– Это значит - признание, мой мальчик. Это значит - продвижение по службе, это значит - я еще на шаг продвинусь к своей цели. К какой цели, спросишь ты меня?

Тред не знал, но и спрашивать не собирался.

– Начальник блока, - поведал ему Хорек. - Я к этому готов, я это заслужил, и теперь мой черед. Начальство меня заметило, назначение, можно сказать, уже у меня в кармане, если только все пройдет как надо. Все должно быть безупречно, понял?

Тредэйн начинал понимать.

– Я рассчитываю, что мои полы приложат все возможные усилия.

Полы?

– Не забывай, есть и другие блоки. Тебе повезло попасть сюда, но это легко изменить.

Повезло…

– Учти, ты идешь на Костяной Двор!

Костяной Двор?

– Ну, поднимайся!

Тредэйн не шевельнулся, и раздосадованный надзиратель шагнул к нему, чтобы силой стащить с тюфяка.

Тред позволил выволочь себя из камеры, протащить по пустому коридору и вытолкнуть на окруженный стенами двор, где под надзором стражников трудились заключенные. Вооруженная до зубов охрана казалась нелепой и ненужной на фоне унылой покорности узников, но Трейн не обратил на это внимания. Пораженный взгляд мальчика был прикован к стоявшему посреди двора большому железному котлу. На мгновение время обратилось вспять, и он снова смотрел с высоты на площадь Сияния, где пылал огонь и бурлила вода…

Сильный пинок вернул его к реальности.

– Шевелись, - приказал Хорек. Не получив ответа, он покосился на застывшее лицо арестанта, увидел выражение ужаса, проступившее сквозь маску безразличия, и успокоительно хмыкнул: - Не бойся, мы тут живьем заключенных не варим. Если, конечно, они ведут себя как следует, выполняют норму и слушаются своего надзирателя. Это просто Костяной Двор, парень, здесь разрубают трупы, добела очищают кости, сушат их, потом толкут в порошок и отправляют на фарфоровый завод.

Кости животных с боен и свалок используют для изготовления обычной посуды, кувшинов и тазов для умывания. Но для лучшего, тончайшего гецианского фарфора они не годятся. Здесь в глину подмешивают человеческие кости, а в глазурь - человеческую кровь. Другая не годится.

– Сегодня человечины маловато. - Хорек, видно, читал его мысли. - Всего двое из лазарета.

Сегодня…

– Сам видишь - ничего страшного. - Основательный пинок должен был окончательно успокоить мальчика.

Тредэйн проковылял несколько шагов и замер.

– Давай, шевелись, Тринадцатый. Никакой реакции.

– Ты что, тупой? Ладно, я буду снисходителен. Я это умею. Терпение и понимание - основные качества лидера. Я обладаю ими в избытке и докажу это. Твоя работа, - сообщил Хорек своему недалекому подопечному, - сдирать мясо, жир и жилы с костей из вон той кучи. Видишь? - Вопрос был риторическим: огромную гору вонючих отбросов невозможно было не заметить. - Тебе досталось дело полегче, уги уже изрубили туши на куски.

Уги?

– Теперь иди, получишь скребок у сержанта Гульца. Вон он, - Хорек махнул рукой в сторону коренастого мрачного типа. - Берешь из кучи обрубок, садишься где-нибудь - и за работу. Эй, парень, ты что - глухой? Я сказал, за дело!

Пленник не двигался с места, и дружелюбие Хорька изрядно поуменьшилось.

– Вот что, Тринадцатый. Я - самый добрый и справедливый из всех здешних надзирателей, но в недостатке твердости меня упрекнуть нельзя. Ты можешь рассчитывать на справедливое и беспристрастное отношение, но попустительства не жди. Понял? Можешь просто кивнуть.

Пленник молчал.

– Боюсь, ты меня не понял. Это огорчительно, но все же разрешимо. Я справлюсь и с этим затруднением так же, как преодолеваю все препятствия: благодаря своей исключительной настойчивости и выдержке. Попробую объяснить еще раз, Тринадцатый. Я не потерплю безразличия, не допущу лени и небрежности. Не выполнивший своих обязанностей наказывается голодом, жаждой, холодом, унижением, причинением боли вплоть до сильных увечий и (или) смерти. Не всякий, знаешь ли, может рассчитывать на место среди полов. Тебе могло повезти гораздо меньше. Подумай об этом.

