Наконец Констанций заговорил:

– Ты имеешь право узнать то, о чем спрашиваешь, но я должен просить тебя сохранить это в тайне. Когда ты все услышишь, ты поймешь мои колебания. Было бы лучше, если бы ты поверил мне на слово, но раз уж ты настаиваешь... – Он сделал паузу, чтобы придать своим словам больше веса. – Я принадлежу к императорскому роду.

Это не произвело на короля большого впечатления.

– Ах, вот как? – сказал Коль. – Впервые слышу, что на свете есть такой род.

– Я внучатый племянник Божественного Клавдия. А также, – добавил Констанций, – Божественного Квинтилия, чье царствование было хотя и кратким, но совершенно законным [10].

– Ну хорошо, – отозвался Коль, – Божественные – так Божественные, а кто они были помимо этого? Ты же знаешь, каких императоров мы имели в последнее время: были и такие, о ком не то что песнь сложить, а слова хорошего сказать нельзя. Одно дело – их восславлять, а совсем другое – с ними породниться. Ты должен это понимать.

– По отцовской линии, – сказал Констанций, – я происхожу из древней придунайской аристократии.

– Ну да, – невозмутимо заметил Коль, – все, кто оттуда родом, обязательно древние аристократы. Где у тебя земли?

– Наши родовые земли обширны, но они перешли к другой ветви рода. У меня земель практически нет.

– Ах нет...

Коль кивнул головой и умолк.

– Я солдат. Я живу там, где служу.

– Ну да, – отозвался Коль и снова замолчал, а потом сказал: – Ладно, я поговорю с дочкой. У нас здесь свадьбы устраивают не совсем так, как там у вас, на Дунае. Решать Елене.

Когда Констанций это услышал, на лице его промелькнула легкая, но самоуверенная улыбка, и он распрощался с королем.

– Меда и музыку! – рявкнул Коль, и в зал вбежали барды. – Нет, вас не надо – только трех скрипачей и волынщика. Мне надо подумать.

Через некоторое время он, немного успокоившись, послал за Еленой.

– Прости, что прервал твой урок.

– У нас как раз был перерыв, папа. Я ходила на конюшню посмотреть, как там Пилат. У него была засечка, но ко вторнику он поправится.

– Елена, у меня только что побывал этот хлипкий молодой офицер из ставки с необыкновенно дерзкой просьбой. Он хочет на тебе жениться.

– Да, папа.

– Он состоит в родстве с Божественным – как его там? – ну, с этим ужасным типом, который не так давно был императором. Говорит, что родом откуда-то с Балкан. Ты ведь не пойдешь за него, правда?

– Пойду, папа.

– Стоп! Выйдите вон, – приказал Коль своему оркестру. – Забери кубок и уходи, – сказал он рабу. Последние отголоски музыки замерли под сводами зала, послышались торопливые удаляющиеся шаги, и наступила тишина. – Перестань вертеть эту штуку, – сказал он Елене.

– Это просто цепочка от уздечки. Тут погнулся крючок.

– Спрячь ее. Не туда! – воскликнул он, увидев, что Елена спустила цепочку за ворот рубашки. Она только повела плечами, чтобы стальные кольца удобнее легли между ее грудей.

– Все, спрятала.

Она стояла прямо и неподвижно, держа руки за спиной и только шевеля пальцами.

– Ведь когда-нибудь мне все равно придется за кого-нибудь выйти, ты же знаешь, – сказала она.

– Не могу себе представить зачем. Я никогда не смотрел на тебя как на девушку.

– О, папа...

– Другое дело – твои сестры: девицы как девицы, пухленькие, прекрасно готовят, шьют. Не проходит недели, чтобы кто-нибудь не просил у меня их руки. Но от тебя, Елена, я этого никак не ожидал. Ты похожа на мальчишку, ты скачешь на лошади, как мальчишка. Твой учитель говорит, что у тебя мужской склад ума, – не знаю, что он имеет в виду. Я думал, хоть ты поживешь дома со стариком отцом. А если уж тебе приспичило замуж, то почему за иностранца? Ну да, я знаю, все мы римские граждане и все такое, но мало ли кто считается римскими гражданами – и евреи, и египтяне, и эти отвратительные германцы. Для меня они все равно иностранцы. И жить в чужой стране тебе не понравится.

