– Сейчас, – сказал он, пытаясь сообразить, как остановить кровотечение. – Потерпите немного. Сейчас я вызову “скорую”.
– Чепуха, – с трудом вытолкнул из себя Школьников. Когда он заговорил, на губах у него начали вздуваться розовые пузыри, и Юрий понял, что его диагноз был верным: Школьников умирал, – Слушай, – продолжал Владислав Андреевич. – Все равно.., никому.., жалко. Счет.., в швейцарском банке.., номер.., запомни…
– К черту номер, – сказал Юрий. – Надо вызвать “скорую”.
– Молчи… Время…
Школьников успел повторить номер дважды и начал говорить по третьему разу, прежде чем потерял сознание. Через несколько секунд он умер.
Юрий встал, подобрал с пола сумку с деньгами, огляделся, словно решая, как поступить, а потом подтолкнул носком кроссовка поближе к трупу Караваева лежавшее на полу досье и двинулся к лифту.
* * *
В больничном садике было сколько угодно солнца, зелени и свежего воздуха, но Юрий никак не мог отделаться от ощущения, что здесь отчетливо попахивает больницей: карболкой, лизолом, какими-то лекарствами, уколами и дезинфекцией. Впрочем, запах, вполне возможно, и в самом деле существовал: он мог исходить от слонявшихся вокруг или сидевших на садовых скамейках людей в больничных пижамах, халатах и тренировочных костюмах. Они беседовали с родственниками, жадно курили принесенные “с воли” сигареты, а то и украдкой прикладывались к бутылке, закусывая контрабандное спиртное домашней снедью.
Светлов тоже жевал – насколько мог судить Юрий, скорее по инерции, чем из-за чувства голода. Он неловко чистил принесенный Юрием апельсин одной рукой, время от времени помогая себе зубами, отрывал от него дольки и по одной совал их в рот. Лицо у него было задумчивым и бледным, но отнюдь не осунувшимся: видимо, родные и знакомые прикармливали его неплохо, а малоподвижный образ жизни превращал лишние калории в жирок так же верно, как мороз превращает воду в лед. Рука у него все еще болталась на перевязи, плечо покрывала грязноватая гипсовая броня, а серая больничная пижама делала его похожим на пациента тюремного госпиталя.
– Да, – меланхолично жуя, проговорил Светлов, рассеянно глядя на воробьев, которые шумно плескались в цементной чаше неработающего фонтана. – Значит, из газеты ты уходишь…
– Сам понимаешь, – ответил Юрий, – либо я, либо. Мирон. А главный редактор газете нужнее, чем водитель. И потом, надоело. Ты не поверишь, но, если не считать Афгана, я и за границей-то ни разу не был. Хочу прошвырнуться, посмотреть мир…
– Ого, – немного оживившись, сказал Светлов. – Да ты никак получил наследство?
– Что-то вроде этого, – уклончиво ответил Юрий. – Можно сказать, да.
– Да, – снова сказал Светлов и засунул в рот очередную дольку апельсина. – Интересная история. Каждый по ее окончании что-нибудь получил. Школьников получил пулю в брюхо, Мирон получил по морде, ты получил наследство, а я – перебитую ключицу…
– И тему в придачу, – напомнил Юрий. – Сев-рук, Школьников и Караваев – это тебе не асфальт, который кто-то авоськами воровал с кольцевой.
– Ха, – сказал Светлов, – тема… Мирон удавится, а не напечатает такой материал. Прежде всего потому, что он сам в этом замешан. И потом, он у нас скользкий тип. Очень хорошо чувствует, что своевременно, а что попридержать. Да и время… Пока я выйду из больницы, коллеги уже успеют затрепать эту историю с двойным проектом торгового центра буквально до дыр. Ты что, газет не читаешь?
– Не то чтобы совсем не читаю, – признался Юрий, – но стараюсь по мере возможности делать это как можно реже. А что касается Мирона… Ну что, на нем свет клином сошелся, что ли? И потом, все подробности этого дела знаешь только ты, я имею в виду – из журналистов. Причем знаешь не понаслышке – сам все видел, сам все слышал, сам, понимаешь, с поленом в руке на киллера ходил… Тебе и карты в руки.
– Издеваешься, да? С поленом на киллера… Полено-то я с перепугу схватил, и вообще… Вообще, Юра, для того, чтобы такое написать, нужно большое мужество. Особенно если то, что ты собираешься писать, чистая правда. Вранье писать легче, для этого мужества не надо…
– И я даже могу сказать почему, – неожиданно перебил его Юрий. – Кто-то – кажется, Жюль Верн – в одном из своих романов написал, что мужество – это просто отсутствие воображения. А как же напишешь заведомое вранье, если у тебя воображения нет?
Светлов в ответ только хмыкнул. Честно говоря, Юрий ожидал более бурной реакции: ему очень хотелось рассмешить собеседника. “Хотя, – подумал он, – окажись я на его месте, мне было бы не до смеха. Позволить использовать себя втемную, а потом обнаружить, что прошел по самому краешку бездонной ямы, – тут уж не до веселья. Парню есть о чем подумать”, – решил Юрий и полез в карман за сигаретами.
– Слушай, – сказал вдруг Светлов и надолго замолчал. – В общем, спасибо тебе за все.
– Из “спасибо” шубу не сошьешь, – афористично ответил Юрий. – А в общем, не за что. По сути дела, это я должен тебя благодарить.
– Интересно было бы узнать за что, – с кривой усмешкой проговорил Светлов.
– А это, брат, секрет, – сказал Юрий. – Знаешь, как дети говорят: секрет на сто лет. Понял?
– Да понял, понял… Ну ладно. Допустим, съездишь ты в Европу, посмотришь… Кстати, не уверен, что тебе там понравится, но это дело вкуса. Ну а дальше-то что?
– А дальше будет видно. Может быть, куплю вашу газету, выгоню к чертовой матери Мирона и поставлю на его место тебя.
На этот раз Светлов рассмеялся, хотя, по сути, смеяться было не над чем: если Юрий и шутил, то лишь отчасти.
– Ого, – сказал Дмитрий, – вот это наследство тебе подвалило!
– Может, подвалило, а может, и нет. Ладно, инвалид, поправляйся. Я, пожалуй, пойду, а то к тебе уже очередь, как в мавзолей.
Он встал и указал Светлову на фигуру Лидочки Маланьиной, которая показалась в конце аллеи, заметно кренясь на один бок под тяжестью сумки с продуктами.
Светлов неловко протянул ему левую ладонь. Юрий пожал ее, издалека помахал Лидочке, закурил сигарету и двинулся к выходу из парка, на ходу повторяя про себя незамысловатую комбинацию из восьми цифр.
