Губы привычно бормотали молитвы. Но это тоже было неправильно, призывать помощь Господа лежа. Не больной ведь, не немощный, а старость – не повод для потакания собственным слабостям.

Священник не выдержал, поднялся. Это оказалось нетрудно, достаточно заменить «хочу» на слово «надо». Привычно набросил рясу, выцветшую, старую, и потому родную едва ли не как собственная кожа.

В красном углу под иконами светилась лампада. Сергий подошел к ней, опустился на колени, привычно наложил на себя крестное знамение.

Господи, помоги и вразуми! Не для себя прошу, Господи!..

Молитва уносилась вдаль, и, показалось, кто-то услышал ее там, на небе.

Нет, мир не стал прежним, каким был. Очевидно, для этого мало молитвы одного человека, даже если этот человек – святой. Да и не считал себя священник святым. Водились за ним грешки, пусть больше по молодости, да и не самые страшные, но были когда-то, были! Иногда вспомнишь и просишь простить сотворенное, ибо тогда не ведал, что творил.

Святой ли, нет ли, чтобы все пришло в норму, нужна молитва не одного, а всех. Молитва ли, желание, но воистину лишь «Миром Господу помолимся!».

Но нет у людей сейчас подобных желаний, молитв же вообще нет никаких.

За окном все так же лежала ночь, где-то вдалеке бабахнули выстрелы, одним словом, ничего не изменилось там, снаружи. А вот внутри…

Батюшка вдруг ощутил на себе благодать. Душа окрепла, наполнилась силой, а больное старое тело словно избавилось от хворей, стало молодым.

Отец Сергий взад-вперед прошелся по горнице. Шаг был легким, воздушным. Таким шагом наверняка можно аки посуху переходить реки и моря. Поневоле захотелось, нет, не проверить свои способности, негоже сравнивать себя с Господом, пройтись хотя бы по двору, а то и по улице.

Вдруг попадется страждущий, нуждающийся в утешении и помощи?

Голоса раздались рядом, пронзительно-отчетливые в ночной тишине, а с ними звуки шагов. Судя по последним, людей шло много. Шли не торопясь, не скрываясь, как победители, как хозяева заснувшего в тревоге города.

– …Будя кровя у народа сосать! – чей-то злой голос отчетливо выделялся из прочих. – Таперича не прежнее время. Мало они измывались над нами. То не твори, энто не делай! Исчо воевать заставляли, ироды! Да и сюды приперлись… Зачем, я спрашиваю? Вновь издеваться хотят? Прикроются нашими спинами, а сами будут бланманже с трюфелями жрать!

Вряд ли кто-нибудь из идущих имел понятие о бланманже, однако образ потрясал.

– Верно гутаришь, Фрол! – немедленно воскликнул кто-то из наиболее ретивых.

Толпа выдвинулась из мрака, и отец Сергий увидел, что она вся состоит из солдат. Тех самых, что торчали по запасным полкам далеко от фронта, а после февраля больше всех кричали о тяготах боевой страды.

– Всех на штык! Пущай изведают, как супротив народа идтить!

Обыватель непременно попытался бы скрыться, уйти с дороги запасных. Хуже нет, чем взбудораженная, знающая о собственной безнаказанности толпа. Жизнь человеческая для нее пустяк, ерунда, пшик.

Чужая жизнь, разумеется.

– Эй, поп, а хочешь в лоб? – кто-то заметил священника, пошутил и был поддержан всеобщим хохотом.

– Да не боись, дедуля! Таких не бьем! – другой, оказавшийся ближе к Сергию, наверное, считал, что эта фраза послужит старцу утешением.

– Чего бить, кады со дня на день сам перекинется? – весело подхватил другой.

Напоролся на одухотворенный взгляд священника и подавился смехом.

– Ты че, Семен? – Шедший рядом с ним солдат подтолкнул приятеля, машинально посмотрел на батюшку и застыл рядом.

– Не стыдно? – старческий, но все еще громкий голос прозвучал над толпой, как глас небес.

Теперь уже все запасные остановились, тесной кучей сбились на пустынной улице.

– Дедуля, ты че? – ошеломленно произнес тот, которого назвали Семеном. Словно это священник шлялся по ночам и обдумывал некое злое дело.