– Я должна буду следовать за Констанцием, куда бы его ни послали. А кроме того, он обещал взять меня с собой в Рим.

– Ох уж мне этот Рим! Спроси командующего гарнизоном – он знаком с одним человеком, который там побывал. Тот все ему рассказал. Ужасное место.

– Я должна увидеть его сама, папа.

– Ты никогда туда не попадешь. В наши дни никто туда не стремится, если у него есть выбор – даже Божественные Императоры. Ты на всю жизнь застрянешь в каких-нибудь казармах на Балканах.

– Я должна буду следовать за Констанцием. В конце концов, папа, мы, троянцы, злополучные потомки Тевкра, всегда жили в изгнании, ведь правда?

Если бы король Коль не отличался исключительной жизнерадостностью, то его состояние духа после этого разговора можно было бы назвать отчаянием. Ему оставалось одно – заняться приготовлениями к свадебной церемонии.

Констанцию не терпелось вернуться на континент, где его ждали дела. Не было времени ни сшить королевской дочери свадебное платье, ни разослать ко всем родственникам герольдов с приглашениями. Успели только посоветоваться с авгурами, чтобы те назначили счастливый день.

В этот день дул сильный соленый ветер с моря и временами из-за туч показывалось солнце. Во дворе замка был, как полагалось, заколот жертвенный бык, и украшавшая его гирлянда из весенних цветов лежала рядом с ним в луже крови, не успевшей впитаться в песок. Невеста и жених преломили на крыльце пшеничный хлебец и вошли в святилище, где в честь богов и Божественного Аврелиана курился фимиам и королевские барды пели эпиталаму, которая заучивалась и передавалась от отца к сыну задолго до того, как на острове услыхали про римских богов.

Невеста и жених до заката восседали на троне в центре зала, а вокруг пировали придворные и офицеры гарнизона. Когда смерклось, новобрачных проводили в комнаты, отведенные Констанцию. Он взял Елену на руки и перенес через порог, хотя ни для него, ни для нее эти комнаты не были своим домом, а служили всего лишь временным пристанищем, недолгим солдатским привалом. Вещи Констанция были уже упакованы и сложены около кровати.

Сквозь туман до них отчетливо доносились музыка и голоса пирующих.

– Я отпустил охрану до утренней побудки, – сказал Констанций. – Надеюсь, что они хорошо проведут время. Нас ждет нелегкий путь.

Вскоре пирующие толпой высыпали из зала, неся факелы, и стали с песнями обходить дом. Елена ощупью подошла к окну, переступая босыми ногами через вьюки. В тумане были видны только движущиеся золотистые огненные пятна.

– Там пришли менестрели, Хлор. Иди сюда, посмотри.

Но Констанций лежал неподвижно, невидимый в темноте комнаты.

Песня кончилась. Елена смотрела, как факелы понемногу удаляются, в последний раз вспыхивают и гаснут; голоса становились все тише, а вскоре и совсем затихли. Можно было подумать, что дом новобрачных стоит одиноко, окруженный лишь ночью и туманом.

– Мы как будто одни на острове, правда? Как на том «скалистом острове посреди вод».

– На каком еще скалистом острове? – переспросил Хлор. – Это какой-то из островов Британии?

И Елена, отойдя от окна, вернулась к своему мужу.

На следующий день, пока Констанций отправлял в поход авангард и распределял груз, Елена снова поехала на охоту – в последний раз в этих, таких знакомых ей местах. Леса вокруг Колчестера были давно вырублены – сначала для удобства обороны, а потом на дрова, и от самых стен замка до далекой опушки тянулась пустошь, местами заросшая кустарником и молодой порослью. Вдоль лесных дорог тоже шли широкие просеки, чтобы нельзя было устроить засаду. Там и сям попадались обширные усадьбы со вспаханными полями, а ближе к морю простирались болота, где легкие на ногу олени пробегали без труда, а кони могли утонуть вместе с всадниками, и там собак приходилось плетьми сбивать со следа. Местность была трудная и требовала и от охотников, и от собак умения и большого опыта. Иногда оленя удавалось повалить ударом копья на краю зарослей, но часто собаки вслед за ним скрывались в лесу и догоняли его только в чаще; искусство охотника в том и заключалось, чтобы выгнать дичь на открытое место.