А как насчет его собственной жены? Ее что, совсем не волнует его отсутствие?

– Итак, ваши извинения приняты, мистер Макинтайр. Будьте добры, как только закончите выкладывать мозаику из содержимого мусорного ведра, покиньте мой дом. Вы ведь знаете, как обойтись с охранной сигнализацией.

С этими словами Клаудия соскользнула с табурета и неверными шагами направилась к двери.

– Есть еще одно обстоятельство. – Что-то в интонации его голоса заставило ее остановиться. – Утром вы говорили, что у вас отказали тормоза.

– Да, они отказали. Но, помнится, вы не поверили мне. Или я что-то путаю?

– Нет, все верно. Но когда вы уехали, я решил немного передвинуть вашу машину, чтобы осмотреть, насколько повреждена стена ангара. И знаете, выяснилось, что вы говорили правду.

– В таком случае должно последовать еще одно извинение, не так ли? Вы для этого меня вернули?

Ее ядовитую реплику он проигнорировал.

– К тому же я поговорил с Адель, и она твердо уверила меня, что и не думала запихивать фотографию в ваш парашют. Вот я и решил загнать вашу машину на яму и хорошенько осмотреть ее снизу. – Он выдержал долгую паузу, но она молчала. – Мне кажется, вам не мешает знать, что тормоза отказали потому, что они были кем-то повреждены.

Клаудия усмехнулась тихо, почти неслышно.

– Вы шутите. Я хочу сказать, что на этот раз вы шутите?

– Я поговорил с механиком, который пришел проверить то, что я обнаружил. Не сомневайтесь, гараж даст вам полный отчет, который вы сможете, если пожелаете, передать полиции. Это и есть та самая важная причина, по которой я здесь, Клаудия. Парашют – это безумие, согласен, но не думаю, что в этом есть что-то вроде намеренности. А вот испорченные тормоза…

– Намеренность? – Ее сознание отказывалось функционировать, огромная тяжесть вновь навалилась на нее при последних словах Мака. – Вы хотите сказать, что кто-то действительно хочет меня убить?

Он слишком долго молчал, прежде чем заговорить.

– Я не уверен. С ремнем безопасности и защитной пневмоподушкой вы пострадали не так уж сильно. Но все могло оказаться гораздо хуже.

– Да, – медленно проговорила она, – все могло оказаться гораздо хуже. Я могла врезаться в «порше» Барти.

– Клаудия! С вами все в порядке?

Все ли с ней в порядке? Она была в здравом уме, что уже само по себе хорошо. Но она не знала, смеяться ей или плакать. И решила, что не годится ни то, ни другое. Лучше всего пойти и несколько часов поспать.

– Я пойду спать, Мак. Когда будете уходить, постарайтесь не разбудить соседей.

Клаудия проснулась от легкого стука чашки о поверхность ночного столика, но глаз не открыла. Она чувствовала себя совершенно разбитой, все кости ныли, а веки были слишком тяжелы, чтобы открыться.

Потом она ощутила прикосновение к ее плечу горячих пальцев.

– Клаудия?

Голос она узнала сразу. Гавриил. Архангел. Ее собственный персональный архангел принес ей чашку чая. Это хорошо. Она улыбнулась, но, несмотря на скрытый интерес, проявленный ею к ангелам и архангелам, решила, что этого уже вполне достаточно, чтобы попытаться развить мысль дальше.

– Клаудия, пожалуйста, проснитесь. Уже одиннадцать часов, а мне надо еще кое-где побывать.

Она вздрогнула, открыла глаза и сразу же забыла обо всех ангелах. Какой еще там архангел Гавриил. Габриел Макинтайр – собственной персоной! И далеко не ангел.

– Какого черта вы все еще здесь? – возмутилась она, поднимая голову с подушки и собираясь повернуться к нему, но внезапно вспомнила, что, ложась спать, не надела ночную рубашку, а потому, прежде чем посмотреть на него, натянула на себя простыню.

– Я точно знаю, что запирала дверь спальни.

– Точно знаете?

Он находит это смешным, но она так не думает.

– Да, я чертовски хорошо это сделала.

– В таком случае я верю, что вы так и поступили, – тихо ответил он. – Но не стоит расстраиваться из-за подобных пустяков. Я скоро вернусь, мне надо кое-что предпринять для усиления вашей безопасности. – Он задержался в дверях.

