— Ты знаешь… — Димка помялся. — Ей, наверно, не хочется, чтобы мы встречались. Она поговорила с Ольгиной матерью, та ей что-то еще про тебя рассказала. В общем, глупости все это. Не надо принимать всерьез.

Но Маринка так не считала — она уже снова чувствовала неладное. В первый же день ей поставили двойку по геометрии, когда она вызвалась объяснять теорему, блестяще вызубренную на каникулах.

— Ты слишком много знаешь… В разных областях, — прошипела математичка, закатывая в журнал жирного «лебедя».

На следующий день ситуация повторилась на английском. Училка, которая не могла простить Маринке своего самого первого урока, теперь отыгрывалась на ней как хотела. Она бросила ей через стол тетрадь с сочинением:

— Ты написала неправду о том, как провела каникулы. Плохое содержание…

— Но вы же мне ничего не исправили! — пыталась протестовать Маринка.

— И что? Я же сказала русским языком: плохое содержание! Двойка! Ты наверняка написала неправду про то, что делала!

Димка пытался на первых порах хлопать крыльями, возражать, но англичанка и его осадила:

— Ты что, Соловьев, хочешь судьбу Смирновой повторить? Не советую выступать, тебе же медаль нужна!

И Димка притих. На переменах он стал все чаще исчезать. Выходил из класса быстрее, чем Маринка, не глядя в ее сторону, — и пропадал. Несколько раз девушка видела его во дворе, курящим в компании старшеклассниц. Он весело смеялся и шутил с ними. Димке явно очень нравилось внимание, которое ему уделяли. Домой Маринка все чаще возвращалась теперь одна или с Наташкой. С ней они никогда не говорили о Маринкиных проблемах.

Так прошел месяц. Маринка билась как раненая птица, но все бесполезно. Одноклассники к ней тоже стали относиться как-то настороженно: не то чтобы они ее отвергли — просто отгородились от ее проблем. Только один Борька общался с ней как прежде. В какой-то момент Маринка перестала вообще готовиться к урокам. Какой смысл, если все равно будет неудовлетворительно. Вечера она проводила, играя с Кристинкой и другими детьми во дворе. Димка приходить вообще перестал… Иногда забегала Наташка. Она подросла, стала серьезной и рассудительной, несмотря на свои одиннадцать лет. В один из таких моментов она застала Маринку, сидящую в слезах на краю засыпанной снегом песочницы, в которой возились несколько малышей.

— Ты что плачешь? — набросилась девочка на нее. — Из-за Митьки опять небось? Что еще этот дурак тебе сделал?

Маринка расплакалась еще сильнее и махнула рукой:

— Он ни при чем. Из-за всего! Накопилось…

— Слушай, что я тебе скажу. — Наташка села рядом и вытерла своей теплой ладошкой слезы с Маринкиных щек. — Митька у нас хороший, но слабый. И вообще, у него с головой не все в порядке. Он не может бороться, во всем подчиняется тем, кто сильнее. Он тебя недостоин…

— И что мне делать?

— Забудь про него и переходи скорее в другую школу, — как большая посоветовала Наташка. — Тебе тут жить спокойно не дадут. Вся школа вас с Митькой обсуждает. Переходи, пока не поздно.

Маринка тогда не решилась на это, хотя понимала, что малолетняя Наташка права. В голове сидела одна мысль: как же жить, не видя его каждый день. Вдруг расстояние между ними от частых разлук станет еще больше? Смешная, она тогда еще так сильно боялась расстояний и времени, как будто они действительно способны что-то реально изменить!

А в марте оказалось, что Наташка была совершенно права и нужно было уходить, пока не стало совсем поздно…

— Марина, — Ирина Николаевна в тот день прятала воспаленные глаза и с трудом подбирала слова, — останься сегодня, пожалуйста, после уроков. Тебя хотят пригласить на педсовет.

— На педсовет? Меня? — изумилась девушка. — А зачем?

— Нужно поговорить…

— О чем говорить? Ирина Николаевна, вы что, не видите, что происходит? Меня все травят, я не понимаю почему. Мне не дают учиться, не дают жить спокойно! Что это все значит?

