Недовольно морщась и делая вид, что не слышит замечаний из очереди, полковник поднялся в фургон по стертым железным ступенькам трапа. Коренастый тип в потнике держался позади него как пришитый, снисходительно улыбаясь ворчащим женщинам и придерживая на боку свой необычный автомат. Карим в последний раз покосился назад через плечо, проверяя, все ли в порядке, как будто мешки Руслана могли сами выползти из дальнего угла фургона и улечься на самом видном месте.

Все было в порядке, и Карим любезно осклабился навстречу первым покупателям.

— Что будем брать, начальник?

— Одеколон, — коротко бросил полковник. — Есть у вас что-нибудь приличное?

— У Карима все приличное! «Русский лес» есть, «Шипр», даже «Тройной» есть!

Полковник снова поморщился, а коренастый спецназовец в потнике ухмыльнулся, словно услышал веселый анекдот. В общем-то, все было понятно: полковник привык пользоваться по-настоящему хорошей парфюмерией. Карим даже немного обиделся за свою автолавку: в конце концов, ассортимент подбирает не он, да и автолавка — не московский ГУМ. Сидел бы в своей Москве, если не нравится… Тоже мне, столичная штучка!

— Хорошо, — недовольно проворчал полковник, — давайте «Тройной».

Он открыл дорогой кожаный бумажник, и бросил на прилавок мятую купюру.

— Да, и еще сигарет, — спохватился он. — «Парламент» есть?

— Есть «Прима», — ответил Карим. — Если хотите, в следующий раз могу привезти блок «Парламента». Будет немного дороже, но для вас сделаем скидку.

Полковник пробормотал короткое ругательство. Спецназовец в потнике снова ухмыльнулся.

— Нечего скалиться, Матвей, — сказал ему полковник. Карим удивился: у него что, глаза на затылке?

— А когда это — в следующий раз? — спросил полковник, обращаясь к Кариму.

— Через неделю, — ответил тот.

— Чертова дыра, — пробормотал полковник. — Давайте одеколон. Сигарет не надо. Да! Коньяк у вас есть?

— Водка, — лаконично ответил Карим, вынимая из картонной коробки флакон «Тройного». — Коньяк — в следующий раз.

— Немного дороже, но со скидкой, — проворчал привередливый полковник. — Хорошо, давайте вашу водку… Она хотя бы не паленая?

Карим открыл рот, чтобы ответить, и в этот момент у него в кармане заиграла музыка. Он вздрогнул от неожиданности, не сразу поняв, что это ожил подаренный Русланом телефон. «С ума сошел, шакал», — подумал он о Руслане. Нашел время звонить! Вон какие глаза у этого полковника! Сейчас спросит: а откуда у тебя, дорогой, спутниковый аппарат?

Но полковник не успел ничего спросить. Телефон в кармане у Карима исполнил буквально три или четыре такта «Калинки», после чего послышался громкий щелчок, что-то толкнуло Карима в бок, и из кармана повалил желтоватый дым. Широколицый спецназовец буквально отшвырнул полковника в сторону, прыгнул вперед и повалил Карима спиной на прилавок раньше, чем тот успел хоть что-нибудь сообразить. Левая рука спецназовца стальным захватом обвилась вокруг его горла, а правая нырнула в карман и выхватила оттуда дымящийся телефон.

— Держи его! — крикнул спецназовец полковнику, оттолкнул Карима и бросился к дверям фургона. — Ложись! — заорал он во всю глотку и швырнул телефон на землю через головы толпы.

В толпе завизжали женщины. Очередь распалась, люди бросились врассыпную. Ложиться, естественно, никто и не подумал. Телефон ударился о землю, подскочил, снова упал и остался лежать в жухлой траве, лениво дымясь. Некоторое время прапорщик спецназа Матвей Брузгин наблюдал за ним, стоя в дверях фургона в позе человека, готовящегося к прыжку, а потом выпрямился и повернулся к Кариму, который все еще лежал спиной на прилавке и, моргая, смотрел в дуло полковничьего автомата.

— Вставай, красавец, — сказал Брузгин, нехорошо улыбаясь. — Вставай, горный орел. Показывай, где взрывчатка.

Карим медленно, с большой неохотой перевернулся на живот, оттолкнулся от прилавка руками и встал. Смысл происшествия начал понемногу доходить до его сознания. Он понимал, что пропал, но никак не мог взять в толк, каким именно образом это случилось. А главное, почему?

