— Никогда больше не приглашай меня на свидание.

Эллен усмехнулась, и я заметил, что глаза ее блеснули.

Выходя из ресторана, я насвистывал. И всю дорогу домой пел.

Явившись домой, я тут же взлетел по лестнице в свою комнату. Мысленно я уже набирал номер Делии. У нас есть о чем побеседовать.

Но сев на кровать и поставив рядом с собой телефон, я вдруг ощутил, будто из меня выпустили весь воздух. Во время разговора с Эллен все казалось таким простым. Теперь, когда я остался один, чувства мои были гораздо сложнее. В течение трех лет мы с Делией были лучшими друзьями. Наши отношения давно устоялись, и я никогда серьезно не задумывался о том, чтобы изменить их.

Я переставил аппарат обратно на тумбочку и подошел к стене. Она вся была покрыта фотографиями первых лет, проведенных нами в средней школе. Почти на половине из них была Делия.

Взгляд упал на большой снимок в центре. Это фото сделала моя мама весной в первый год. Мы с Делией вместе с компанией других ребят работали на автомойке. Я мысленно вернулся назад, вспомнив, что мы тогда старались заработать денег для местной детской больницы. Часа в три дня дело застопорилось. Все ужасно вымотались и были не в духе. Я вдруг схватил шланг и обрызгал Делию. Она ответила тем, что вылила мне на голову ведро мыльной воды. После чего все принялись беситься. Несколько минут повсюду лились вода и мыло, и все истерически хохотали.

Когда я в конце концов положил шланг на землю, то увидел, что мама привела помыть наш старенький микроавтобус. Она стояла в нескольких ярдах от нас — в стороне от линии огня, и в руках у нее была фотокамера. Буквально за секунду перед этим ко мне подошла Делия и протянула пятерню. Я до сих пор помню тот миг, когда наши руки соскользнули друг с друга, потому что были все в мыле. Как раз этот момент мама и запечатлела на пленке. Это был очень характерный снимок. Делия всегда, смеясь, хлопает меня по руке.

Хотя я сейчас в комнате был один, воспоминание об этом заставило меня громко расхохотаться.

Я перевел взгляд на другие карточки. На некоторых из них мы с Эндрю играли в баскетбол или занимались чем-то другим, что обычно делают мальчишки. Но мои любимые фотографии — это те, на которых мы с Делией: с моей бабушкой, верхом на лошади, а вот на этой сооружаем снеговика.

Что, если я расскажу Делии о своих истинных чувствах, а она не испытывает то же самое? Я тогда обижусь, и прощай дружба. Наши вечные подтрунивания друг над другом и полное доверие уйдут навсегда.

Или что, если мы с Делией начнем встречаться, и эти отношения завершатся так же, как и все остальные? Нет гарантии, что наша любовь никогда не кончится. Делия может найти кого-нибудь, кто ей понравится больше, или решит, что я ужасно плохо целуюсь, или вдруг подумает, что мои шутки вовсе не смешные. Сердце мое будет разбито, и я потеряю то, что для меня важнее всего на свете.

Тяжело вздохнув, я лег на кровать. Молчащий телефон, казалось, издевался надо мной, и у меня зачесались руки швырнуть его об стенку. Вместо этого я снял трубку и набрал шесть первых цифр номера Бирнов.

Я хотел уже нажать последнюю кнопку, но вдруг остановился. Несколько секунд сидел неподвижно в полном оцепенении, уставившись на открытку с портретом Майкла Джордана, висевшую на стене. Я не могу этого сделать, понял я. Не могу рисковать дружбой. Ставки слишком высоки.

Не удосужившись даже раздеться, я выключил свет и рухнул в постель.

— Делия никогда не узнает о моих чувствах, — дал я себе клятву. — Никогда.

Я проснулась в воскресенье утром с жуткой головной болью. Снизу раздавались бодрые голоса родителей, споривших, покупать или не покупать новый водонагреватель. Я застонала и зарылась лицом в подушку, потому что передо мной живо встали последние двадцать четыре часа сплошной пытки. Эллен и Кейн. Кейн и Эллен. Делия и — никто. Было, кажется, около половины шестого утра (да, я пролежала без сна почти всю ночь, разглядывая трещины на потолке), когда я окончательно поняла, почему мне так скверно. И тогда я в первый раз вслух выговорила эти слова — просто для того, чтобы проверить, правда ли это:

— Я влюбилась в Кейна.

