– Нет, впервые.
– Что ж, тогда нам может пригодиться только ваша сила. – Капитан с осторожностью потер левую скулу.
Все это время Анна оставалась в каюте, поминутно с ужасом ощущая, как ее вместе с кораблем то подбрасывает к небесам, то швыряет в бездну. Девушка лежала, распластавшись на кушетке, над ее головой раскачивалась подвешенная к потолку серебряная лампа. Язычок пламени едва разгонял мрак. Пляшущие на стенах тени раздражали девушку. Голова раскалывалась, и по-прежнему мутило. Откуда-то сквозь свист ветра и скрип корабельных снастей долетало испуганное ржание Кумира. Анна вспомнила, что его увели куда-то под палубу, а когда качка усилилась, подвесили на широких лямках так, что копыта едва касались настила.
«Бедный Кумир! Ему так же худо, как и мне. И угораздило же нас оказаться на этой посудине!..»
Она вспомнила бешеную скачку вдоль Темзы, вспомнила, как покатилась с убитой лошади и ушиблась, как на миг у нее пресеклось дыхание, едва не воочию она увидела лязгающих железом ратников, что во весь опор неслись за ними, и корчащееся на копьях тело Фрэнка. Нет, ей следует благодарить Всевышнего за то, что они оказались на «Летучем» и все дальше и дальше уходят от враждебных берегов Англии.
Корабль скрипел и кренился с борта на борт, и Анна со страхом вслушивалась в эти звуки, пока не уснула беспокойным сном, сквозь который по-прежнему ее донимала качка.
Когда она проснулась, сквозь мутные иллюминаторы в каюту вливался белесый свет. На столике подле кушетки Анна обнаружила завтрак, при одном взгляде на который ей снова стало дурно, и она поспешила на палубу.
День занялся серый и ветреный. Над головой полоскались паруса. Однако качка ослабела. Прямо на палубе вповалку спали несколько человек, среди которых был и сморенный усталостью Майсгрейв. Однако капитан Джефрис по-прежнему вел корабль, не отходя от руля.
Девушка приблизилась к нему.
– Шторм закончился?
– Какой шторм? Вы шутите, леди Анна! Это был всего лишь легкий бриз, клянусь челюстью акулы и хвостом сатаны… О, простите ради Бога, миледи! Я, право, очень устал и зол, как…
Он хотел что-то добавить, но прикусил язык, опасаясь снова сморозить что-нибудь неподобающее.
– Когда мы будем во Франции?
– Клянусь Святым Георгием, и мне бы хотелось это знать. Взгляните туда, миледи.
Анна оглянулась. Три больших парусника шли параллельным курсом с южного борта.
– Что это?
– Это корабли, которые Йорки выслали в погоню. Я даже узнаю тот, что идет первым. Это прекрасная четырехмачтовая каравелла «Святой Эдуард».
Глаза Анны расширились. Она-то думала, что мучительная гонка наконец завершена, а оказывается, ей нет конца и на море! Дева Мария, где же предел?
Капитан Пес между тем говорил:
– Я думал, что за ночь мы сумеем оторваться от них, ведь «Летучий» не уступает ни одной из этих посудин. Мы неслись как стрела. Они же, поняв, что не смогут нас настигнуть, пошли по ветру, а затем повернули на запад, отрезав путь к материку. Теперь они оказались между нами и Францией, и, едва только мы изменим курс, непременно столкнемся с ними нос к носу, и нас изрешетят ядрами, как старое ведро.
– Как же нам быть?
Пес дернул плечом.
– Все в руках Божьих. Я думаю, что либо мы сумеем оторваться от них, либо им надоест преследовать нас.
Однако вопреки его упованиям весь этот, да и в последующие дни военные каравеллы шли тем же курсом, не отставая ни на кабельтов и не собираясь пропускать «Летучий» к материку. На четвертый день они миновали мыс Лизард и, подгоняемые легким ветром, продолжали двигаться на запад, то есть в открытый океан.
Капитан Пес грозил в сторону преследователей кулаком:
– Дьявольское отродье, или вы отстанете от нас, или, клянусь брюхом акулы, я увлеку вас за собой на край света…
Анна сидела на капитанском мостике и грызла моченое яблоко. За эти дни она свыклась с качкой и теперь чувствовала себя так, будто провела на море большую часть жизни.
