— Молча качнет головой — ничего другого вы от него не дождетесь…

— А барон Вейсшнитцердерфер?

— Как можно просить человека, который совершает кругосветное путешествие, да еще с такой длинной фамилией?.. Сколько времени уйдет зря, пока он распишется!

— В таком случае, я не вижу никого, кроме молодого Пан Шао… или, если тот откажется, нашего главного кондуктора Попова.

— Конечно, и тот, и другой почтут за честь… Но спешить некуда, мистер Эфринель. До Пекина еще далеко, а там вы легко найдете четвертого свидетеля…

— При чем тут Пекин? Чтобы жениться на мисс Горации Блуэтт, мне вовсе не нужно ждать Пекина.

— Значит, вы хотите воспользоваться несколькими часами стоянки в Сучжоу или в Ланьчжоу?

— Wait a bit, господин Бомбарнак! С какой стати янки будет терять время на ожидание?

— Итак, это произойдет…

— Здесь!

— В поезде?

— В поезде.

— Ну! Тут и я вам скажу: Wait a bit!

— Да, и очень скоро. Не пройдет и дня…

— Но для свадебной церемонии прежде всего нужен…

— Нужен американский пастор! Он едет с нами в поезде. Преподобный Натаниэль Морз…

— И он согласен?

— Еще бы! Только попросите его, он хоть целый поезд переженит.

— Браво, мистер Эфринель! Свадьба в поезде! Это очень пикантно…

— Господин Бомбарнак, никогда не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.

— Да, я знаю… Time is money.[93]

— Нет! Просто time is time,[94] но лучше не терять даром ни минуты.

Фульк Эфринель пожимает мне руку, и я, согласно моему обещанию, вступаю в переговоры с будущими свидетелями брачной церемонии.

Само собой разумеется, маклер я маклерша — люди свободные, могут располагать собой по своему усмотрению и вступить в брак, — был бы только священник! — когда им заблагорассудится, — без нудных приготовлений и утомительных формальностей, которые требуются во Франция и других странах. Хорошо это или дурно? Американцы находят, что так лучше, а Фенимор Купер сказал: — Что хорошо у нас, то хорошо и везде».

Сперва я обращаюсь к майору Нольтицу. Он охотно соглашается быть свидетелем мисс Горации Блуэтт.

— Эти янки удивительный народ, — говорит он мне.

— Удивительный потому, что они ничему не удивляются.

Такое же предложение я делаю и Пан Шао.

— Очень рад быть свидетелем этой божественной и обожаемой мисс Горации Блуэтт! — отзывается он.

Если уж брак американца и англичанки, с французом, русским и китайцем в качестве свидетелей, не даст полной гарантии счастья, то существует ли оно вообще?

А теперь очередь за господином Катерна.

Согласен ли он? Вот праздный вопрос — хоть дважды, хоть трижды!

— Да ведь это чудесная тема для водевиля или оперетки! — восклицает первый комик. — У нас уже есть «Свадьба с барабаном», «Свадьба под оливами», «Свадьба при фонарях»… Ну, а теперь мы будем представлять «Свадьбу в поезде» или еще лучше — «Свадьба на всех парах». Какие эффектные названия, господин Клодиус! Ваш американец вполне может на меня положиться. Свидетель будет старым или молодым, благородным отцом или первым любовником, маркизом или крестьянином — кем угодно, по выбору и желанию зрителей!

— Останьтесь таким, какой вы есть, господин Катерна, так будет вернее, — ответил я.

— А госпожу Катерна пригласят на свадьбу?

— А то как же! Подружкой невесты.

Нельзя, конечно, предъявлять слишком строгие требования к свадебному обряду, происходящему в поезде Великого Трансазиатского пути![95] Ввиду позднего часа, церемония не может состояться в тот же вечер. К тому же Фульк Эфринель, чтобы устроить все как можно более солидно, должен сделать еще кое-какие приготовления. Бракосочетание назначили на завтрашнее утро. Пассажиры были приглашены на торжество, и сам Фарускиар обещал почтить его своим присутствием.

