Самое интересное было то, что у Глеба Петровича Сиверова не имелось паспорта на эту фамилию. Глеб Петрович Сиверов восемь лет тому назад погиб и был похоронен очень далеко от Москвы. Были свидетели его смерти, были люди, видевшие его труп. Было даже медицинское заключение, и был разговор с людьми из контрразведки. Вернее, с двумя людьми, одним из которых был ныне здравствующий Соловьев, а другим – Альберт Костров, ныне покойный. Глеб вернулся из Афганистана под именем Молчанова Федора Анатольевича и зажил совершенно иной жизнью. Везде он числился погибшим, а вот Молчанов Федор Анатольевич жил и выполнял ответственные задания, выполнял не только в России и на территории бывшего СССР, но и за границей. Иногда Глеб проклинал себя за то, что дал согласие стать другим человеком. Была сделана пластическая операция, была изменена внешность так сильно, что даже тот, кто его знал близко, вряд ли узнал бы в чуть сутуловатом мужчине капитана контрразведки Глеба Сиверова.

У него была кличка, под которой он действовал – кличку он оставил за собой, – Странный. Еще он проходил под кодом Слепой. Эту кличку он получил, еще будучи курсантом. Он обладал уникальным зрением и мог видеть даже ночью.

Стрелковым оружием он владел прекрасно, стрелял лучше всех в бригаде. Даже инструкторы, признанные специалисты в этом деле, говорили, что если бы Глеб занялся спортом, то наверняка стал бы чемпионом по стрельбе. Но спортсменом Глеб не стал.

Его настоящую фамилию знал только Соловьев, и от него одного Глеб получал информацию, задания и деньги. На связь они выходили очень сложным способом: была система кодов, оповещения, объявления в газете. Затем телефонный звонок с записью на автоответчик и далее еще несколько паролей.

Когда догорели фотографии и листы с распечатанным текстом, Глеб выбросил пепел в унитаз и спустил воду. Затем он запер свою тайную комнату и покинул мастерскую.

Спустившись вниз, он подошел к машине, ударил ногой по скату, зачем-то обошел машину кругом. Затем открыл дверцу, уселся, вставил ключ в замок зажигания и, заведя мотор, медленно выехал через арку в переулок.

Смеркалось. Кое-где уже горели фонари. В переулке было немноголюдно. Глеб ехал не спеша. Он включил приемник, нашел станцию, которая передавала погоду на следующие сутки, и удовлетворенно улыбнулся.

Завтра будет гроза. Обещают порывистый ветер, но тем не менее будет тепло, так, как и сегодня, – двадцать-двадцать два. Жару Глеб не переносил. Вернее, переносил, но не любил. Ему больше нравился умеренный климат и умеренная погода. Зимой он любил небольшой мороз, а летом – теплую погоду. В сильную жару у него начинали ныть раны. Так же они ныли, когда стояли сильные морозы.

Но Глеб уже давно привык не обращать на это внимания. Он смирился со своими ранами и радовался, что тогда остался жив. Ведь пуля прошла в нескольких миллиметрах от сердца. И если бы он стоял немного не так, то наверняка сейчас не сидел бы за рулем своих «жигулей», не ехал бы медленно по московским вечерним улицам, а лежал в земле далеко-далеко от России.

Вспоминать о своих командировках в Афганистан и Иран Глеб не любил. И вообще не очень любил вспоминать. Он старался жить сегодняшним днем.

Вот и сейчас, глянув в зеркальце заднего вида, он еще немного покружил по московским улицам и, увидев таксофон, остановился возле него. Затем вышел, вновь оглянулся по сторонам, словно проверяя, что за ним никто не следит, подошел к автомату и быстро набрал номер.

– Говорите, говорите, – послышалось в трубке.

Глеб даже вздрогнул, услышав этот знакомый милый голос.

– Даже и не знаю, что тебе сказать. Добрый вечер, – проговорил Сиверов, прижимая микрофон к губам.

– Федор! Ты откуда? Здравствуй, дорогой!

– Вот я и вернулся.

– Боже, как долго я тебя не слышала! Как долго не видела!

– Чем ты занята, Ирина?

– Чем я занята? – послышалось из трубки. – Да, собственно говоря, ничем.

Слушала музыку, читала книгу…

– А как ты отнесешься к тому, если мы где-нибудь поужинаем?

– Зачем где-нибудь? Федор, приезжай ко мне.

