– Возможно, если я не буду действовать, он вас действительно вконец допечет.
– Допечет. Уж это точно! А все ваши меры лишь заставят его действовать похитрее. Изобретет что-нибудь еще, более драматичное, просто чтобы отвлечь ваше внимание.
– Более драматичное?
Дрожь в ее голосе дала ему надежду, он подошел к ней, взял за плечи и заставил посмотреть на него.
– За последние сорок восемь часов, Клаудия, вы столько раз были на волосок от беды. Он идет по пятам за вами, он испортил ваши тормоза, он наверняка наблюдал за вашим прыжком. Ради всего святого, уезжайте отсюда. Дайте себе передышку.
– И куда, интересно, мне ехать?
– Наверняка есть какое-то место, есть кто-то, кто может предложить вам.
– Постель? – Этот Макинтайр наверняка подумал о каком-то мужчине.
– Может, перебраться в квартирку Мелани? – невинно продолжала она. – И вам кажется, что все это будет умно? Да он чуть не опередил меня, когда я отправилась к Физз!
– Он хорошо знает вас и вашу семью. Раз он знал, куда вы первым делом можете поехать. А я имел в виду не членов семьи.
– Я понимаю, что вы имели в виду, Мак. Но, к вашему сведению, я не держу свору любовников на случай, если мне понадобится кровать на ночь, хотя, если бы и держала, то это, не ваше, черт побери, дело. Да, кстати, раз уж вы решили остаться, то спать вам придется в гостевой комнате. Впрочем, можете переночевать в прихожей, на коврике, как делает всякий порядочный сторожевой пес.
Какую-то минуту он молча смотрел на нее, потом сказал:
– В таком случае полагаю, мы оба друг друга поняли.
– Я-то вас поняла, Мак. Поняли ли вы меня – вопрос спорный. А что касается моего злодея, кем бы он ни был, то рано или поздно он наверняка достанет меня. Где бы я ни находилась. В конечном счете если уж вам так нравится играть в эти игры, можете все здесь утыкать своими приборами и вахтерами, мне не жалко. Но еще не поздно плюнуть на все свои дурацкие затеи и отправиться восвояси. Я не обижусь.
Договорив, она потерла обнаженные плечи, чтобы избавиться от неприятного эффекта гусиной кожи.
– Хорошо, если вы так настаиваете, мы остаемся здесь. Но на моих условиях. Я намерен сообщить вам целый свод правил, которые вы должны будете точно исполнять, как и все, что я порекомендую вам устно.
Мы с вами? Скажите пожалуйста! Он изволит остаться.
И тут до нее в полной мере дошло, как сильно она нуждается в его присутствии, И вся ее бравада проистекает лишь из-за того, что она понятия не имеет, останется ли он в самом деле или действительно плюнет на ее капризы и смоется.
– Вы требуете, чтобы я точно исполняла все, что вы скажете?
– Беспрекословно.
– Я никогда в своей жизни не исполняла ничего точно.
– В таком случае несколько следующих дней обещают быть интересными. Может, сейчас и начнем?
Она замахала руками.
– Знаю, знаю, вы все еще ожидаете свой чай. Боюсь, что я не очень хорошая хозяйка.
– Не сомневаюсь, что у вас все получится. Но теперь давайте пока отложим чаепитие. Я хочу, чтобы вы прямо теперь пошли и надели что-нибудь теплое. Вы выглядите как ощипанный цыпленок.
– Ну, спасибо. Выслушивать комплименты – одна из моих слабостей. Но это не от холода, это нервы, – сказала она, переменив свое решение относительно свитера. – Так со мной бывает и перед выходом на сцену.
– Как интересно. Хорошо, давайте попытаемся исполнить номер сначала. – Хотя он говорил тихо, но каждое его слово звучало так, будто он гвоздем забивает его ей в голову. – Итак, идите и переоденьтесь во что-то теплое.
Он приказывает ей переодеться. Это что? Она должна подчиниться беспрекословно?
– Вам не нравится мое платье?
– Ваше платье?
Мак изо всех сил старался не замечать, как обольстительно льнут легкие складочки этого платья к ее грудям, как вьется короткая летящая юбочка вокруг ее великолепных длинных ног. Он старался быть твердым, изо всех сил игнорируя все это днем, но безуспешно. Ибо как можно было не замечать и не видеть того, что так прелестно и совершенно?
– Ваше платье просто великолепно, – изрек он деревянным голосом, – красивее не бывает. Но оно ведь совершенно вам не идет.
