Пошатываясь, она как сомнамбула прошла мимо Филипа туда, где между ларем и бревенчатой, изъеденной сыростью стеной лежал узкий, набитый соломой тюфяк. Забыв обо всех опасностях, Анна с блаженством опустилась на него. Теперь только спать, спать…

Какой-то шум, крики, пение тревожили ее во сне, но не будили. Она хмурилась, ворочалась с боку на бок, натягивая на голову плащ. Наконец пронзительный женский визг заставил Анну очнуться. Она открыла глаза и прислушалась. Визг, что разбудил ее, перешел в бешеный хохот. Что-то выкрикивали хриплые мужские голоса. Потом долетела песня:

Снова гомон, смех, взвизги. Анна сразу вспомнила, что она в Уайтфрайерсе, и сейчас здесь, видимо, самое веселое и опасное время. Она приподнялась и огляделась.

При свете чадящей лампы она увидела Майсгрейва, Фрэнка и еще какого-то человека в другом конце комнаты. Не обращая внимания на долетавший с улицы шум, они о чем-то негромко беседовали. Анна прислушалась.

– …Ни из какого иного порта мы не сможем выбраться, и вся наша надежда на каравеллу «Летучий» и вашу покорность воле королевы, – говорил Майсгрейв.

Сидевший перед рыцарем мужчина молча вертел в руках перстень королевы Элизабет, красиво отсвечивающий при красноватом свете лампы. Наконец он поднял голову. Анна даже затаила дыхание, до того этот человек показался ей безобразным. У него была неимоверно узкая и длинная щучья челюсть, выдававшаяся вперед, а шишковатый лоб был сильно скошен назад. Вздернутый нос с крупными ноздрями, огромный, но почти безгубый рот – всеми чертами лица этот человек поразительно походил на борзую, но если собак Анна считала красивыми, то это лицо вызывало в ней дрожь отвращения и страха. Зачесанные назад волосы образовывали на лбу человека две глубокие залысины, отчего сходство с мордой животного усиливалось. Когда капитан заговорил, девушка была удивлена, услышав обычную человеческую речь, а не рычание и лай.

– Королева Элизабет – моя добрая повелительница, и именно ей я обязан тем, что стал капитаном одного из лучших кораблей, что стоят в Лондонском порту. Ведь «Летучий» – это быстроходная каравелла в 250 тонн водоизмещением, с отличной оснасткой и тремя крепкими мачтами. При полной парусности и хорошем ветре она развивает до пятнадцати узлов. Видели бы вы эту красавицу – узкую, изящную, с приподнятым носом, низкой кормой и узким форштевнем, украшенным двумя вызолоченными крыльями, словно распахнутыми в стремительном полете! Это из-за них и еще из-за легкого хода корабль назван «Летучим».

– Зачем вы все это говорите?

Капитан Пес снова покосился на перстень.

– Затем, что мне не ясна причина, побудившая мою королеву отдать такой корабль для нужд врагов Йоркского дома.

– Я никогда не был врагом Йорков!

Капитан Пес усмехнулся, и Анна невольно прикрыла глаза, не в силах видеть его желтые клыки.

– Я догадываюсь, что вы верный рыцарь, сэр, и только ради забавы похитили Анну Невиль. Я также понимаю, что ежели Ричарду Горбуну станет известно, что я оказал вам помощь, то я узнаю всю обходительность палачей герцога и, клянусь Господом, вряд ли стану усердно скрывать, что всего лишь подчинился воле королевы.

– Но вы погубите доброе имя своей государыни!

– Увы! Конечно, опрометчиво поступили ее величество, помогая вам, но еще опрометчивее было совать мою шею в петлю ради ее особого расположения к вам, сэр рыцарь.

– Пес, как смеешь ты так говорить о королеве!

– Ха! Меня прозвали Псом еще в детстве, и всегда я был изгоем из-за своей собачьей морды. За всю мою жизнь одна лишь Элизабет Грэй была добра и великодушна к несчастному уроду. Когда она заметила меня, я уже считался неплохим шкипером, но девушки в ужасе шарахались от меня, и даже шлюхи отдавались мне в полном мраке, чтобы не видеть моего лица. Лишь королева проявила ко мне сострадание. Она стояла слишком высоко, чтобы пугаться моей внешности, и, когда я вывел ее корабль из шторма у Портлендских скал, она настояла, чтобы именно я стал капитаном «Летучего», и назначила мне жалованье из королевской казны в размере десяти марок. Но говорю вам: если меня поджарят палачи Глостера, я не сумею молчать.

