«Наверное, рука вывихнута», – подумал Иван и перевернулся на другой бок.

Понемногу он приходил в себя. Хватаясь руками за трубы, сержант сумел подняться на ноги и взялся за дверную ручку, оказавшуюся на уровне глаз. Сколько не дергал, дверь не открывалась.

Прижавшись к стене, он дважды выстрелил в замок, боясь, что пуля может срикошетить. Но другого способа Иван не смог придумать. Дверь удалось открыть – жалобно скрежеща, она на несколько сантиметров отъехала в сторону. Иван Кудинов просунул в щель ствол пистолета, действуя им как рычагом. Он умудрился отодвинуть дверь еще на несколько сантиметров и навалился на нее всей тяжестью тела.

Дверь, взвизгнув, вывалилась наружу. Только сейчас сержант увидел, что мешало открыться двери – майор Борщев лежал в проходе, привалившись спиной к перегородке.

Иван Кудинов опустился на колени перед своим командиром и, заглянув в безжизненные глаза, увидел свое отражение. Он двумя пальцами закрыл веки майору и на четвереньках пополз по лужам крови, пачкая ладони, раня их о куски стекла. Но ему уже было все равно.

«Скорее бы выбраться наружу! Скорее бы упасть лицом в холодный снег!»

Он вывалился через разбитое окно, упал в снег и на несколько минут потерял сознание. Снег таял вокруг лица, вокруг рук, темнел, влага расползалась по нему розовыми пятнами.

Наконец Иван Кудинов очнулся. Он поднялся на ноги, повернул голову вправо, затем влево, попытался поднять руки. Правая рука с пистолетом поднялась, а левая осталась висеть как плеть.

«Рация… – почему-то подумал Иван Кудинов. – Ведь в вагоне была рация… Если только она уцелела. Я должен сообщить, что произошла катастрофа, что ящики с грузом похищены людьми в камуфляжной форме, а майор Борщев и вся охрана мертвы, что в живых остался только я, Иван Кудинов и больше никого. И о том, что.., вообще.., на этом заброшенном разъезде, который находится черт знает где, нет ни единой живой души… Кроме меня…»

Раз остался жить, значит, следовало внимательно осмотреться. Кудинов вернулся в вагон. Рация оказалась разбитой. Она была смята, как консервная банка, в корпусе зияло несколько пулевых отверстий. Кудинов понимал: надо как можно скорее что-то предпринять, но что именно, никак не мог решить.

И тут ему в голову пришла мысль.

«Надо идти».

Он вскарабкался на перевернутый вагон, поднялся на ноги и осмотрелся. Вокруг – страшное зрелище. Разбросанные, дымящиеся бревна, вставшие на дыбы платформы, смятый локомотив, искореженные почтовые вагоны. Но, картина разрушений резко обрывалась. Буквально метрах в четырехстах от колеи снег был ослепительно белым. Сержант увидел мачту семафора и понял, что надо пробираться туда.

В вагоне валялся бушлат Иван поднял его и по погонам догадался, что принадлежал тот капитану Лазареву.

Он долго пытался всунуть левую безжизненную руку в рукав, чуть не потерял сознание от нестерпимой боли. Затем, накинув бушлат на плечи, спотыкаясь, побрел, вначале вдоль насыпи по глубокому снегу, а затем выбрался на пути и, ощущая под ногами шпалы, время от времени цепляясь за них, побежал к разъезду.

Совершенно нереальным, сказочным показался ему маленький домик, над трубой которого вился голубоватый дымок. У стрелки сержант замер, посмотрев на пятна крови. Но это его даже не удивило. Он уже увидел столько крови, что другому хватило бы на всю жизнь. Рядом валялась лисья шапка, похожая на свернувшегося зверька. Иван Кудинов наклонился, взял шапку в правую руку, подержал, затем нахлобучил себе на голову.

«Скорее к домику, может, там есть кто-нибудь живой! Скорей…»

Смутная надежда еще теплилась в душе сержанта Кудинова. Больше всего в это мгновение он боялся упасть, потерять сознание и замерзнуть в глубоком снегу. Но как ни тяжело было добраться до домика Сидора Щербакова, сержант Кудинов смог это сделать. Он выдернул палочку из дверного пробоя и вошел в жарко натопленный домик.

