Первым делом он заглянул в подсобное помещение и включил электрический обогреватель, который отапливал дом и грел воду для хозяйственных нужд. Лезть в сауну Владиславу Андреевичу сегодня не хотелось, а вот душ принять следовало, да и протопить в доме тоже не мешало: все-таки на дворе стоял не август, а всего лишь март, и вечнозеленая травка во дворе только-только пробивалась сквозь истончившуюся броню почерневших сугробов. Ночь, судя по всему, ожидалась ясная, с морозцем, а мерзнуть Школьников не любил.

Нагреватель едва слышно загудел, на его округлом боку цвета слоновой кости зажглась оранжевая лампочка. Владислав Андреевич проверил уровень воды в баке и вышел из подсобки, которую про себя именовал бойлерной. Теперь можно было переодеться в домашнее, выпить рюмочку-другую коньячку и, может быть, сыграть с самим собой партию в бильярд, дожидаясь, пока нагреется вода.

Школьников ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу сорочки и неторопливо двинулся в гостиную, намереваясь заглянуть в бар и отдать должное его богатому содержимому. Он переступил порог и замер, не дотянувшись до выключателя.

В комнате кто-то был.

На фоне освещенного снаружи окна виднелся четкий, словно вырезанный из плотной черной бумаги, силуэт человеческой головы. Пахло табачным дымом, и Владислав Андреевич разглядел тлеющий красный огонек сигареты, которую держал в руке незнакомец.

Незваный гость молчал. Владислав Андреевич подождал несколько секунд, давая сердцу войти в нормальный рабочий ритм, и щелкнул выключателем.

Тяжелая чешская люстра под потолком вспыхнула, как праздничный фейерверк, моментально залив гостиную ярким светом. Владислав Андреевич взглянул на человека, который сидел в кресле у окна, и нахмурился.

Гость легко встал, небрежно потушив сигарету в стоявшей на журнальном столике пепельнице. Он был высок и худощав. Темный плащ свободно свисал с его широких прямых плеч, серые глаза смотрели с узкого незагорелого лица холодно и, как показалось Владиславу Андреевичу, насмешливо. Похожий на след сделанного скальпелем разреза рот был плотно сомкнут, а редеющие светлые волосы были зачесаны назад, открывая высокий узкий лоб. Человек, которому совершенно нечего было делать в запертом загородном доме Владислава Андреевича в такое неурочное время, шагнул вперед, и Школьников, предчувствуя недоброе, пошел ему навстречу по пушистому ковру, который глушил звук шагов и едва заметно пружинил под ногами.

– Оставайся в машине, – сказал Дергунов, который за время пути успел как-то незаметно съехать с полуофициального тона на пренебрежительно-панибратское тыканье. – Меня не будет примерно час. Если разговор по какой-то причине затянется, я дам тебе знать. Если через.., через час и десять минут от меня не будет известий, можешь зайти внутрь и посмотреть, как идут дела. Не думаю, что в этом возникнет нужда, но сатанисты, сам знаешь, народ плечистый,..

– Сатанисты? – переспросил Юрий. Он понятия не имел о том, что этот чокнутый со своей внешностью героя-любовника и манерами зажравшегося педераста собрался брать интервью у сатанистов. – А это не опасно?

– Опасно, – снисходительно сказал Дергунов. – Поэтому я и иду туда один.

Юрий с сомнением кашлянул в кулак. Последнее заявление журналиста заставило его усомниться в умственных способностях Дергунова.

– Погодите-ка, – сказал Юрий. – Может быть, все-таки не стоит без толку рисковать? Двое всегда лучше, чем один. Поверьте, для меня это не составит никакого труда.

– Двое не всегда лучше, чем один, – наставительно произнес Дергунов. – Да ты не беспокойся, приятель, мне не впервой. В данном случае мне действительно лучше пойти одному. Очень важно не спугнуть этого парня, а увидев тебя, он может испугаться и не подойти.

– Странный сатанист, – сказал Юрий. – Пугливый какой-то.

– А почему бы и нет? Если его собратья узнают, что он собрался выйти из секты, да еще и дал интервью, ему не поздоровится. Так что ему есть чего бояться. Я уже не говорю о милиции.

