– С чем ты пришел ко мне?

Оказалось, что он явился позвать Эмму в город. Там сейчас оживление – викинги пируют после похода, пылают костры, устраиваются игрища. Собрались толпы горожан, музыкантов, бродячих фокусников, поводырей медведей.

– Конечно же, я готова! – радостно откликнулась Эмма, накидывая расшитое яркой тесьмой покрывало. Что ей Ролло! Она намерена веселиться!

У большого моста через Сену на кострах жарились гигантские туши, и воздух казался густым от дыма и чада. Толпа разноголосо шумела. Эмма смеялась, пробираясь сквозь нее вслед за Атли.

– Пиво! Кому подогретого пива!

Кричали по-норвежски, но Эмма уже понимала варварскую речь. Она хохотала, глядя, как рослый, голый по пояс норманн зачерпывает огромным ковшом из котла пенный напиток и разливает его в тянущиеся со всех сторон чаши. Здесь были и успевшие поладить с норманнами франки, и воины Ролло. Эмма уже не удивлялась, видя, как запросто братаются с варварами ее соотечественники.

Пылали костры, с жарившихся быков и свиней жир с треском и шипением стекал на угли, вспыхивая синими огнями.

Эмма получила свой кусок поджаренного свиного окорока, еще дымящийся, и впилась зубами в душистое мясо. Люди вокруг, среди которых были и нищие – когда еще им удастся набить брюхо! – тоже торопливо ели. Викинги шумели, перебивая друг друга, стремясь погромче поведать о своих подвигах, толкались, хлопали по плечу, хохотали, показывали столпившимся горожанам золотые гривны, наручни, хвастали дорогим оружием. От костра к костру бродили увешанные кожаными мехами продавцы вина – анжуйского, бургундского, аквитанского. Северные воины, оценившие франкское питье, щедро платили, пили, расплескивая вино, кто-то пел, кто-то уже дремал. Под звуки бубна плясал медведь. Толстый монах в засаленной рясе, обнявшись с язычником, учил того петь латинскую литанию. У разрушенной часовни близ моста шла игра «в кошку». На перекладине был подвешен на веревке бочонок, и мужчины, пуская коней с места в карьер, проносились под ним, взмахивая палицей. В бочонке, истошно крича, сидела кошка. Эмма уже привыкла к этой жестокой забаве и, посмеиваясь, примкнула к толпе зрителей. Тому, кто разбивал бочонок и освобождал животное, доставался приз. Призов было немало – они выделялись из общей доли добычи, которая никому не досталась по жребию. Поэтому и состязающихся было в избытке. Тут и там сходились в схватке борцы. На открытом пространстве между кострами двое воинов с завязанными глазами и со связанными щиколотками пытались оглушить друг друга мешками с песком. Не видя противника, они то и дело промахивались, падали, сбивая друг друга с ног. Эмма хохотала до слез, глядя, как они нещадно тузят друг дружку, не причиняя, впрочем, противнику особого вреда. Зрители криками подбадривали состязающихся, заключали пари. В толпе было немало женщин. Скандинавки, отказавшись от своих традиционных головных платков, теперь, подобно франкским девушкам, носили головные обручи с подвесками, а на груди – медные броши величиной с тарелку. Попадались здесь даже рабы в ошейниках. Сегодня их не заставляли работать, они тоже выпили и угостились у костров. Эмма увидела, как здоровенный грузчик-франк одолел в борьбе норманна и хохочущие викинги вручили ему приз – кусок сукна, в который тот завернулся, как в плащ, и стал приплясывать под общий хохот и хлопанье в ладоши.

Гремела оглушительная музыка: играли рожки, звенели бубны, тамбурины, слышалось нестройное пение. Эмма не заметила, как оставила Атли далеко позади, пробираясь туда, где начались танцы. Отведав хмельной браги, она разрумянилась, глаза ее заблестели.

Молодежь танцевала у костров, подпрыгивая, притопывая и поднимая пыль, казавшуюся розовой в свете пламени. Хоровод сменился франкским танцем, когда все разбились на пары. Эмму сразу же увлек в круг черноволосый кудрявый парень – нормандский еврей. Второй танец Эмма плясала уже с норманном Кари – бородатым, хмельным, но отчаянно желавшим обучиться скакать на франкский манер.

– Ты оттопчешь мне все ноги, Кари, – смеялась, увертываясь, Эмма.

