулась к фотографам и, прежде чем набрать код на двери служебного входа, послала им воздушный поцелуй.

Змеиный шепот язвительной перебранки, состоявшейся между ними под зоркими глазками камер, было первое, что они сказали друг другу после инцидента с платьем.

Тогда, неторопливо шествуя по лестнице к дверям своей квартиры, она была неподдельно холодна. Ее одолевало желание побежать, ибо каждую минуту могла открыться одна из дверей и любой из соседей мог ее увидеть. Но она не побежала. Она шла так степенно, будто, облаченная в длинное вечернее платье, отправлялась по мраморной лестнице на свой первый бал. Нет, меньше всего Мак мог подумать, что она смущена.

Смущен был скорее он, а потому, как только они вернулись в квартиру, страшно засуетился, озабоченный только одним, как бы ей поскорее одеться в теплое. Впрочем, быстро опомнился, пожалев, что вышел из роли, вмиг утратил интерес к тому, во что она одета и одета ли вообще, и удалился в гостиную с телефоном.

Клаудия отправилась в ванную, долго стояла под горячим душем, после чего влезла в шелковую пижаму, сверху надела толстый махровый халат, прошла в кухню и наконец-то приготовила чай.

Мак едва взглянул на нее, когда она вошла и поставила перед ним чашку, а она, не имея ни малейшего желания говорить с ним, отправилась со своей чашкой в спальню. Дверь за собой она заперла на задвижку, хотя произвела это скорее как громкую демонстрацию, нежели из опасения, что ему захочется ворваться к ней среди ночи. Кстати, если бы он и пожелал ворваться, хрупкая задвижка ничуть не помешала бы ему в этом.

Но он не ворвался. Очевидно, был слишком занят обеспечением ее безопасности, полночи названивая по телефону. Поэтому, когда она проснулась с взъерошенной головой и тяжелыми веками, обнаружилось, что ее квартира населена незнакомыми ей типами. Из кухни доносился запах стряпни.

– Что тут происходит? – спросила она, входя в кухню, у человека, что-то помешивающего в кастрюле.

– Ни о чем не беспокойтесь, мисс. Просто варю похлебку из того, что удалось отыскать. Не желаете сандвич с ветчиной?

Теоретически Клаудия знала, что завтрак – вещь полезная. Но на практике она редко съедала до ленча больше одного тонкого поджаренного хлебца. Она уже собралась вежливо отказаться и покинуть кухню, но перехватила строгий взгляд Мака, работавшего на портативном компьютере, раскрытом на кухонном столе. Ей стало очевидно, что в его охранную программу входит обязательным пунктом обеспечение ее питанием, поэтому в его взгляде она прочитала легкое недоумение и предпочла не затевать новой разборки.

– Благодарю, – сказала она дежурному буфетчику, откинув волосы и поглубже запахивая полы халата. – Но я предпочитаю есть в одиночестве.

Вместе с сандвичем ей была навязана чашка крепкого кофе. Удивленно осмотрев предложенный завтрак, она взяла поднос и повернулась, готовая покинуть пределы оккупированной чужаками кухни, чтобы уединиться в спальне и там уже решить, что делать с так называемым завтраком, но тут Мак, даже не взглянув на нее, сказал:

– Клаудия, позвольте одному из нас сопроводить вас.

– Зачем? Я не хочу.

– Не хотите? Тогда оставайтесь здесь, места хватит. – И он указал ей на почти свободный стол, за которым сидел. – Заодно обсудим ваши планы на оставшуюся часть недели. – Он, в конце концов, посмотрел на нее и совершенно неожиданно улыбнулся. – Вы можете поговорить со мной, пока будете завтракать.

И Клаудия, костенея под его пристальным взглядом, вынуждена была сидеть напротив него и набивать рот этим чертовым сандвичем, запивая каждый кусок таким крепким кофе, который, как она догадывалась, не даст ей заснуть до конца недели.

И вот теперь у театрального подъезда он опять поцеловал ее, на этот раз в угоду репортерам, что не могло не возмутить ее. Привык целоваться, когда ему вздумается. Уж слишком легко ему это дается. Хорошо, они изображают любовников, но какого черта изображать это на улице?