– Не стыдно? – вновь повторил свой вопрос отец Сергий. – Вроде крещеные люди, а ведете себя аки тати в нощи! Позабыли заповеди Божьи, на родной земле ведете себя хуже ворога. Что слышал? Будто опять собираетесь учинить погром, смертоубийство, посеять смуту тогда, когда нужен порядок и всеобщее служение. И после этого еще спрашиваете меня, что случилось? Не стыдно?

– Кончай тут контру разводить! Не то мигом штыка отведаешь! – глаза одного из солдат блеснули в свете луны, только отблеск почему-то был кровав.

– Прекрати собачиться, Фрол! – одернули красноглазого из толпы. – Креста на тебе, что ли, нет?

– Да все они одним миром мазаны! Что попы, что офицерье. Попривыкли кровя сосать, да на шее простого народа сидеть! – огрызнулся Фрол.

Его глаза вновь зловеще сверкнули красным, заставили невольно отшатнуться соседа.

– Шел бы ты прочь, батюшка! Не ровен час… – тихо произнес один из солдат.

– Я смерти не боюсь! – громогласно объявил Сергий. – Если и имел прегрешения, то Бог простит. А вас? Не страшно будет предстать перед Всевышним, перемазавшись в чужой крови, с душой, черной от злодейств? Офицеры! А не они ли спасли народ от банды, пока вы трусливо рассуждали в казармах идти или не идти на выручку? Не они пытаются воссоздать покой, чтобы простые люди могли спокойно жить на своей земле, не ведая ежедневного и еженощного страха за себя и за ближних? Их ждет Царствие Небесное, а что ждет вас, разорителей собственной страны, позабывших стыд, присягу и Бога? Да, не позавидую я вам, когда придет ваш час и придется заглянуть в глаза вечности…

И вроде просто говорил старик, без выкрутасов нынешних баюнов, но что-то в его речи явно взяло солдат за живое. Может, сила убежденности и непоколебимая вера Сергия?

Один из солдат снял шапку и перекрестился с невесть откуда возвратившейся набожностью.

Его пример оказался заразительным. Еще один повторил действия товарища, затем – другой…

– Вы че, братцы?! – выкрикнул Фрол. – Забыли, на что шли? Не слухайте его! Он вам такое нагутарит!

Несколько человек попытались поддержать недавнего вожака. Другие зашикали на них, отвернулись.

Речь батюшки гремела над толпой. В ней не было привычных ныне обещаний, цветастых слов о свободе. Нет, вся она касалась только внутреннего мира, призывала обратиться к нему, заглянуть в себя и найти там частицу Того, кто создал людей по образу и подобию…

– Покайтесь!..

В руке Сергия появился наперсный крест, взмыл над толпой, и люди послушно стали опускаться на колени.

Над обнаженными солдатскими головами противовесом священнику возвышался Фрол да несколько его прихлебателей.

Они стояли, батюшка и солдат, разделенные толпой молящихся, стояли врагами, и если б кто-то догадался приглядеться, то обязательно отметил бы блеск в их глазах.

Только если глаза отца Сергия лучились небывалым мягким белым светом, глаза Фрола пытались сжечь противника красноватым злым огнем.

Повинуясь наитию, священник направил крест на Фрола и стал медленно возлагать на солдата знамение.

– Ты… – Фрол вдруг умолк и схватился за сердце.

Глухо стукнул по булыжнику мостовой приклад.

Ближайший из прихлебателей поддержал вожака, не дал ему упасть безвольной куклой.

Фрол что-то шепнул. Так тихо, что чуть подальше было не расслышать.

Зато вид человека, слабеющего при виде креста, сказал заметившим это больше любых слов.

– И вот кто искушает вас!.. – Отец Сергий был несколько удивлен подобной реакцией. Ему стоило некоторого труда, дабы не показать этого удивления, вполне понятного в таком положении.

Одно дело – рассуждать о дьяволе, и совсем другое – наяву встретиться с одним из его помощников.

Но у кого еще возможна такая реакция?

Головы солдат как по команде повернулись к Фролу. Последний стал несколько оправляться от слабости, лишь лицо его в свете луны было бледным, как лицо покойника.

Среди солдат пробежал невольный ропот.

Рот Фрола приоткрылся, и стал заметен клык.

– Изы… – начал Сергий ту фразу, которую никогда не приходилось говорить буквально, но в этот момент один из оставшихся стоять солдат воспользовался всеобщим вниманием к своему главарю и вскинул винтовку.