Эстина отослала служанку. В спальне снова стало темно и темнота казалась женщине тяжелым грузом. Она обливалась потом, несмотря на ночную прохладу, и никак не могла уснуть. Наконец она решилась позволить себе маленькую роскошь, на ощупь добралась до камина и опустилась на колени, чтобы раздуть потухшие угли. Оранжевые отсветы прогнали темноту, и леди зажгла масляную лампадку.
Наперекор Крейнцу ЛиХофбрунну, светильник горел всю ночь.
Рассвет принес с собой спокойствие и способность трезво мыслить. Такой дурной ночи у нее в жизни еще не было, но теперь все прошло.
Эстина встала и оделась. Лицо прислуживавшей ей Беткин выражало одну лишь почтительную заботу. Ни презрения, ни подозрений, ни понимания. Да ведь она и не могла проникнуть в разоблачительную суть кошмаров своей госпожи. Разумеется, круглолицая служанка ничего не знает. Горничная, успокаивала себя Эстина, доброе, кроткое, преданное и трудолюбивое создание. Мастерица, умеющая ткать тончайшее кружево, но вовсе не хороша собой. Бледная кожа, тусклые волосы, кривые желтые зубы, самая малость природного ума и еще меньше знаний. Нет в бедняжке Беткин ничего, что могло бы привлечь мужчину.
Разве что молодость?
Ей не больше семнадцати. Ее тело свежо и гибко. Маленькие глазки умеют ярко блестеть. И, пожалуй, она еще не рассталась с девственностью. Крейнц ценит в женщине невинность. У него очень высокие требования.
Эстина задержалась на этой мысли. К полудню она вызвала к себе управляющего домом, которому было приказано вести пристальное наблюдение за горничной. Если девушка начнет болтать или проявит распущенность иного рода, госпоже должно немедленно стать об этом известно. В любом случае недолго отправить провинившуюся служанку в деревню или просто выгнать на улицу.
Распорядившись на этот счет, леди Эстина окончательно успокоилась. У нее нашлось время для долгих бесед с портным, галантерейщиком и новым парикмахером. Занявшись собой, она достигла немалых успехов или, по крайней мере, свела на нет разрушительные следы прошлой ночи. Потом она неторопливо пообедала с сыновьями и получила особенное удовольствие от комплимента малютки Вилци:
– Мама, как ты хорошо пахнешь!
Она вспыхнула, не сразу сообразив, что вчерашние духи, как видно, еще сохранили свой аромат. Для нее, правда, этот чудный запах прочно связался с ужасным кошмаром. Никогда больше она не станет душиться ими. И горшочек выкинет, а лучше подарит кому-нибудь. Да хотя бы той же Беткин!
За этот день она написала Крейнцу три длинных письма, но ни разу не упомянула о кошмаре. Крейнц нисколько не верил в сны и видения, правомерно полагая их негодными плодами праздного ума. К тому же содержание этого сновидения просто невозможно вспомнить без содрогания! Эти обвинения, эти ужасные слова Равнара…
Все правда.
Если Крейнц потребует объяснений…
Эстина содрогнулась. Стоит мужу узнать правду о том, что произошло тринадцать лет назад… узнать о ее ужасном лжесвидетельстве - и ее жизнь кончена. Он порвет с ней, он отвергнет жену. Оставит детей у себя и, дабы предохранить их от скверны, запретит видеться с матерью.
Хотя она вовсе не виновата. Хотя у нее совершенно не было выбора. Хотя Равнар ЛиМарчборг, несомненно, заслуживал наказания.
Они его пытали…
Он, наверное, был виновен. Наверняка был. Верховный судья был так в этом уверен. ЛиГарвол уверял ее, что она поступает правильно, совершенно правильно, а он-то должен знать, что правильно, а что нет…
Только Крейнц этого не поймет. Крейнц, со своей бескомпромиссной честностью, иногда кажется слишком совершенным для этого мира.
Он не простит.
С другой стороны, пока он ничего не знает, а значит, и прощать-то нечего. И зачем ему знать? Кто откроет ему неприятную правду, если она сама сохранит благоразумную скромность - а она ее, конечно, сохранит.
Тревожиться не о чем.
К ночи она успешно изгнала из памяти все воспоминания о беспокойном сновидении. Она позволила только одну уступку растревоженным нервам: приказала слугам приготовить горячую ванну, хотя день был вовсе не банный. Опустившись в большой медный чан, Эстина яростно отскребала лицо, тело и волосы, стараясь смыть с себя малейшее воспоминание о подаренных духах.
