– А вы как думаете?

Господин Пфайффер удивленно взглянул на галерку и в свою очередь спросил:

– Что вы имеете в виду?

– Вас. Именно вас, – ответил голос с галерки. – Что вы думаете об этих девяти процентах?

На лице казначея ничего, кроме удивления, прочесть нельзя было. Это видели все в зале, от первых: рядов до последнего, ибо на сцену были направлены лучи юпитеров, щедро освещавшие докладчика.

– Отвечайте, о чем вы думаете сейчас, когда говорите о средствах, израсходованных на вспомоществование особо нуждающимся?

И тут юпитеры сыграли подлую роль: стало видно, что лицо казначея заливается краской.

– Вы молчите? – продолжал между тем голос с галерки. – Отвечайте!.. Не хотите? Тогда я скажу собранию, о чем вы думаете. Я читаю ваши мысли: «Кто это?.. Откуда он взялся?.. Что он узнал?.. Это мелькает у вас в голове. Берегитесь! Не думайте! Я читаю все, как по писанному. Ага! Вот вы подумали: „Неужели он знает, что деньги пошли мне?.. Хамертону… Ерунда, откуда он может узнать? Документы изъяты… Не думать… Не думать… Думать о дру­гом…“ Это вы приказываете себе. Но заставить себя не думать не так легко. Вот опять поймал вас: „Кто мог выдать? Господин Истлел? Но он ведь тоже получил свою долю…“

Можно было подумать, что все это – какая-то грубая мистификация, схожая с театральным представ­лением. Но господин Пфайффер вдруг схватился за голову и, словно спасаясь от одолевающих его мыслей, заметался по сцене.

И тут раздался в зале зычный голос:

– Не верьте этому галерочному крикуну. Он голодранец!

Все узнали голос Харви Кювэтта, мясника с 42-й улицы, бас которого выдвинул его в число лучших певчих столичного костела «Манна с неба».

Поднялся шум. На галерке началась драка. Подоспевшая полиция увела нарушителя порядка.

Допрошенный старшим лейтенантом Бимбой, он назвался ассистентом кафедры нормальной физиологии Блекпульского университета Терри Бруссом.

Прежде чем объяснить, почему Харви Кювэтт, мясник с 42-й улицы, взял под защиту казначея акционерного Общества мясников и торговцев мясными изделиями, расскажем, каким образом ассистент кафедры нормальной физиологии Блекпульского университета Терри Брусс попал на ежегодное собрание акционеров. Но до этого стоит, пожалуй, сообщить кое-что о дочери мясника.

Ее звали Юнита. Имя широко распространенное в Бизнесонии, но девушка, окрещенная этим именем, была далеко не заурядной.

У каждого, говорят, свой вкус, и поэтому не стоит удивляться тому, что красивый, представительный мужчина выбирает себе спутницей в жизни женщину, ничем особым не отличающуюся, а иногда даже обладающую такими чертами, какие в обществе считаются отклонением от нормы. Никто, например, не осуждает писателя Крона Штейна за то, что он выбрал супругой горбатую Иссу Кубаст. Их обоих охотно принимают в избранном обществе Бизнесонии. Злые языки утверждают, правда, что решающую роль в этом браке сыграли миллионы, оставленные Иссе Кубаст ее отцом. Но к подобным разговорам всегда нужно относиться с большой осторожностью: ведь завистники живут и умирают, а зависть, как известно, вечна.

Но не об этом, собственно, речь. Юнита была как раз из тех девушек, при виде которых люди разных вкусов и подчас противоположных взглядов на женскую красоту, говорят: «Да, она прекрасна!»