За окном опять послышался шум – сначала пение, а через минуту чьи-то отчаянные вопли, молящие о помощи. Анна невольно поежилась. Эти крики пугали ее, но и разговор Майсгрейва с Псом посеял тревогу. На карту было поставлено все. Если этот капитан откажет им или Майсгрейв передумает, не решившись рисковать добрым именем королевы, тогда… О Господи, что же тогда?

Майсгрейв молчал.

И тут вмешался Фрэнк:

– А разве непременно станет известно, что именно вы помогли нам бежать из Англии?

– Нет. Мне разрешено, когда у моих государей нет охоты пользоваться кораблем, заниматься торговлей при условии внесения определенного процента прибыли в казну. Я имею лицензию на вывоз шерсти во Фландрию и Геннегау. Сейчас трюмы «Летучего» полны, и все знают, что со дня на день я могу покинуть Лондон. Поэтому мое скорое отплытие никого не удивит. К тому же герцог Глостер знает мою преданность королевскому дому и ни в чем не заподозрит меня. И все же при выходе из порта «Летучий», как и все прочие корабли, обшарят от трюма до верхушки мачт. И если обнаружится кто-либо, помимо команды, нас задержат и тогда я окажусь бессилен.

– Что вы предлагаете? – спросил Майсгрейв, и Анна уловила в его голосе нотку раздражения.

– Я выполню желание королевы и переправлю вас через Ла-Манш. Но вам придется за это заплатить.

– И сколько же?

Капитан Джефрис поднял собачью морду к потолку, прищурился, словно прикидывая в уме, и заявил:

– Сорок фунтов чистым английским золотом.

Фрэнк даже подпрыгнул.

– Дьявол и преисподняя! Да слыханное ли дело, ломить такую цену!

Пес даже не глянул на ратника, а повернулся к сидевшему в неподвижности Майсгрейву:

– Если мне удастся переправить вас втайне, я возьму лишь половину, а если все откроется, то я потеряю в Англии все. Никогда больше не швартоваться мне к этим берегам, пока у власти Йорки, разве что королева Элизабет когда-нибудь замолвит словечко за своего верного шкипера перед королем. А до тех пор я останусь скитальцем. Конечно, у меня будет «Летучий», однако и эти сорок фунтов послужат неплохим подспорьем.

Он неожиданно улыбнулся:

– Теперь ваше слово, сэр Майсгрейв.

Филип встал и протянул ему свой кошелек.

– Здесь только треть. Больше у меня ничего нет.

– Ну, что ж… Видно, нам не столковаться.

Рыцарь вдруг наклонился, вырвал из рук Пса перстень королевы и поднес его к самому носу капитана:

– Ты, Пес, не можешь глаз отвести от этого алмаза. Так вот, даю слово чести, что, как только устье Темзы останется позади, он станет твоим.

Даже в полумраке было заметно, какой алчной радостью осветилось уродливое лицо капитана. В первый миг он не мог вымолвить ни слова. Затем протянул руку к перстню, но Майсгрейв невозмутимо надел его на безымянный палец.

– А теперь, капитан, поразмыслим, как нам поскорее покинуть Англию.

Джефрис сразу стал серьезен. Он распрямился и принялся обстоятельно излагать свой план. По его словам было видно, что человек он неглупый и быстро ориентируется в ситуации.

– Из города вам придется выбираться самим. Зато за чертой Лондона я смогу вас подобрать. Не у самых стен, разумеется, а, скажем, где-нибудь близ местечка Грэйс-Таррок на северном берегу Темзы. Однако покинуть столицу будет не так-то просто. Город буквально кишит людьми Ричарда Горбуна, и сам он, словно обезумев, носится верхом от Бишопгейтских ворот до Ньюгейтских и от Саутворка до Холборна. Его люди прочесали все гостиницы и постоялые дворы. Награда за вашу голову прельщает многих, и у герцога нет недостатка в помощниках. Как бы то ни было, я буду ждать вас в Грэйс-Тарроке завтра в три часа пополудни. Постарайтесь прибыть вовремя, ибо долго стоять там, привлекая внимание речной охраны, я не смогу. Ну, а затем будем уповать на милость Всевышнего, дабы он послал нам попутный ветер до самой Франции.