Она едва не содрала кожу пемзой. Она намыливалась и споласкивалась три раза. Она опрыскалась старыми духами с сильным ароматом. Все следы вчерашних подозрительных благовоний были смыты начисто.
Так подсказывал разум.
Но запах каким-то чудом пережил горячую ванну. Казалось, тело пропиталось им насквозь, проникнув в кожу и плоть до самых костей.
Пустое воображение? Ну конечно! Она совершенно чиста, и отмытая кожа обильно полита духами.
Леди Эстина улеглась в постель. Скоро она задремала и почти сразу увидела сон. Ее бесплотный дух проплывал под высоким потолком лишенного окон каменного зала, освещенного красноватым пламенем и наполненного предметами, назначение которых было ясно с первого взгляда.
Она почти не замечала всего этого, ее внимание было приковано к обнаженной фигуре первого мужа.
Благородный ландграф ЛиМарчборг занимал большое дубовое кресло. Кожаные ремни удерживал и его запястья, лодыжки и перехватывали шею. На груди кровоточили раны. Два безликих палача срывали с тела пленника полосы кожи.
Равнар корчился в ремнях, но с его губ не слетало ни звука. Его мужество казалось сверхчеловеческим.
Как это похоже на Равнара!
Пораженная ужасом, раскаянием и странным отвращением, леди Эстина взирала сверху на эту картину. Она была уверена, что невидима, пока взгляд Равнара не обратился к ней. Отчаянная надежда преобразила его лицо. Ее дух заметался в поисках выхода, но выхода не было.
– Скажи им, - умолял Равнар, - что ты солгала.
В этой мысли была какая-то безумная привлекательность. Признаться. Спасти Равнара. Она ведь вовсе не желала его гибели, хотела только, чтобы и он немножко помучился. Спасти его - и он навсегда будет у нее в долгу…
– Скажи им…
Но какой ценой? Она принесла лживую клятву, а лжесвидетельство - преступление. Солгать перед лицом Белого Трибунала - преступление втройне. И еще страшнее, что она оклеветала собственного мужа. Признание может и не спасти Равнара, но точно погубит ее. Она попадет в тюрьму, а то и хуже. Ни за что!
– Прости, - прошептала Эстина.
– Скажи им, - начал Равнар, но его слова перевались сдавленным криком, когда палач сорвал с обнаженной груди полосу кожи.
Она закричала много громче, но крика Эстины, казалось, не слышал никто, кроме самого Равнара, смотревшего на нее голубыми глазами, полными невыносимого страдания. Она не хотела больше видеть этого, но не могла закрыть глаза, как не могла найти выход из камеры пыток.
Теперь они сдавливали ему руки в железных тисках, и Равнар кричал, и она тоже кричала…
Она проснулась в слезах, дрожа всем телом, и увидела у постели Беткин с лампой в руке. Облегченно всхлипнув, Эстина приподнялась на подушке и вцепилась в надежную руку горничной.
– Ну, ну, - утешала Беткин. - Ну, успокойтесь…
– Ох, какой сон!
– Знаю, миледи, знаю. Я слышала, как вы кричали и бормотали.
– Бормотала? - Эстина похолодела. - Я говорила во сне?
– Без перерыва, прямо как молельщик какой.
– Вот как… - Эстина выпустила руку девушки. - И что же я говорила?
– О, не знаю, миледи.
– Как это ты не знаешь?
– Ну, слов было не разобрать.
– Но хоть что-то ты должна была понять? Ну же?
– Кажется, кое-что… - Взгляд Беткин ушел в сторону.
– И что ты поняла? Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! Смотри в глаза, я сказала! Так-то лучше. Ну, что я говорила?
– Просто какую-то бессмыслицу, миледи.
– Не смей лгать! Не смей! Ну-ка, смотри мне в глаза и говори, что именно ты слышала.
– Я не знаю! - всхлипнула испуганная девушка. - Я ничего не поняла. Честное слово, миледи.
– Врешь! - Эстина с силой хлестнула служанку по щеке. Забывшись в страхе и ярости, ударила снова. Беткин жалобно заскулила и отшатнулась от кровати, прижав ладонь к щеке, но это зрелище только разожгло гнев госпожи. Эстина уже не говорила, а кричала во весь голос:
