Ему казалось, что после шума, поднятого еще зимой средствами массовой информации, возвращение к избитой теме МКАД – дело гиблое. Мирон и Димочка Светлов, судя по статье, были с этим не согласны, хотя никаких новых фактов Юрий в опусе Светлова не обнаружил. Собственно, ничего конкретного там и не было, зато желчи, сарказма и прозрачных намеков хватило бы на три сатирических романа объемом в пятьсот страниц каждый. Впрочем, приведенные Светловым арифметические выкладки все-таки впечатляли, да и сама идея хищения государственных денежек была настолько очевидной и лежащей на поверхности, что ею грех было не воспользоваться.

Основной смысл статьи сводился к тому, что допустимые отклонения от проектных значений, так называемые допуски, – вещь довольно хитрая. Светлов приводил здесь старую, неоднократно слышанную Юрием байку об автомобиле, двигатель которого совершенно случайно был собран с нулевыми допусками – плюс на михус и так далее, – в результате чего его мощность неожиданно для всех возросла в десять раз. Так что, писал Светлов, если не жадничать и оставаться в пределах разрешенных допусков, можно неплохо погреть руки на глазах у пораженной публики, что скорее всего и было сделано при строительстве МКАД.

– Черт знает что, – проворчал Юрий, складывая газету и небрежно бросая ее на подоконник.

Чайник на плите сипло засвистел и выпустил из носика длинный султан белого пара, сигнализируя о том, что пора прекратить забивать себе голову чепухой и заняться чем-нибудь более конструктивным – завариванием чая, например. Юрий был с ним согласен на все сто процентов. Если Светлову хочется выставлять себя на посмешище, а Мирону – рисковать и без того не слишком высокой репутацией газеты, он, Юрий Филатов, не станет им в этом мешать. Это, если разобраться, вообще не его дело. Его дело – крутить баранку, беречь по мере возможности драгоценные журналистские задницы от милицейских дубинок и других неприятностей, ну и, конечно же, помалкивать в тряпочку. Если бы Мирон нуждался в его советах, он бы не постеснялся подойти и прямо попросить. Он вообще не из стеснительных, Мирон…

Заваривая чай, Юрий против собственной воли продолжал думать о статье Светлова. Конец ее как бы повисал в воздухе, намекая на возможное продолжение, хотя Юрий не понимал, что тут, собственно, продолжать. На ум ему невольно пришли когда-то сказанные Светловым горькие слова о том, что журналист – это зачастую просто фаянсовая посудина в человеческом облике, в которую сначала заливают, а потом в точно рассчитанный момент сливают ту или иную информацию. Неужели как раз теперь этот момент настал и кто-то вознамерился слить через “Московский полдень” очередную порцию компромата? Если так, то Светлов и Мирон подписались на довольно грязное дело. А если не так, значит, “Московский полдень” испытывает огромные трудности, раз уж его журналисты принялись высасывать сенсации из пальца.

Он успел допить чай и как раз мыл посуду, когда в дверь позвонили. Юрий закрутил кран, вытер руки кухонным полотенцем и пошел открывать, гадая, кого это принесло. Только бы не Веригин с бутылкой, подумал он. Только его мне сейчас и не хватало…

За дверью, без нужды шаркая подошвами по вытертому половичку, стоял Веригин, с торжественным видом прижимая к груди бутылку водки. Юрий подумал, что у него начинает, судя по всему, прорезываться пророческий дар, подавил желание недовольно поморщиться и отступил в глубь своей микроскопической прихожей, давая Веригину войти.

– Только не говори, что пить не будешь, – с порога заявил Веригин, с излишней предупредительностью пожимая Юрию не правую, а левую руку, словно тот был ранен не в лопатку, а в кисть. – Дырка у тебя не в желудке, а в плече, и за руль ты еще долго не сядешь. А спиртное, говорят, помогает при большой потере крови.

– Серега, родной, – сказал Юрий, – какая потеря крови? Это было две недели назад – А ты не торопи организм, – заявил Веригин, протискиваясь мимо него и сразу направляясь в кухню. – Организму виднее, сколько времени восстанавливаться и сколько горючего для этого требуется. Вот скажи мне честно: вот смотришь ты на бутылку, и что? Тошнит тебя, с души воротит?

Юрий рассмеялся, запирая входную дверь.