Расписание, отрывной календарь, печь, покрашенная серебряной краской, кот, который, завидев чужого, тут же бросился от него, забившись под сундук, ведро с короткой цепью. Кудинов схватил кружку и, обливая грудь, стал жадно пить воду.

В домике, кроме кота, больше ни одной живой души не оказалось. Иван чувствовал, что силы предательски покидают его. В глазах ежеминутно темнело, плыли разноцветные круги, сталкивались, дробились и разлетались тысячами сверкающих звездочек. В одно из мгновений просветления он увидел на дощатом столе старый эбонитовый телефонный аппарат без наборного диска.

Подвинув к столу табуретку, Иван Кудинов сел. Бушлат с капитанскими погонами сполз на пол, но Кудинов даже не обратил на это внимания. Он потянулся к телефонной трубке, сорвал ее с рычагов, затем подгреб телефон к себе и завалившись на стол, прижал трубку к уху.

– Алло! Алло! – зазвучал из наушника спокойный женский голос.

– Говорит сержант Кудинов… Говорит сержант Кудинов, – словно заевшая пластинка принялся повторять обессилевший человек в микрофон.

– Да говорите же вы, в конце концов! Что вы заладили: «сержант Кудинов, сержант Кудинов» – женский голос стал злым.

– Произошла авария.., произошла авария… Литерный с грузом врезался в товарняк…

– Не вешайте трубку! Не вешайте трубку! – изменившимся голосом закричала женщина и принялась кому-то громко пересказывать услышанное.

Кудинов медленно разжал пальцы, сознание покинуло его и он, опрокидывая табурет, упал на пол.

Трубка, как черный маятник, раскачивалась над головой Кудинова и из нее доносился женский голос:

– Да где же вы? Где же вы? Говорите! Вас слушают! Говорите, вас слушают!

Кот, осмелев, выбрался из-под сундука, подбежал к трубке и принялся раскачивать ее лапой, то и дело норовя схватить зубами за шнур.

Люди, напавшие на литерный поезд, спешили. Казалось, больше всех должен спешить сам руководитель операции. Полковник. Но он-то как раз и не суетился, не делал ни одного лишнего движения. На ящики, положенные в трейлер, ветер наметал мелкий снег. Один из ящиков пришлось скрутить проволокой, потому что во время удара доски, обитые железом, треснули, и он грозил рассыпаться.

Люди в военной форме собрались возле КамАЗа с кунгом. Никто из них не чувствовал холода, нападавшие переживали сильное возбуждение. Опасность еще далеко не миновала, предстояло уйти с места преступления, а это было чуть ли не самым трудным. Полковник выглядел уверенно, и его уверенность постепенно передавалась другим.

Полковник" еще раз посмотрел накладные на груз, а затем разделил бумаги на две ровные стопки. Оригинал опустил себе в карман, а копии приложил к деревянному столбу, на котором под ветром покачивался фонарь с разбитым стеклянным колпаком, вытащил из кармана гвоздь и прибил листки бумаги, используя вместо молотка подобранную в снегу сплющенную трубу.

Гвоздь он не забивал до конца, а загнул так, чтобы тот надежно удерживал листки бумаги. Усатый, убивший стрелочника, мысленно удивился. Это было так странно – гвоздь в кармане бушлата, как будто бы нарочно приготовленный для того, чтобы прикрепить накладные к столбу посреди чистого поля.

«Да черт с ним, – подумал Усатый, – пусть делает что хочет. Главное – избавиться от груза и получить свою долю денег».

Теперь обещанные десять тысяч долларов показались Усатому несправедливо маленькой суммой. И он с неудовольствием подумал, что когда возьмет деньги в руки, реальная их стоимость покажется ему еще меньше. А когда потратит.., и думать про это не хотелось.

Наконец обрезок водопроводной трубы полетел в снег. Полковник отряхнул руки в шерстяных вязаных перчатках и не спеша двинулся по глубокому снегу к КамАЗу. Уже на подходе он вскинул руку и крикнул:

– По машинам и вперед!

Если сюда, на разъезд, Полковник ехал внутри кунга, то на этот раз он занял место рядом с шофером в кабине КамАЗа, идущего с трейлером. Теперь дорогу, по которой следовало ехать, знал только он один. Шофер, молодой парень лет двадцати трех, с новеньким обручальным кольцом, боязливо посматривал на Полковника.