За обедом только и говорили о предстоящей свадьбе. На приветствия и поздравления будущие супруги отвечали с настоящей англосаксонской учтивостью. Все присутствующие изъявили готовность подписаться под брачным контрактом.

— И мы оценим ваши подписи по достоинству! — заявил Фульк Эфринель тоном негоцианта, дающего согласие на сделку.

С наступлением ночи все отправились на покой, предвкушая завтрашнее торжество. Я совершил свою обычную прогулку до вагона, занятого китайскими жандармами, и убедился, что сокровища Сына Неба находятся под неусыпным надзором. Пока дежурит одна половина отряда, другая предается сну.

Около часа ночи мне удалось навестить Кинко и передать ему еду, купленную на станции Ния. Молодой румын ободрился и повеселел. Он больше не видит на своем пути препятствий, которые помешают ему бросить якорь в надежной гавани.

— Я толстею в этом ящике, — жалуется он.

— Остерегайтесь, — подсмеиваюсь я, — а то вы не сможете из него вылезти!

И рассказываю ему о предстоящей свадьбе четы Эфринель-Блуэтт, о том, как они собираются отпраздновать свое бракосочетание в поезде.

— Вот счастливцы, им не надо ждать до Пекина!

— Да, конечно, — ответил я, — только мне кажется, что скоропалительный брак, заключенный в таких условиях, не может быть особенно прочен… Но пусть эти оригиналы сами о себе заботятся!

В три часа поезд сделал сорокаминутную остановку на станции Черчен, почти у самых отрогов Куэнь-Луня. Рельсовый путь тянется теперь к северо-востоку, пересекая унылую, безотрадную местность, лишенную деревьев и зелени.

С наступлением дня, когда огромная солончаковая равнина заискрилась и засверкала под лучами солнца, мы находились где-то на середине четырехсоткилометровой дистанции, отделяющей Черчен от Чарклыка.

Я проснулся в холодном поту. Мне снился страшный сон, но не такой, который требует истолкования по «Золотому ключу».[96] Нет, и так все ясно! Главарь шайки разбойников Ки Цзан, задумавший овладеть китайскими сокровищами, нападает на поезд в равнине южного Гоби… Вагон взломан, ограблен, опустошен… Золото и драгоценные камни стоимостью в пятнадцать миллионов отбиты у китайской стражи, которая гибнет, храбро защищая императорскую казну… Что же касается пассажиров… Проснись двумя минутами позже, я узнал бы их участь и свою собственную судьбу!

Но все исчезает вместе с ночным туманом. Сны — не то, что фотографические снимки. Они «выгорают» на солнце и стираются в памяти.

Когда я совершал обычный мот юн вдоль всего поезда, как примерный буржуа по главной улице своего городка, ко мне подошел майор Нольтиц и указал на монгола, сидевшего во втором классе:

— Он не из тех, что сели в Душаке вместе с Фарускиаром и Гангиром.

— В самом деле, — ответил я, — этого человека я вижу впервые.

В ответ на мой вопрос Попов сообщил, что монгол, на которого указал майор Нольтиц, сел на станции Черчен.

— Могу вам также сказать, — добавляет Ненов, — что как только он появился, директор имел с ним недолгую беседу, из чего я заключил, что новый пассажир — один из служащих Компании Великой Трансазиатской магистрали.

Кстати, во время прогулки я не заметил Фарускиара. Не сошел ли он с поезда на одной из промежуточных станций между Черченом и Чарклыком, куда мы должны прибыть около часа пополудни?

Нет, вот он стоит рядом с Гангиром на передней площадке нашего вагона. Они о чем-то оживленно разговаривают, оглядывая то и дело с заметным нетерпением северо-восточный горизонт обширной равнины. Может быть, они узнали от монгола какую-нибудь тревожную новость! И тут я опять предаюсь игре воображения, мне мерещатся всякие приключения, нападения разбойников, как ночью, во сне…

Меня возвращает к действительности преподобный Натаниэль Морз.

— Это состоится сегодня… в девять часов… Пожалуйста, не опоздайте… — напоминает он мне.