– Да нет, – сказал он, – не тошнит и не воротит.

– Ну вот! – проорал из кухни Веригин. – Значит, организм горючего требует! Значит, может организм!

– “Может” и “хочет” – разные вещи, – с улыбкой сказал Юрий, входя в кухню.

Веригин уже шуровал здесь, хлопая дверцами шкафчиков и заглядывая во все углы.

– А? – переспросил он, поворачивая к Юрию налитое кровью усатое лицо. – Ты мне мозги своим марксизмом-ленинизмом не керосинь – “может, хочет”… Ты мне, ешкин кот, скажи, где у тебя рюмки?

– Рюмки у меня там, где всегда, – расплывчато ответил Юрий и, протянув руку, достал две рюмки с верхней полки. – Вот они, рюмки, только их сполоснуть, наверное, надо.

– Нечего, нечего, – проворчал Веригин, отнимая у него рюмки и быстро протирая их изнутри подолом полосатой красно-черной футболки. – Споласкивать еще… Водкой сполоснем. Водка – она любую заразу убивает, даже, говорят, радиацию выводит. А то, что у тебя рюмки, главная, можно сказать, посуда, пылью заросли – это, Юрик, непорядок. Значит, редко пользуешься. Сидишь как бирюк, на людях не бываешь, культурно не общаешься и даже, ешкин кот, не пьешь.

– Откуда ты знаешь? – вынимая из холодильника колбасу и помидоры, возразил Юрий. – Может, я ее стаканами пью. Или из горла.

– Непохоже, – скептически сказал Веригин, окинув его критическим взглядом. – Тех, которые квасят в одиночку, да еще из горла, сразу видать. Такие долго не живут. А ты вон какой бугай, на тебе пахать можно вместо трактора. Ты с закуской-то того.., не особенно. Закуска, она, знаешь, градус крадет.

Юрий закончил резать колбасу и опустился на свой любимый табурет у окна, с удивлением обнаружив, что его уже поджидает полная до краев рюмка.

– А по какому случаю гуляем? – спросил он.

– На работу я устроился, ешкин кот! Автослесарем в этом, как его, черта.., ну, да в автопарке же! Международные перевозки и все такое прочее. Обещали дальнобойщиком взять, когда права обратно получу. Так что нет худа без добра, Юрик, друг ты мой дорогой! У дальнобойщиков знаешь какие зарплаты?

– Знаю, – вертя в пальцах рюмку, ответил Юрий. – И как их на дорогах убивают, тоже приходилось слышать.

– Все под Богом ходим, – философски сказал Веригин. – Ох, и ядовитый же ты мужик, Юрик! Непростой, с подковыркой… Непременно тебе надо радость человеку испортить.

– Да не собирался я тебе радость портить, – возразил Юрий. – Я рад, что ты рад, и вообще… Только пить-то зачем? Права по пьянке отобрали, а если в парке своем пару раз на рогах появишься, то тебе не только баранку – метлу не доверят.

– А я, что ли, в рабочее время? – оскорбился Веригии. – Я, что ли, совсем дурак, по-твоему, да?

– Тише, тише, – сказал Юрий. – Не дурак. Умный. Давай-ка вот лучше выпьем. За начало новой жизни.

– Какой еще новой жизни? – подозрительно уставившись на него поверх рюмки, спросил Веригин.

– Ну.., новая работа и все такое, – Юрий повертел в воздухе свободной рукой. – За радость, в общем.

«Черт меня все время тянет за язык, – подумал он, безо всякого удовольствия глотая теплую водку. – Он ведь уже завелся. С ним сейчас лучше не спорить, а то потом его не угомонишь. Пока не подерется с кем-нибудь, не успокоится. Я его, черта усатого, с малолетства знаю, как выпьет, так у него кулаки чешутся. Принесла его нелегкая на мою голову…»

Веригин между тем натолкал полный рот колбасы, против которой минуту назад так горячо возражал, и принялся с трудом жевать, выкатив от усердия и без того выпуклые, как у рака, глаза. Его усы при этом хищно шевелились, а туго набитые щеки выглядели так, словно Веригин закусывал бильярдными шарами. Не переставая жевать, он цапнул со стола бутылку и со снайперской точностью наполнил рюмки по второму разу.

– Аха, – неразборчиво сказал он, плюясь крошками полупрожеванной колбасы, – кашетка шве-шенькая!