У него за спиной полковник Мещеряков щелкнул предохранителем и забросил за спину автомат, который незаметно перестал выглядеть в его руках посторонним предметом.

Бывший инструктор учебного центра спецназа ГРУ капитан запаса Иларион Забродов уже несколько лет назад пришел к выводу, что иностранная оккупация Москве не грозит: захватчики просто не найдут в городе места для парковки своей военной техники. В последнее время ему стало казаться, что предполагаемым «интервентам» ничего не светит даже в том случае, если они прибудут в Москву на велосипедах: автомобилей в городе больше, чем людей, и никакие эвакуаторы не смогли бы изменить положение.

Рассуждая подобным образом, он вел свой потрепанный оливково-зеленый «лендровер» вдоль бесконечного ряда припаркованных у бровки тротуара автомобилей. Машины стояли так плотно, что оставалось только гадать, каким образом водителям удалось из них выбраться. Забродов пожал плечами и недоуменно поднял брови: человек, с которым он должен был встретиться, мог бы выбрать для свидания и более удобное место. Судя по номеру домашнего телефона, который дал Илариону его старинный приятель антиквар Марат Иванович Пигулевский, человек этот жил на противоположном конце Москвы. Поскольку он давно находился на пенсии и вел, по слухам, затворнический образ жизни, Илариону было сложно подыскать разумное объяснение столь странному выбору места встречи. Вероятнее всего, ни о каком разумном объяснении не могло быть и речи: похоже, Иларион столкнулся с какой-то старческой фобией. «Только не надо смеяться над стариковскими слабостями, мысленно сказал себе Иларион, высматривая место для парковки. — Поглядим, каким ты станешь, когда тебе стукнет семьдесят… если стукнет, конечно. Как сказал классик, „поэт в России — больше чем поэт“. А вот о чем классик не подумал, так это о том, что и читатель в России это немного больше чем просто читатель…»

Справа показалось свободное местечко, и Забродов включил указатель поворота. «Лендровер» вошел в щель между новенькими «Жигулями» и громоздким пожилым «бьюиком» плотно, как пробка в бутылку. «Водитель в России — больше чем водитель», — с усмешкой подумал Иларион и выключил зажигание.

Он посмотрел на часы. До назначенного времени оставалось больше двадцати минут. По дороге Иларион заехал к Пигулевскому, но Марата Ивановича не оказалось на месте, в результате чего в личном расписании Забродова образовалась ничем не заполненная дыра. Подумав о расписании, он усмехнулся и покачал головой. Какое расписание?! Времена, когда он нуждался в каких-то расписаниях и графиках, давно прошли. Да и раньше, во время службы, капитан Забродов считал главным достоинством любого расписания возможность сломать его и перекроить по собственному усмотрению. Жесткий график — вещь очень удобная, но опасная. В силу собственного неугомонного характера Иларион хорошо понимал людей с чудинкой, способных удивить окружающих неожиданным коленцем, — вот, например, как этот старик, с которым он должен был встретиться через двадцать минут.

Поводом для встречи послужила китайская гадательная книга «Ицзин» «Книга перемен», очень популярная у буддистов на протяжении добрых пяти тысяч лет. Двухтомник этого оракула был издан в Токио более полутора веков назад очень небольшим тиражом. Иларион слышал об этом издании, но, разумеется, не мог даже мечтать о том, чтобы пополнить им свою коллекцию. По правде говоря, он даже не предполагал, что в Москве есть хотя бы один экземпляр, так что сделанное под большим секретом сообщение Пигулевского о том, что владелец раритета ищет покупателя, повергло его в состояние лихорадочного возбуждения, знакомое истинному коллекционеру.

Он поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее, и закурил, приготовившись терпеливо ждать. На лобовое стекло упала капля, за ней еще одна и еще — обещанный метеорологами дождь все-таки начался. Иларион вздохнул: в последнее время он перестал любить осень. Когда листва на деревьях начинала желтеть и облетать, в голову лезли неприятные мысли о том, что и он, Иларион Забродов, незаметно для себя вступил в свой персональный октябре, отличающийся от обычного тем, что весны за ним уже не будет. Этот ежегодный период уныния длился, как правило, не больше двух недель и к концу названного срока проходил без следа, но беда была в том, что раньше таких приступов меланхолии с Забродовым не случалось. Они начались года два или три назад и заметно беспокоили Илариона, привыкшего трезво оценивать свое душевное и физическое состояние и видевшего в них первые признаки исподволь подбиравшейся… слабости, связанной с возрастом.