— Марина, приходи на педсовет, пожалуйста. Там во всем разберемся… То есть попытаемся разобраться… — Классная суетливо открыла портфель и что-то там судорожно поискала. — Подождешь у кабинета директора, тебя позовут. А сейчас иди на урок, а то опоздаешь.

Смирнова открыла было рот, чтобы что-то сказать, но, посмотрев на красную, смущенную учительницу, раздумала и медленно вышла из класса. Педсовет был в два часа дня. Маринка подошла к двери директорского кабинета и прислушалась. Там о чем-то ожесточенно спорили. До нее долетали только обрывки фраз, поэтому она не могла понять, о чем именно идет речь. Хотя время от времени отчетливо звучала ее фамилия.

— Смирнова, проходи, пожалуйста! — Минут через двадцать в коридор выглянула испуганная Ирина Николаевна. Маринка зашла и обомлела. За длинным столом сидели все ее преподаватели, а также завуч, директриса и Димкина бабушка. Все посмотрели на вошедшую осуждающе.

— Смирнова, рассказывай, как ты до этого всего докатилась! — подперев рукой голову, начала завуч. — Ты же была хорошей, примерной девочкой, отлично училась…

— До чего докатилась? — переспросила Маринка.

— Какая наглость, она еще и спрашивает! — прокомментировала математичка. Все закивали головами.

— Марина, Елена Валентиновна имеет в виду, почему у тебя в последнее время так много проблем с учебой, с одноклассниками, — попыталась спасти положение Ирина Николаевна.

— Меня как раз интересует то же самое, — произнесла Маринка. Ей до смерти противны были эти пустые разборки. — Я считаю, что у меня нет проблем. Они кем-то создаются.

— Вы слышали, что она сказала? — торжествующе вступила англичанка. — Смирнова обвиняет всех нас в заговоре против нее!

Директриса молчала, глядя по очереди на всех участников обсуждения.

— Смирнова, а мы считаем, что у тебя есть проблемы, и очень серьезные, — наконец сказала она, — и тоже со своей стороны хотели бы разобраться в их причинах.

— А что, собственно, разбираться? — нарушила молчание Эстер Борисовна. — Я хочу рассказать, какие у нее проблемы. Я наблюдаю эту, с позволения сказать, девушку не первый год, поскольку мой внук… — тут она трагически закатила глаза к потолку, — имеет несчастье с ней общаться. Я с самого начала считала это крайне вредным и опасным для него.

По кабинету прошел одобрительный шепоток. Маринка окаменела.

— Я сама педагог со стажем, — продолжила Димкина бабушка, глядя прямо в глаза Маринке, — и имею достаточно жизненного опыта, чтобы понять, что к чему. Конечно, у Смирновой сложная семья, неуравновешенная, несчастная мать, отчим-алкоголик, трудное материальное положение. Но это не дает права вести себя так, как она делает.

— А кто вам дал право так говорить про меня и мою семью? Это вообще не ваше дело! — не удержавшись, выкрикнула Маринка.

— Молчи, Смирнова, — одернула ее завуч. — Продолжайте, Эстер Борисовна.

— В общем, видя социальное неблагополучие в семье, девочка рано усвоила подобную модель поведения. До поры до времени она держалась, а потом… — Эстер Борисовна картинно махнула рукой. — Началось! Алкоголь, сигареты, мальчики. Дни рождения с пьянством… Вам же всем известна эта ужасная история?

Многие учителя закивали головами, Ирина Николаевна потупилась и густо покраснела.

— Да-да, после ее дня рождения несколько человек не пришли в школу — отсыпались после первой в жизни пьянки, а Ольга Маслова… — добавила химичка и красноречиво закатила глаза.

Маринка пристально смотрела на Эстер Борисовну, открыв рот от изумления и возмущения. Она надеялась, что классная прекратит этот балаган, но Ирина Николаевна только глубже вжималась в стул.

— Смирнова и мне звонила неоднократно в пьяном виде, — продолжила между тем бабка. — По рассказам одноклассников она также совращала их на распитие у себя дома спиртных напитков и на другие действия, ведущие к крайне неблагоприятным последствиям. Она испортила день рождения моему внуку, когда явилась в легкомысленном наряде и требовала единолично его внимания. Кроме того, она травмировала Дмитрия расспросами о его умершей матери.