– Эх, Птичка, кабы ты ведала, как славно вновь видеть тебя, как славно воротиться домой!

Земля Нормандии уже стала для них домом… Вскоре рядом возник Атли.

– Погоди, Кари. Дай и мне разок сплясать с невестой.

– Клянусь копьем, ты счастливчик, Атли Нормандский, – уступая ему девушку, проговорил викинг. – Взял в невесты такую красавицу – истинную лозу покровов!

Эмма уже привыкла к иносказаниям варваров, к этой своеобразной поэзии. Смеясь, она положила руки на плечи Атли. Его прикосновения были нежными, он не сводил с лица Эммы блестящих глаз. Головное покрывало девушки сползло на плечи, волосы рассыпались, серебряные браслеты на запястьях позвякивали. Вся она, с головы до пят, казалась невесомой и звенящей.

– Красивее тебя нет никого во всей Нормандии!

«Ролло так не считает», – мгновенно промелькнуло в голове у Эммы, и сейчас же она отогнала мрачные мысли. Общее внимание ей льстило, веселье толпы возбуждало, как хмельное питье.

Внезапно она вздрогнула, заметив над толпой суровое костистое лицо конного воина. Возвышаясь в седле, он пристально смотрел на нее, насмешливо кривя тонкогубый рот. Рагнар Датчанин! Ее враг, насильник, свидетель ее позора и смертельного унижения! Датчанин кивнул ей и многозначительно погладил рукоять притороченной к седлу секиры.

Эмма метнулась прочь, не обращая внимания на оклики Атли. Пробившись сквозь толпу, она остановилась лишь у пристани, в темноте, среди сложенных штабелями смоляных бочек. Спрятавшись в их тени, она проглотила соленый ком давней обиды и боли. Нет, никогда не сжиться ей с чужаками-северянами, никогда не забыть первой встречи с ними!

В отблесках многочисленных огней тяжело катилась Сена, омывая грузные опоры старинного моста. Глыбы, из которых они были сложены, помнили еще времена римлян и казались вытесанными руками гигантов, которым стало под силу покорить мир, оставив о себе память на многие века.

Эмма смотрела на низкие мощные арки моста, вспоминая, как год назад точно так же стояла здесь. Тогда шел дождь, и вода во вздувшейся реке поднялась почти вровень с пролетами. По течению плыли щепки, мусор и бревна от подхваченных паводком жилищ. Позади Эммы топтались ни на миг не покидавшие ее стражники, но ни один из них не шевельнулся, когда к ней направился Рагнар. Датчанин был одним из приближенных ярлов Ролло, и викинги не посмели перечить, когда он схватил Эмму за руку и заглянул ей прямо в глаза. Эмма попятилась, а он надменно улыбнулся, его глаза скверно заблестели.

– Надо же! Птичка из Гилария! А я-то не верил слухам.

По-франкски он говорил плохо. Когда-то, прокравшись в мирный Гиларий-в-лесу, он прикинулся немым, чтобы не выдать себя. Он был первым врагом, которого Эмма встретила на своем пути.

Тогда, презрительно взглянув на нее, Рагнар фыркнул и точно так же, как сегодня, погладил древко секиры за поясом.

– Ну как, красотка, узнаешь своего первого мужа?

Эмма бросилась от него. Размытая почва заскользила у нее под ногами, но внезапно ее подхватила чья-то сильная рука и оттащила от кручи.

Это был Ролло. Непонятно, как он оказался рядом, но она тотчас узнала его.

– Ролло!..

Она припала лбом к его плечу, прячась от зла, которому он и сам был некогда причиной.

Ролло осторожно взял ее за подбородок. По лицу Эммы текли струи дождя, но она улыбнулась ему.

– Где же ты был так долго? Почему не приходил?

Это была их первая настоящая встреча в Руане.

В серых прозрачных глазах конунга вдруг вспыхнуло что-то, как дальняя зарница. Но лишь на миг. В следующую секунду лицо его стало жестким и он повернулся к Рагнару, заговорив на своем языке. Однако Эмма все поняла – уроки Атли не прошли даром.

– Я ведь велел не трогать ее, Рагнар!

Датчанин ответил довольно дерзко:

– Но ты не велел мне кланяться ей в пояс! Да, я имел ее так, как пожелал, и сделал это по твоему же приказу, Рольв!