Матросы «Летучего» с любопытством поглядывали на нее. Привыкшие принимать на своем корабле блистательную королеву, они поначалу просто не знали, как вести себя с этой стриженной как мальчишка принцессой в сапогах и куртке, прибывшей так неожиданно на корабль в сопровождении всего лишь одного рыцаря. Им было известно, что ее разыскивают в Англии, но они не могли взять в толк, чем всполошила все королевство эта смешливая зеленоглазая девчонка.
Анна чувствовала себя совершенно в своей тарелке. Она привыкла к обществу простых ратников и поэтому запросто заговаривала с матросами, расспрашивая о море, о ветрах, о названиях снастей, а порой, когда рядом не было Майсгрейва, и о королеве Элизабет. Матросы вскоре тоже привыкли к дочери Делателя Королей и даже шутили с ней.
– Плавание пока идет неплохо, – говорил Анне стоявший у руля рыжий моряк. – Бог держит море в узде, хотя первая ночка и выдалась на славу. Ваш рыцарь, миледи, показал себя молодцом, клянусь утробой кита. Из него вышел бы отменный моряк!
– Из него уже вышел замечательный воин, – возразила девушка, не сводя глаз со стоявшего на носу корабля Филипа. Она улыбалась – ей нравилось, что матросы называют Майсгрейва ее рыцарем, нравилось и то, что ее мир теперь ограничен палубой корабля и ее рыцарь всегда рядом и не сможет оставить ее или попытаться сделать это, как в Эрингтоне. Она почти не думала о кораблях преследователей, ведь море так безбрежно, а корабль так мал и несет он ее вместе с тем человеком, рядом с которым ей хотелось быть всегда.
Филип ловил ее взгляды и терялся, не зная, как вести себя, ибо в отличие от Анны замечал улыбки команды, слышал шепот за спиной, вмиг смолкавший, стоило лишь ему повернуться в ту сторону. Филип хмурился, понимая, что матросы тут ни при чем, а все дело в Анне. Однако у него не хватало духу заговорить об этом впрямую, ибо – что греха таить – в душе он был рад ее чувству.
На пятый день плавания ветер неожиданно стих, и корабль лег в дрейф с обвисшими парусами. Капитан Пес с тревогой наблюдал за кораблями, преследовавшими «Летучий».
– Если у них есть и весла, мы пропали.
Но прошло несколько часов, а корабли продолжали неподвижно стоять в виду друг друга. Однако лицо Джефриса по-прежнему оставалось мрачным. Капитана словно вовсе перестали интересовать преследователи, зато взгляд его то и дело обращался к небу, ставшему почти молочно-белым, и мутному горизонту.
Филип Майсгрейв, заметив это, решил спросить капитана о причине его беспокойства. Он спустился с высокой кормовой надстройки и столкнулся с Анной. Девушка стояла на шкафуте, небрежно облокотившись о фальшборт, и со скучающим видом наблюдала за играющими в кости матросами. Но едва она увидела Майсгрейва, как вмиг преобразилась. Вспыхнули глаза, легкий румянец окрасил щеки. Девушка выпрямилась. Филип невольно замедлил шаг. Два противоположных желания разрывали его. Ему хотелось схватить ее за плечи и, грубо встряхнув, прокричать в лицо: «Опомнись! Не забывай, кто ты, какая кровь течет в твоих жилах. Не становись посмешищем в глазах этих мужланов!» В то же время он ловил себя на мысли, что ему нестерпимо хочется притянуть Анну к себе и найти губами этот нежный улыбающийся рот. Эта мысль шла откуда-то из глубины, и он злился на себя, считая ее грешной и не достойной защитника слабой девушки.
Анна, улыбаясь, не сводила с него глаз. Матросы, как по команде, повернули головы в их сторону. Майсгрейв, играя желваками, прошел мимо и поднялся на капитанский мостик. Минуту-другую он не мог вымолвить ни слова, борясь с переполнявшими его чувствами, и капитан Джефрис заговорил сам, заставив рыцаря очнуться:
– Мне не по нраву этот штиль, эта духота. Клянусь обедней, я знаю, что это такое! Дай Бог, чтобы все обошлось.
– Вы думаете, надвигается шторм?
– Похоже.
Больше он ничего не сказал, но его молчание, его поза были красноречивее всех слов. Этот человек, до сих пор смеявшийся над ветром и морем, был необыкновенно серьезен и озабочен.