– Как знаете, – сказал Юрий. – Но на вашем месте я бы все-таки не ходил туда в одиночку.

– Вряд ли ты окажешься на моем месте, – высокомерно заметил Дергунов и полез из машины наружу, прервав тем самым прения.

Машина стояла на узкой окраинной улице напротив одноэтажного здания каких-то мастерских, имевшего заброшенный нежилой вид. Часть оконных стекол была выбита, а те, что уцелели, заросли грязью до полной потери прозрачности. Четыре стертых бетонных ступеньки, что вели к обитой ржавой жестью входной двери, были доверху засыпаны мусором. Юрию даже почудилось, что он чувствует исходящий от этой руины неприятный запашок гнили, плесени, годами копившейся пыли и, конечно же, отходов человеческой жизнедеятельности. Но запах, несомненно, был всего-навсего плодом воображения: Юрий попросту не мог ощущать его, сидя в закрытом автомобиле на противоположной стороне улицы.

Дергунов перешел дорогу, придерживая на плече ремень своей дорогой спортивной сумки, в которой наверняка лежал диктофон, а может быть, и фотоаппарат. В его походке было что-то от поступи гарцующей по манежу цирковой лошади, и Юрий поморщился: Александр Федорович Дергунов с каждой минутой нравился ему все меньше. “Я к нему несправедлив, – подумал Юрий, вынимая сигареты и закуривая. – Что я понимаю в журналистике и журналистах? Может быть, так и нужно действовать, откуда я знаю? Пожалуй, это парень понимает, что делает. А то, что он хам, ни о чем не говорит. В наше время по-настоящему воспитанные люди встречаются реже, чем зубы у курицы, и, между прочим, я к их числу тоже не отношусь. Так что нечего искать соринку в чужом глазу…"

Дергунов поднялся по замусоренным ступенькам, взялся за дверную ручку, быстро огляделся по сторонам и, с видимым усилием открыв дверь, вошел в здание. В сторону Юрия он так и не посмотрел, и тот философски пожал плечами: похоже, его любовь к журналисту Дергунову была взаимной. Юрий усмехнулся, подумав, что здесь имеет место классический случай любви с первого взгляда – разумеется, любви со знаком минус.

Дверь за Дергуновым закрылась, и смотреть на улице стало не на что. Слева от Юрия находился грязный кирпичный забор, который какой-то новатор в незапамятные времена выкрасил в нежно-розовый цвет. Тротуаров как таковых здесь не было, асфальта тоже, и забор чуть ли не доверху был густо забрызган грязью, которая выплескивалась из глубоких, заполненных водой колдобин, когда по ним проезжали машины. Разглядывая этот унылый пейзаж, Юрий в который уже раз поразился тому, сколько в Москве таких вот заброшенных, пришедших в упадок и запустение уголков. Казалось бы, не должно их быть, но ведь есть же! Лучшего места для того, чтобы встретиться с сатанистом-ренегатом, просто не придумаешь. Как в детской страшилке: в этом черном-пречерном лесу стоит черный-пречерный дом; в этом черном-пречерном доме стоит черный-пречерный стол.., ну и так далее, с той лишь разницей, что никакого леса здесь нет и в помине, а дом вовсе не черный, а просто грязный. И до оживших покойников дело вряд ли дойдет.

«Интересно, – подумал Юрий, – что же он все-таки напишет? Судя по апломбу, с которым он держится, Дергунов – не самая последняя фамилия в столичной журналистике. Может быть, он действительно талантлив? Я слышал, что многие известные деятели искусства в частной жизни были, мягко говоря, далеки от идеала. Среди них попадались и просто свиньи, и настоящие висельники, и обыкновенные негодяи, пакостники и трусишки… И опять-таки не важно, какими они были. Важно то, что от них осталось. И если этот Дергунов действительно чего-то стоит как журналист, ему многое можно простить.»

Он докурил сигарету, выбросил окурок в окошко и посмотрел на часы. Дергунова не было уже десять минут, и в течение этого времени в здание никто не входил. Впрочем, будущий герой очередной публикации Александра Дергунова мог прийти заранее и дожидаться журналиста внутри. С точки зрения соблюдения секретности это было даже правильнее: по крайней мере, так он не рисковал угодить в засаду.