— Эй, полегче! — крикнула Алисия, когда такси шарахнулось влево, обгоняя фургон «Нинекс», тащившийся вверх по Мэдисон-авеню. — Я вовсе не так сильно спешу!

Шофер, с курчавыми черными волосами, усами Саддама Хусейна, смуглой кожей, словно не слышал. Бросил машину через два ряда влево, через три вправо, ударил по тормозам, газанул, тормознул, газанул — Алисия прыгала взад и вперед, вправо и влево на заднем сиденье, — вильнул, уклоняясь от столкновения с другим бешеным желтым такси, точно так же маниакально пытавшимся прорваться сквозь утренний трафик.

Чистый выигрыш в нашу пользу — целый корпус. Возможно, что в пользу.

Она забарабанила в запотевшую поцарапанную пластиковую перегородку:

— Тише, черт побери! Я хочу доехать в целости и сохранности.

Шофер проигнорировал. Только прибавил скорости, если такое возможно, как бы ведя личную войну с каждой другой машиной в Манхэттене. Боже, храни пешеходов.

Следовало бы привыкнуть. Она росла в Манхэттене. Хотя не бывала давненько. В восемнадцать уехала в колледж, училась в медицинской школе, специализировалась по педиатрическим и инфекционным заболеваниям. Не хотела возвращаться туда, где прежде обитало чудовище и до сих пор жил ее сводный брат Томас, но, получив из Сент-Винсента баснословное предложение, не смогла отказаться.

Поэтому теперь, спустя год с небольшим, еще не свыклась с переменами в городе. Кто бы поверил в возможность расчистить грязь, как бы навечно налипшую на Таймс-сквер?

А таксисты? Что с ними стряслось? Шоферы всегда были нахальными, дерзкими, и прежде в этом городе приходилось поглядывать по сторонам, тем не менее новая поросль — истинные маньяки.

Наконец домчались до сороковых улиц.

Почти приехали. В конце концов, может, завтра удастся увидеть рассвет.

Однако на подъезде к Сорок восьмой она обратила внимание, что такси по-прежнему держится в центральном ряду и прибавляет скорость. Сначала подумала, будто шофер проскочил поворот, потом разглядела просвет через два ряда справа за разрисованным грузовым фургоном и чуть-чуть впереди отходившего от бровки тротуара автобуса.

— Нет! — закричала Алисия. — Пожалуйста! Неужели вы собираетесь...

Таксист собирался. И выполнил свое намерение, еле-еле успев. Автобус заскрежетал тормозами и оглушительно загудел.

Машина юркнула на свободный клочок Сорок восьмой, лихорадочно дернулась к тротуару направо. Рывком остановилась там, где сказала Алисия, усаживаясь на заднее сиденье в Гринвич-Виллидж.

— Шесть семьдесят пять, — потребовал шофер.

Она сидела, кипя от злости, желая, чтобы хватило сил разбить перегородку и удавить его. Сил не хватило. Впрочем, в отместку можно дать ему отведать его же собственной микстуры.

Алисия медленно, дюйм за дюймом, подвинулась к дверце со стороны тротуара, открыла с величайшей осторожностью, не спеша вылезла. Вытащила бумажник, принялась старательно звякать мелочью. Мелочи набиралось доллара на два. Даймами и никелями отсчитала доллар семьдесят пять.

— Ну, леди, — буркнул таксист, наклонившись через спинку пассажирского сиденья и глядя на нее в окно, — у меня не целый день в запасе.

Алисия притворилась, будто не слышит, неторопливо вытаскивая из бумажника пять долларовых бумажек... одну за другой... Наконец, держа в руке ровно шесть семьдесят пять, протянула в окно.

И замерла в ожидании.

Долго ждать не пришлось — максимум через три секунды таксист выскочил из своей дверцы, глядя на нее поверх крыши такси.

— Эй! А на чай?

— Простите? — вежливо извинилась она. — Не расслышала.

— На чай, леди?

— Извините, — повторила Алисия, приложив руку к уху. — Вижу, губы шевелятся, да только ни слова не слышу. Чаю выпить хотите?

— Чаевые где, черт побери! Чаевые! Будь я проклят, мои чаевые за ездку!

— Понравилась ли мне поездка? — переспросила она и ледяным тоном продолжила: — По десятибалльной шкале нулевая оценка... в точности равная чаевым.

Он было собрался выйти из-за машины, видно, думая припугнуть худенькую бледную женщину с тонкими чертами лица и черными глянцевыми волосами, но Алисия держалась стойко. Таксист метнул в нее угрожающий взгляд, снова шмыгнул за руль.

Отворачиваясь, она услышала, как он нечленораздельно выругался, хлопнул дверцей и, скрипнув горелой резиной, помчался вперед.

Квиты, заключила Алисия, чувствуя, как испаряется злость. Тем не менее, дурное начало чудесного зимнего дня.

Впрочем, забудем об этом. Перед встречей с Лео Вайнштейном не стоит расстраиваться из-за всяких сдуревших таксистов.

Наконец нашелся адвокат, не побоявшийся связываться с солидной юридической фирмой. Все остальные, к кому она обращалась — при своих ограниченных денежных средствах, — демонстрировали, пожалуй, несколько чрезмерный благоговейный ужас, услыхав имена Хинчбергера, Рейни и Герана. Кроме Вайнштейна, который ничуть не смутился. От корки до корки прочел завещание, через день выдал полдюжины предложений, посредством которых намеревался припечь крупных деятелей.

— Отец оставил вам дом, — констатировал он. — Не могут они вас туда не пускать. Предоставьте мне действовать.

Именно так Алисия и сделала. Теперь хотела взглянуть, чего он добился, завалив Хинчбергера, Рейни и Герана целой кучей бумаг.

Услышав позади гудок, окаменела на месте. Если снова тот самый таксист...

Оглянулась и успокоилась, видя, как Лео Вайнштейн машет в открытое окно серебристого «лексуса». Не расслышав, подошла, поздоровалась:

— Доброе утро.

— Извините за опоздание, — сказал адвокат. — Лонг-айлендское скоростное шоссе сплошь забито. Дайте только добраться вон до того гаража, и я в полном вашем распоряжении.

— Ради бога.

Она почти дошла до парадного подъезда здания, где находилась контора Каттера и Вайнштейна, когда позади громыхнул оглушительный взрыв. Звуковая волна ударила в спину гигантской рукой, чуть не сбив ее с ног.

Обернувшись, Алисия увидела рвущийся в небо посреди квартала огненный шар, летавшие вокруг пылающие куски металла. Со скрежетом тормозили машины, прохожие шарахались с тротуара под сверкавшими повсюду осколками оконных стекол. Она увернулась от дымившегося почерневшего автомобильного капота, который рухнул и покатился прямо ей под ноги.