– А вы тем временем, кто бы ни стучался и ни звонил в вашу дверь, не открывайте никому.

– Кому никому? – не поняла она. – Вы имеете в виду тех, кого я не знаю?

– Я имею в виду никому вообще. Я вернусь через пару часов.

Мак уже был у двери, когда она вслед ему сообщила:

– Вам не имеет смысла возвращаться, меня здесь не будет.

Он резко развернулся и подошел к ней, хотя на подобный эффект своих слов она не рассчитывала.

– Куда вы собираетесь? И когда?

Клаудия хотела было посоветовать ему заняться своими делами, но ведь он, кажется, считает, что сохранность ее жизни и есть его дело, так к чему лишние препирательства? И потом, это ведь и в самом деле не государственная тайна.

– Я, с вашего позволения, пойду на работу. У меня дневной спектакль, и я должна быть в театре в два часа.

– Как вы будете туда добираться?

– Послушайте, мистер, вы хуже всякого полицейского. Вы, наверное, способны пытать свои жертвы, поднося к их глазам пылающий факел, пока они не…

– Как вы будете туда добираться?

– За мной заедет сестра.

Нет, на этот раз она скажет ему, что это не его дело. Она и сама способна прекрасно позаботиться о своей безопасности.

– Позвоните ей и скажите, что вы сами доберетесь до театра. – Он достал из кармана карточку и положил ее на ночной столик. – Когда вам понадобится автомобиль, позвоните по этому номеру.

– С какой стати?

Он присел на край ее кровати, будто это садовая скамейка.

– По двум причинам. Если некто пытается причинить вам вред, можете не сомневаться, что это кто-то, кого вы знаете.

– И вы подозреваете Мелани? Да вы с ума сошли!

Но, не успев договорить, она вспомнила резкость и странность поведения Мелани прошлым вечером и тихо вздохнула. Да как же можно даже мысленно допускать подобные вещи? Но, задавая себе этот вопрос, она будто знала ответ. Допустить можно все. Вот что делает с человеком подозрительность. Она отравляет его мозг, его чувства, он перестает кому-либо верить. И все из-за проклятой анонимки. Именно этого и добивался ее автор.

И все же Клаудия постаралась отогнать от себя черные мысли.

– Хорошо. А вторая причина?

– Если некто пытается причинить вам вред, вам наверняка не захочется, чтобы кто-то из ваших близких или друзей стал невинной жертвой. – Она ничего не сказала. – Простите, Клаудия. Письмо и фотография, возможно, просто злая шутка. Но вот тормоза – нет. Тормоза не шутка. Вы должны отнестись к этому серьезно.

– Ох, опять вы… – начала она, но голос ее пресекся. Он действительно считает… О боже! – Вы думаете? Насколько все это серьезно?

– Очень серьезно. Поэтому, до тех пор пока мы не обнаружим автора гнусной записки, того, кто подбросил разорванную фотографию и повредил тормоза вашей машины, я буду настаивать на некоторых простых мерах безопасности. Транспорт – в первую очередь.

Она взяла со столика карточку, перевернула ее и, всматриваясь в пустую оборотную сторону, рассеянно проговорила:

– Итак, транспортом я обеспечена.

– Не огорчайтесь, если я приду сюда без вас. То есть, если я позволю себе войти сюда в ваше отсутствие.

– Нет уж! – сердито выкрикнула она. – Не смейте сюда вламываться. Это мой дом, так что нечего опять отключать мою сигнализацию!

– Мне бы это и в страшном сне не приснилось. Я нашел в ящике кухонного буфета связку ключей. Так что взлома не будет.

Клаудия все еще оторопело смотрела вслед нахалу, хотя дверь спальни за ним давно уже закрылась и она даже услышала, как стукнула входная дверь.

Потом она одним рывком вскочила с постели, поплотнее закуталась в простыню и бросилась в прихожую, чтобы поскорее, пока он опять не вернулся, закрыть дверь на задвижку, что оказалось делом непростым, ибо с тех пор, как задвижкой пользовались в последний раз, она покрылась несколькими слоями краски. Пришлось повозить задвижку туда-сюда, пока наконец она не восстановила свои функции. Это особенно пригодится, когда она будет дома. Тогда она ему с чувством большого удовлетворения предложит: «А ну-ка, Габриел Макинтайр, только осмельтесь сломать задвижку!»