Тредэйн глядел в сторону.

– Ты не оставляешь мне выбора, Тринадцатый. Намеренное неподчинение необходимо пресекать, и, повторяю, ты не оставляешь мне выбора. Гульц! - рявкнул Хорек. - Гульц!

– Сэр? - Коренастый сержант мгновенно оказался рядом, кое-как успев убрать с лица выражение беспредельной скуки. Впрочем, скрыть его полностью сержанту, надо заметить, так и не удалось.

– Объясни Тринадцатому, что случается с теми, кто не слушает коридорного надзирателя Крешля.

– Я луплю их дубинкой, - спокойно отвечал Гульц, - Сворачиваю нос, выбиваю зубы, могу и челюсть сломать. Для начала.

– Слышал, Тринадцатый? - поинтересовался Хорек.

Тред кивнул, обежал взглядом двор, приметив несколько лиц, разбитых и изуродованных так, как описывал сержант Гульц.

– Лучше говори, крысеныш, - добродушно посоветовал сержант.

– Я вас слышал, - послушно ответил Тред.

– Отлично. Переговоры - ключ к взаимопониманию, - заметил Хорек. - Итак, ты меня понял?

– Держи, - сержант Гульц протянул Треду деревянную лопатку, надтреснутая и изношенная пластина которой была заточена снизу, - и не вздумай разыгрывать умника. Я слежу за этими штуками и собираю их в конце каждой смены. Ну, выбирай себе шмат по вкусу, отскребай дочиста и бросай в котел. С человечиной обращение особое - потом представишь мне для осмотра. Если не проходит - чистишь дальше, пока я не приму. Норма - десять костей в час. Не сделаешь - рассержусь. А если я рассержусь, ты наизнанку вывернешься. Дошло?

Тредэйн кивнул.

– Не слышу ответа, - напомнил сержант.

– Я понял, - сказал Тредэйн и, наткнувшись на выжидательный взгляд, добавил: сэр.

– Понимание - это замечательно. Я чувствую, мы кое-чего достигли, - Хорек удовлетворенно кивнул. - Понял, Тринадцатый? Десять в час. За дело.

На дальнем конце двора возвышалась гора падали. Приблизившись, Тредэйн различил в ней отдельные конечности, разрубленные туши с вывалившимися наружу внутренностями, шеи и отрубленные головы вперемешку с кусками мяса непонятного происхождения. Он узнал обрубки коровьих, собачьих, козлиных и бараньих туш, облепленных черным слоем мух, гудение которых сводило мальчика с ума. Вблизи вонь стала невыносимой, и у Треда закружилась голова. Оглянувшись через плечо, он напоролся на немигающий взгляд сержанта.

Задержав дыхание, Тредэйн бросился к куче и наугад выхватил склизкий от гнили обрубок. Мальчику не повезло: в его руках оказался человеческий локоть. Тред с отвращением отшвырнул его, и взгляд сержанта стал жестче. Мальчик торопливо выбрал другой кусок, на этот раз явно животного происхождения, и сержант, уже шагнувший было к нему, остановился. Сжимая отвратительную добычу, Тред отступил от груды мяса с ее вонью и мухами и сел на грязный камень у самой стены. В нескольких шагах от него трудился над неизвестно чьим окороком тощий товарищ по заключению. Его привычные и точные движения говорили о долгом опыте работы. Мясо под скребком сходило тонкими длинными полосами. Полосы падали аккуратной кучкой, и через несколько минут в его руках оказалась голая кость. Тредэйн наблюдал за ним с тоскливым интересом. Почувствовав его взгляд, заключенный поднял усталые, настороженные глаза.

– Лучше займись делом, - посоветовал он еле слышным шепотом. И, снова занявшись работой, добавил, почти не шевеля губами: - Смотрят. - Еле заметное движение пальца указало на бдительного сержанта Гульца.

Тред поспешно начал скрести, но работа оказалась ему не под силу. Мохнатая нога с копытом - возможно, козлиная - была покрыта основательным слоем полуразложившегося мяса. В мясе кишели черви, в нос ударила вонь. Мальчик отвернулся, давясь рвотой.

– Дыши ртом.

Еле слышный шепот. Сосед, казалось, был полностью поглощен работой. Тред вздохнул и снова взялся за дело. Мясо было мягким и податливым, как грязь, но в его неумелых руках работа продвигалась медленно.