– Ребра? – переспросил Сашка. – Я думал, что только голову себе раскроил…

– Столкновение с водой было очень сильным. Вы, видимо, ударились грудью о рукоятку управления, а уже затем – головой об прицел. Фонарь сорвало, и вас выбросило из машины. Сотрясение мозга, пара сломанных ребер, плюс переохлаждение… Но ведь вы, летчики, народ крепкий, выздоровеете – глазом не успеем моргнуть!

«Твои слова бы – да Богу в уши!» – подумал Савинов.

Каплей перестал ему нравиться. «Уж больно гладко излагает, ласково, а морда-то волчья. Особист[66] небось…» Сашка прикрыл глаза и устало спросил:

– Скажите хоть, как там на фронте?

– Если вы имеете в виду наш, Карельский, то все в порядке! Вот у меня здесь последняя сводка… – Каплей пошуровал в кармане и извлек сложенный вчетверо листок.

«Ну точно, особист – вон даже сводку приготовил…»

– В последний час, – торжественно начал Белокопытов, – войска Карельского фронта остановили продвижение частей Шестой горнострелковой дивизии СС «Норд», рвавшейся к Мурманску, и перешли в контрнаступление по всему северному участку фронта. Части пятьдесят второй и четырнадцатой стрелковых дивизий отбросили врага на исходные позиции и при поддержке двенадцатой бригады морской пехоты выбили его с правого берега Губы Западная Лица. Захвачено большое количество вооружения и боевой техники врага. ВВС Северного Флота и авиация четырнадцатой армии уничтожили в боях девять фашистских самолетов… – он прервался на минуту, – три из них ваши, товарищ гвардии майор…

«Что это он всю дорогу так официально, по званию? – подумал Сашка. – По всем приметам, то ли арестовать он меня должен, то ли я теперь шибко важный, вот он и гнется. Терпеть ненавижу! И темнит он что-то. „Если вы имеете в виду наш, Карельский…“, а что, Ленинградский не наш, что ли? Или Калининский… Темнит. Видать, не все в порядке на остальных фронтах…» Он снова прикрыл глаза. Слова доносились до него как сквозь вату. В ушах зашумело. Каплей заметил и прервал чтение.

– Вам нехорошо, товарищ Савинов? Я вызову врача…

Дверь лязгнула, и Сашка остался один. В голове бродили смутные мысли. Что-то надо было вспомнить. Что? За переборкой послышались быстрые шаги. Звякнула кремальера. Летчик открыл глаза и увидел миловидную девушку в белом халате и шапочке с красным крестиком. Она деловито приблизилась, стуча каблучками, присела рядом и принялась замерять Сашкин пульс. Холодные пальчики сжали его запястье, подержали, дрогнули и отпустили. Девушка осторожно коснулась его головы, поправила повязку и улыбнулась. Улыбка у нее была хорошая. Савинов хотел поблагодарить ее, но она строго свела брови и сказала:

– Вам, товарисч лъетчик, нелся говорит много! Ви ранъен! – и, снова улыбнувшись, спросила: – Мой рашен уджасен?

– Нет-нет, – ответил Савинов, – вы говорите совсем неплохо, а выглядите еще лучше!

Сестричка улыбнулась еще ослепительнее и спрятала за ушко выбившуюся из-под шапочки рыжую прядь.

– Ви, лъетчики, так много сказаете комплиментс! Это уджасно! – и смешливо погрозила ему пальцем. Савинов смотрел на нее, улыбался до ушей и чувствовал, как теплая волна нежности омывает его сердце. Эта рыженькая сероглазая англичанка была очень на кого-то похожа… Стоп! Рыженькая… «Ярина!» – вспомнил он. Видимо, лицо его изменилось, потому что девушка испуганно привстала и спросила:

– Что с вами, Алекс?! Вам плохо?

– Нет! – прошептал он, а в голове пушечными залпами гремело: «Нет! Нет! Нет! Я не хочу здесь! Мой дом теперь там! Это был не сон! Не может такое быть сном!» Он бы, наверное, закричал, но тут вдруг переборки корабля завибрировали. Откуда-то донесся частый грохот, будто с десяток отбойных молотков разом долбили стену. Сашка дернулся, боль пронзила его тело. Прохладная ладошка коснулась щеки, нежно погладила по отросшей щетине.