Произнести это оказалось еще труднее, чем думать. По лицу скатилось несколько слезинок. Еще нет и десяти часов, а я уже плачу. Ну и ну, хорошенькая жизнь, насмешливо подумала я. И повернулась на другой бок, заставляя себя снова и снова повторять правду.

Когда я больше не смогла выносить собственных мыслей, я вытащила себя из постели. Конечно, еще рано, но нет смысла откладывать неизбежное. Я должна порвать все связи с Кейном, и сделать это необходимо сегодня.

Я надела самые старые джинсы и достала из шкафа линялую фирменную школьную футболку. В довершение нацепила бейсболку и сунула ноги в разбитые мокасины. Затем с трудом собрала волосы под заколку и вдруг решила, что надо остричь их, хотя Кейн и не настаивал на этом, если я проиграю пари. Ради чего беспокоиться о своей внешности? Все равно с этого дня придется проводить выходные с родителями.

Из стенного шкафа в прихожей я вытащила помятую картонную коробку и поставила ее посреди своей неубранной постели. Потом медленно обошла комнату, касаясь руками различных вещей, связанных со школьными годами. Большинство из них так или иначе напоминали мне о Кейне, и снова слезы покатились по щекам. Я должна избавиться от них всех. Если останется даже самый маленький сувенирчик, напоминающий о нашей дружбе, он станет для меня пыткой.

Я бережно положила в коробку плюшевого мишку, которого Кейн выиграл для меня на карнавале в прошлом году. Я назвала его Хохотунчик, потому что Кейн всегда смешил меня. За несчастной зверюшкой последовали серебряные сережки-висюльки — подарок Кейна на мое шестнадцатилетие.

Я подошла к стене у своего письменного стола и сняла фотографию в рамочке, на которой были мы с Кейном на автомойке. Когда я еще раз разглядывала наши улыбающиеся, вымазанные мылом лица, сердце болезненно сжалось. Бросив снимок в коробку, я тщательно обследовала ящики комода. За последние три года у меня скопился миллион футболок Кейна, я так и не удосужилась вернуть их ему.

— Он взбесится, когда получит их обратно, — прошептала я, поднеся к лицу черную майку.

Через несколько минут (во всяком случае, мне показалось, что прошло совсем немного времени) коробка была полна. Я окинула взглядом комнату — она была теперь голой и безликой. Почти вся моя жизнь оказалась сложенной в картонку. Больше ничего не осталось.

Я подняла коробку и, сгорбившись, тяжело потащила ее к дверям.

— Прощай, Хохотунчик, — сказала я. — Я была рада знакомству с тобой.

Миссис Парсон не пыталась остановить меня, когда я прошла мимо нее и направилась к лестнице. Я была при исполнении, и никто не решался стать на моем пути. Казалось, ступеньки никогда не кончатся, из-за тяжести коробки болели мышцы спины и рук.

У двери в комнату Кейна я бросила коробку. Грохот разнесся эхом по всему дому, возвещая о моем присутствии. Я громко постучалась, не заботясь о том, что родители Кейна могут подумать, что я рехнулась.

— Да? — откликнулся Кейн из комнаты.

Голос был такой знакомый, такой его, что я чуть не отступилась от своей затеи, решив справиться со своими растрепанными чувствами. Но я упрямо тряхнула головой, вспомнив о том, что сама же предостерегала себя именно от такого искушения. Я знала, что встретиться лицом к лицу с Кейном. будет тяжело, но у меня не было выбора.

— Это я, — крикнула я резко, боясь, что голос дрогнет.

Я отворила дверь и ногой втолкнула коробку в комнату. Затем шагнула внутрь и стала, скрестив руки на груди.

— Что случилось? — спросил Кейн, глядя на меня сонно и в то же время обеспокоенно.