– Нет, Мак, оно идет мне.
Она бросила вызов. В конце концов, она у себя дома, и не ему решать, что ей носить.
Но он думал лишь об одном, как совладать с ее своеволием. Да, Клаудия не кокетничала, сказав, что не умеет подчиняться ничьим приказам. А что, если поддаться ей и разрешить делать, что она хочет? Не исключено, что она тотчас поступит наоборот, то есть не так, как она хочет на самом деле, а ему назло. Тогда она пойдет и наденет что-нибудь теплое.
Адель тоже частенько поступает по-ребячески. Несомненно, это их женское своеволие можно использовать против них же.
– Хорошо, Клаудия, я неудачно пошутил, это прелестное платье вам идет. Вы в нем выглядите просто сногсшибательно. – Гусиная кожа исчезла, как он заметил, стоило ей немного расслабиться, поддавшись на его комплимент. Он взял обе связки ключей и положил их на кухонный бар. – Вот ваши ключи. И я советую никогда не выпускать их из поля зрения.
– Хорошо, так и будет, – покорно проговорила она, но и ее покорность явилась результатом минутного каприза, а не осознания необходимости, вытекающей из сложившейся ситуации. Вот что его особенно раздражало.
– Советую никогда не оставлять их соседям, уборщице, а тем более агентам, которые занимаются денежными расчетами с обитателями вашего дома. – Он повернулся, отправился в прихожую, отключил сигнализацию и взялся за ручку двери. – Я переменил код. Запомните его: девять, два, пять, семь. Не забудете?
– Девять, два, пять, семь. Что тут забывать? – сказала она, следя за тем, как он отодвигает щеколду на двери. – Куда вы идете?
– И советую вам быть крайне осторожной с письмами и посылками, которых вы не ждете. Впрочем, и с теми, которых вы ожидаете, тоже.
Она выглядела смущенной, и он с удовлетворением отметил, что гусиная кожа вновь усеяла ее руки.
– Мак!
Совсем как ребенок, подумал он. Растерянный и одинокий ребенок. Ох как хотелось ему вернуться к ней, обнять и утешить. Как трудно быть решительным, говорить твердым голосом, но все же придется.
– Прощайте, Клаудия, – сказал он и, не дожидаясь ее реакции, закрыл за собой дверь.
Он уже был на середине лестничного проема, когда услышал, что она открыла дверь.
– Постойте, – окликнула она его. Он даже не оглянулся и через секунду услышал за спиной ее шаги. – Мак, пожалуйста. Я понимаю, почему вы уходите, и прошу прощения.
Он остановился и повернулся к ней.
– Просите прощения? За что?
Она беспомощно пожала плечами, уставившись на него своими огромными серебристыми глазами.
– Я ведь предупреждала вас, что не очень-то привыкла подчиняться приказам.
Она играла. Это сущий спектакль, но это все, что она могла сделать.
– Не расстраивайтесь из-за таких пустяков. Это не имеет значения.
С легким полупоклоном он направился к парадным дверям.
– Мак! – Теперь она разозлилась. На него, но и на себя тоже. – Пожалуйста! – Он колебался, слыша в ее голосе неподдельный страх и полное неверие в то, что он способен с ней так поступить. – Пожалуйста, не оставляйте меня одну. Я буду вести себя хорошо, обещаю вам.
Труднее вещи Маку никогда не доводилось делать, но у него были на то серьезные основания. Он не должен позволить ей отделаться так легко.
– Вам, Клаудия, неведомо, что такое вести себя хорошо. Вы слишком избалованы своей жизнью. Хотите, чтобы я охранял вас, но совершенно не способны подчиняться тому, что я считаю целесообразным в данной ситуации. Боюсь, что, если скомандую: «Ложись! «, вы нарочно не сделаете этого и схлопочете пулю.
– Нет, я буду вас слушаться. Пожалуйста, Мак, вернитесь в квартиру, и я пойду переоденусь. Сразу же!
Да, конечно, она так и поступит. На этот раз. Но в следующий раз, когда он попросит ее сделать еще что-нибудь, от чего будет зависеть ее жизнь, она, Клаудия Бьюмонт, опять вступит в пререкания, поскольку уверена, что такая женщина, как она, сама должна вить из мужчины веревки. А никак не наоборот. Эти большие влажные глаза, этот трепещущий рот… Он по личному опыту знал, что поддаваться нельзя.