– Какой ви колъючий… Не волновайтес, это налиот… Всего-то пара штук самолиотс… Их будут сбить, а ви спите! Я посидею с вами… Все хорошо…

Она потянулась, чтобы поправить Савинову подушку, обдав его тонким запахом незнакомых духов. Ее грудь оказалась прямо перед Сашкиным лицом… И он вдруг увидел вместо этой груди, строго обтянутой белой тканью, другую – самую красивую грудь на свете. Обнаженную, с темными, напряженными сосками… ЕЕ кожа была странного персикового цвета, бархатистая и нежная. Хотелось непременно коснуться этого чуда, осторожно так, словно не веря, что счастье и любовь все-таки бывают на свете. И почему-то повезло именно ему… А солнечные лучи выхватывали из полумрака волшебные изгибы, окружая их тонким, сияющим ореолом. «Ярина… Яра…» Девушка смотрела на него, улыбаясь, и глаза ее на этот раз были зелеными…

Так было в то самое утро, первое после их свадьбы… Сашка задохнулся от щемящей тоски в сердце и позвал: «Ярина! Рыжик мой! Где ты?» Все закружилось вокруг. Смолк грохот далеких орудий, и знакомый голос произнес по-норвежски:

– Сестрицу мою названую зовет! Значит, жив будет!

«Сигурни?» – подумал Сашка и снова открыл глаза. Потолок был на месте, но уже деревянный, стены – каменные, завешенные узорными гобеленами. У постели в низком кресле сидела Сигурни, а рядом с ней – Грайне. Две прекрасные золотоволосые женщины напомнили Савинову ангелов. Он улыбнулся им. Ангелы улыбнулись в ответ, и один из них голосом Сигурни сказал:

– Вот ты и проснулся, спаситель мой. Но ничего не спрашивай, тебе лучше еще поспать. Ты потерял много крови. Раны твои тяжелы, но не смертельны. Ни одна кость не задета. Может, боги благоволят тебе, а может – вот это…

Она раскрыла ладонь, и Сашка увидел мешочек с Яринкиным амулетом.

– Пришлось немного отчистить его от крови, но теперь он снова будет с тобой. – Она вложила амулет в Сашкину руку. Он сжал пальцы, чувствуя ими узор, вышитый руками любимой. «Неужели привиделось? Каплей этот… Эсминец… Хорошо-то как!»

– Теперь мы уйдем, – сказала Сигурни, – но скоро вернемся. Многие хотят проведать тебя, но они подождут. А пока с тобой побудет Миав. Она умеет лечить не многим хуже нас.

– Хагену привет… – сказал Сашка и удивился, что говорить совсем не трудно. «Сколько же я здесь валяюсь, если раны почти не болят?»

В тех местах, где должна бы, по идее, угнездиться боль, он чувствовал лишь легкое онемение.

Сигурни кивнула и приложила палец к губам: молчи.

«Есть, товарищ военврач!» – подумал Сашка.

Женщины ушли, тихо прикрыв за собой двустворчатую дверь. А Миав оказалась кошкой смешной масти, какие водятся только в Скандинавии. Белая, с рыжим пятном на хребте и рыжим же хвостом. Кошка посидела немного внизу, рассматривая Савинова внимательными зелеными глазами. Потом легко вспрыгнула на постель, тщательно обнюхала руку с амулетом. Поставила мягкие лапки Сашке на грудь, глянула ему в лицо – не больно ли? Взобралась целиком, аккуратно ступая, прошлась, принюхиваясь, и улеглась точно посередине груди, рядом с пораненным местом. Полежала так некоторое время, сонно жмурясь, и заурчала. Савинову было не тяжело и совсем-совсем не больно. Легкая вибрация, идущая от мурлыкающей кошки, окутала его сознание сонной пеленой. Он прикрыл глаза, осторожно вздохнул и провалился в сон.

– Батюшка! Я же не могу так просто сидеть и ждать! Он в беде! Быть может, тяжело ранен! Я должна отправиться туда…

– Куда? – Богдан Садко покачал черными с проседью кудрями и со звоном бросил на наковальню тяжелый молоток. – Куда ты отправишься, горе мое? Ведь не знаешь поди даже, где он?