– Заманчивое предложение… – сказал Глеб и улыбнулся сам себе.

– Ты сейчас где?

– На улице, звоню тебе из автомата.

– Нет-нет, на какой ты улице?

– В Центре.

– Ну так ты можешь добраться до меня довольно быстро. Садись на метро…

– Нет, я на машине, – сказал Глеб.

– Тогда еще проще. Приезжай, я буду очень рада.

– Ты одна?

– Да-да, одна. Но через несколько дней вернется Аня.

– А где она?

– Она у бабушки, в деревне, в Подмосковье.

– Ей, наверное, хорошо там?

– Хорошо. Но рвется в Москву, словно здесь еще лучше.

– А ты как?

– Приезжай, поговорим, расскажу, – послышалось из трубки. – Или ты не можешь?

– Почему не могу? Могу. Этот вечер у меня свободен, и я решил посвятить его тебе.

– Ну, тогда я жду.

– Хорошо, приеду. К половине девятого я буду у тебя. Глеб посмотрел на часы. В его распоряжении было еще пятьдесят минут.

– Целую, – послышался голос Ирины, и она повесила трубку.

Глеб резко обернулся. У автомата стоял какой-то парень, высокий и худой, с длинными волосами, собранными в косичку на затылке. Он постукивал пальцами в стекло и торопливо бормотал:

– Дайте позвонить, дайте позвонить, меня девушка ждет.

– Слушай, меня тоже девушка ждет, дорогой, – сказал Глеб и вышел из таксофона.

Парень благодарно кивнул и принялся торопливо набирать номер. Глеб сделал несколько шагов и обернулся. Парень в джинсовой куртке смотрел на него и прижимал к уху трубку.

«Неужели ты за мной следишь?» – мелькнула мысль. Но парень вдруг закричал в трубку:

– Валюша! Валюша! Ты?…

– Кто?… Мальчик? Девочка?…

– Ну говори же скорее, говори! Не тяни!

– Да? Четыре килограмма, пятьдесят три сантиметра?

– Ну, а как он? Как? Все хорошо, да? – Ура!

– Конечно же, счастлив, конечно же, рад!

Парень прижимал трубку к уху и переминался с ноги на ногу. Казалось, он сейчас бросится в пляс.

Глеб улыбнулся. Парень повесил трубку и почему-то бросился вдогонку за Глебом.

– Слышишь, друг, у меня родился сын! Сын! Он будет музыкантом, я научу его играть на гитаре. Он будет классным музыкантом, лучше, чем я.

– А ты музыкант? – осведомился Глеб, глядя в безусое лицо парня, в его расширенные от радости глаза.

– Да какой я музыкант! Так, лабу в ресторане играю. А вот из сына я сделаю музыканта, настоящего… Он будет так играть, так играть…

– А вдруг у него не будет слуха? – иронически заметил Глеб Сиверов.

– Да ну, не будет слуха! Ведь Валя пианистка, я – гитарист, и у сына должен быть слух.

– А, тогда понятно.

– Знаешь, друг, моя жена окончила Гнесинку, она даже один раз выиграла конкурс.

– Ну что ж, поздравляю.

– А потом, знаешь, она вот связалась со мной, и ей уже стало не до музыки, не до конкурсов.

– Напрасно, надо было играть.

– Да она играет, она даже беременная не вылезала из-за пианино.

Глеб подошел к машине. Парень почему-то шел за ним.

– Слушай, друг, может, выпьем? Вот у меня здесь с собой бутылка коньяка.

– Да нет, приятель, ты что, я за рулем.

– Да к черту! Брось машину, я здесь недалеко живу, вот в этом доме, – парень кивнул на старый пятиэтажный дом. – Телефона у меня нет, так я выскочил к автомату.

– Послушай, а почему ты не едешь в роддом? Купи цветов и поезжай.

– Я бы и поехал, да у меня нет денег на цветы. Деньги обещали только завтра.

– Я тебя поздравляю. Сын – это очень хорошо. А у меня еще куча дел.

– Да какие дела? Брось! – настаивал парень, явно не желая так просто расстаться с Глебом. – Тебя как зовут?

Глеб почему-то вздрогнул. Права и паспорт были на фамилию Молчанова Федора Анатольевича.

– Меня зовут Федор.

– А меня – Паша, Павел, – сказал парень, ударив себя в грудь. – Так вот, Федор, я назову сына в твою честь.

– Да нет, не надо, – улыбнулся Глеб.