Можно было бы придраться к тому, что у Юниты был чересчур короткий носик и несоответственно ему чрезмерно полные губы. Но это не замечалось, как неприметны иногда детали в общем ансамбле. Возьмем хотя бы оркестр. Каждый инструмент в отдельности, как бы ни усердствовал играющий на нем, не доставит вам такого удовольствия, какое приносит оркестр в целом. В оркестре есть, например, барабанщики, и занимают они обычно подобающее им место. Да не обидятся они на нас. Тем более, что некоторые ценители музыки в Бизнесонии предпочитают оркестры, где главенствующую роль играют именно барабаны. Но речь идет не о такой музыке и не о таких оркестрах, которые рассчитывают главным образом на успех барабана.

Одним словом, Юнита была красива и не могла пожаловаться на отсутствие внимания к себе со стороны молодых, да и старых холостяков 42-й и не только этой улицы. Сам Хамертон сказал однажды, что готов отправить на бойню быстро стареющую Падди и бросить все свое богатство к ногам Юниты. Это было принято за шутку. Но шутка еще больше утвердила Харви Кювэтта в мысли, что надо действовать именно так, как он наметил: выдать свою дочь за сына достопочтенного господина Пфайффера. У Пфайффера завидное положение в обществе. Еще год–другой и он станет, как поговаривают, единственным и полноправным владельцем Хиксонских боен. К тому же он уже совсем немолод и вдовец, а это тоже кое-что значит. Короче говоря, надо быть ребенком или сумасшедшим, чтобы не понимать всей этой ситуации.

Харви ухлопал всю свою жизнь на поиски призрачного счастья. Долгие годы он трудился на бойне простым рабочим. Он убил за свою жизнь тысячи и тысячи коров, свиней, овец, не имея никакого желания лишать их жизни, и делал это только для того, чтобы самому не умереть с голоду. Он каждую получку угощал мастера и постоянно угодничал перед ин­женером. А однажды даже согласился произнести на банкете по случаю механизации предприятия тост за здоровье хозяина бойни господина Пфайффера, хотя стачечный комитет не рекомендовал рабочим участвовать в этом торжестве. Их, видите ли, возмущало, что с введением машин уволят 76 рабочих. А что же делать? Не механизировать производство? Но теперь двадцатый век и нельзя работать так, как работали два века назад. Если верить этим забастовщикам, следовало запретить выпуск автомобилей, чтобы не лишать заработка извозчиков. Так говорил хозяин. И Харви считал, что это правильно. А безработные?… Ну что же, кому что на роду написано, тому и быть. Это и пастор Купманн говорит. Вот к примеру он, Харви Кювэтт, никогда безработным не был. А почему? Потому, что выше всего считал обязанность трудиться. Даже те, кто устраивает забастовки, твердят, что труд – основа жизни.

Речь на банкете ему, правда, не хотелось произносить, но господин Пфайффер лично попросил его об этом. И он произнес ее. И ему аплодировали все, кто был на банкете. И господин Пфайффер посадил его рядом с собой за столом.

Правду сказать, Харви не любил вспоминать об этом тосте. Но факт остается фактом, именно тогда по рекомендации господина Пфайффера он получил место мясника в крупнейшей мясной лавке на 42-й улице.

И вот представьте себе чувства Харви Кювэтта, когда на прошлогоднем собрании акционеров он перехватил о многом говоривший взгляд, устремленный сыном господина Пфайффера на его дочь. А спустя три месяца сам казначей дал недвусмысленно понять Харви, что разница в общественном и имущественном положении не служила бы помехой, если бы его отпрыск и красавица Юнита пожелали соединить свои судьбы. Казалось, сам бог пришел, наконец, на помощь Харви, всю свою жизнь гнавшегося за призрачным счастьем.

Можно было, однако, подумать, что этот самый католический бог одной рукой протягивал Харви счастье, а другой отнимал его. Похоже было, что он, бог, сам задумавший всю эту историю (ведь на земле, как говорит пастор Купманн, все творится по воле божьей!), сам же и мешал осуществлению задуманного. Юнита, во всем послушная отцу, на этот раз взбунтовалась. Она наотрез отказалась выйти замуж за Бобби Пфайффера.