Жужжащий звук говорил о том, что дверь открылась, и она устремилась внутрь, под защиту родного театрального крова. Маку не оставалось ничего другого, как последовать за ней. Но не тут-то было! Джим, которого изрядно достал Филлип Рэдмонд, проведший с несчастным целый ряд бесед о почти забытых им охранных функциях вахтера, тотчас остановил парочку.

– Вы должны записать имя вашего гостя, мисс Клаудия, – сказал он, слегка нервничая.

Он столько лет знал Клаудию, что просто читал по ее лицу. На этот раз ее взгляд предвещал грозу. Но он быстро смекнул, что эта гроза падет не на его голову.

– Гостя? – Она осмотрелась вокруг, будто не замечая Мака. – Какого гостя? Разве ко мне пришел гость?

Проговорив это, она начала удаляться от поста дежурного. А вот пусть теперь этот проклятый мистер Макинтайр выкручивается, как знает. Но Мак не дал ей ускользнуть, успев крепко прихватить двумя пальцами краешек ее дорогой шелковой рубашки. И поскольку здесь находилась жадная до зрелищ стайка рабочих сцены, расположившихся позавтракать и раскрывших уже свои коробки с едой, Клаудия решила не устраивать им на радость сцены и задержалась.

– Мне кажется, вы забыли о нашей договоренности, – шепнул ей Мак.

– Договоренность-то, мистер, была односторонняя, смею заметить, – прошипела она. – А теперь попрошу отцепиться от моей рубашки. – Но, заметив обострившееся внимание забывших о своих бутербродах рабочих, она шепнула:

– Ладно, хорошо, лучше сейчас уступить вам, чем дать пищу для сплетен этим ребятам. Надо со всем этим быстрее покончить.

Едва успев договорить, она краем уха уловила, как один из рабочих радостно сообщил товарищам, что описание этой сцены можно недешево продать любому еженедельнику.

– Ну, спасибо вам! – язвительно прошипела Клаудия в лицо Маку, выразив этим свое возмущение.

– Что хотели, то и получили, – не остался безответным Мак и, возвысив голос, сказал в пространство: – Кто там что куда собрался продавать, пусть учтет, я в доле! А со мной рассчитаться непросто.

С места, где сидели рабочие, послышались смешки, и Мак счел вопрос исчерпанным, после чего повернулся к Джиму и представился:

– Габриел Макинтайр.

– Я видел вас по телевизору, мистер Макинтайр. Рад с вами познакомиться. Вы не откажетесь расписаться у меня в книге?

Мак взглянул на Клаудию, и та сразу же вмешалась.

– В этом нет необходимости, Джим. – Она передала вахтеру маленькую фотографию, врученную ей накануне Маком. – Мистер Макинтайр будет приходить сюда постоянно, так что лучше всего просто оформить ему пропуск.

Джим взглянул на Мака и ухмыльнулся.

– На какое время, как вы полагаете, я должен выписать вам пропуск?

– Ну, скажем, на неделю.

Клаудия прервала этот многозначительный мужской разговор.

– Джим, если вы найдете Филлипа, передайте ему, чтобы он сразу же, как только сможет, зашел ко мне в уборную. Пойдем, дорогой, – чуть ли не промурлыкала она, обращаясь к Маку, – я покажу тебе наш театр.

– Как скажешь, милая, – от ветил он, заграбастав ее изящную ручку в свою огромную солдафонскую ладонь. – Я весь твой.

Даже странно. Не злится, не ругает ее, вовсю разыгрывает из себя любовника. Но и самой себе она удивилась, удивилась тому, что ей приятно чувствовать, как нежно его мощная лапа сжимает тонкую кисть ее руки. Это была рука воина, бойца, и, хотя ногти его, как она успела заметить, чисты и ухоженны, здесь не пахло холеными, наманикюренными мужскими ручками, с которыми ей приходилось иметь дело всю жизнь. Эти пальцы, осторожно сжимавшие ей руку, заставили ее почувствовать себя опекаемой и защищенной. Да, что ни говори, а ей приходится признать это. Но и только.