Этот адрес был указан на депеше, ожидавшей меня в Тифлисе, куда я прибыл 13 мая. Распечатав ее, я прочитал:

Вот так-так! А я только сегодня утром прибыл в Тифлис с намерением провести там три недели, затем посетить грузинские провинции, поработать на пользу моей газеты и, как я надеялся, также и на пользу моих читателей.

Сколько всяких неожиданностей и случайностей в жизни странствующего репортера!

В ту пору русские железные дороги были уже соединены с Кавказской линией Поти — Тифлис — Баку. После долгого и интересного путешествия по Южной России я собирался хорошенько отдохнуть в Тифлисе… И вот, неугомонный редактор «XX века» дает мне только полдня на остановку в этом городе! Не успев еще осмотреться и распаковать чемодан, я вынужден снова пуститься в путь! Но что поделаешь? Ведь надо удовлетворять современные требования репортажа — как можно больше свежих и живых новостей!

Между тем я постарался запастись самыми разнообразными сведениями — и географическими, и этнографическими — относительно Закавказской области. Стоило ли мне в таком случае узнавать, что меховая шапка, какую обычно носят горцы и казаки, называется «папахой», что стянутую в талии верхнюю одежду с пришитыми на груди гнездами для патронов одни называют «черкеской», а другие «бешметом»! К чему мне теперь знать, что грузины и армяне надевают островерхие шапки в виде сахарной головы, что купцы носят «тулупы» — нечто вроде шубы из бараньей шкуры, а курды или персы щеголяют в «бурках» — шерстяных накидках.

А «тассакрави» — головной убор прелестных грузинок, состоящий из тонкой ленты, шерстяной вуали и кисеи, который им так к лицу! А их яркие платья с широкими прорезями на рукавах; их «шальвары», опоясанные у талии; летние одежды из белой бумажной ткани, а особенно зимние — из бархата, отороченные мехом и украшенные серебряными позументами и, наконец, «чадра», закрывающая голову до глаз. Все это я старательно занес в свою записную книжку, но к чему мне теперь рассказывать о грузинских модах?

И все же, хочется вам сообщить, что в национальные оркестры входят «зурны» — нечто вроде пронзительных флейт-«саламурн», напоминающие писклявые кларнеты, мандолины с медными струнами, по которым водят пером, «чианури», своеобразные скрипки, которые во время игры держат вертикально между колен, и, наконец, «димплипито» — род цимбал, грохочущих словно град по оконным стеклам.

Примите также к сведению, что «шашка» — не что иное, как сабля, висящая на перевязи, расшитой серебром и украшенной металлическими инкрустациями; что «кинжал» или «канджнар» — нож, который носят на поясе и что вооружение кавказского солдата дополняется еще длинным ружьем с узорчатой чеканкой на стволе из дамасской стали.

Могу еще вам сказать, что «тарантас» — это дорожная повозка на пяти деревянных рессорах, расположенных между широко расставленными небольшими колесами, что запрягают в нее тройку лошадей, а правит ими «ямщик», сидящий впереди на козлах. Когда же приходится брать у «смотрителя» — то есть начальника почтовой станции на Кавказских дорогах — четвертую лошадь, то к ямщику присоединяют еще одного возницу — «форейтора».

Так знайте же, что верста равна одному километру шестидесяти семи метрам, что кроме оседлых народностей в Закавказье есть и кочевые: калмыки — их насчитывается пятнадцать тысяч, киргизы мусульманского вероисповедания — восемь тысяч, кундровские татары — тысяча сто человек, сартовские татары — сто двенадцать человек, ногайцы — восемь тысяч пятьсот и, наконец, туркмены — около четырех тысяч![2] И вот, после того, как я так добросовестно изучил Грузию, какой-то «указ» заставляет меня ее покинуть. У меня даже не хватит времени подняться на вершину Арарата, где на сороковой день всемирного потопа остановился Ноев ковчег, этот первобытный баркас знаменитого библейского патриарха!

Ничего не поделаешь, придется отказаться от публикации моих путевых заметок о Закавказье и потерять добрую тысячу строк, для которых в моем распоряжении было не менее тридцати двух тысяч полноценных слов, признанных Французской Академией.[3]

Это жестоко, но спорить не приходится!

Прежде всего я должен узнать, в котором часу выходит из Тифлиса Каспийский поезд.

Тифлисский вокзал — железнодорожный узел, соединяющий три ветки: Западную, которая кончается в Пота, порту на Черном море, где высаживаются пассажиры, приезжающие из Европы; Восточную, идущую до Баку, откуда отбывают пассажиры, которым нужно переправиться через Каспий, и недавно проложенную линию Владикавказ — Тифлис, длиною в сто шестьдесят четыре километра, связывающую Северный Кавказ с Закавказьем. Эта линия на высоте четырех тысяч пятисот футов пересекает Архотское ущелье, соединяя грузинскую столицу с рельсовыми путями Южной России.[4]

Я бегу на вокзал и врываюсь в зал отправления.

— Когда отходит бакинский поезд? — спрашиваю я у железнодорожного служащего.

— А вы едете в Баку? — отвечает он вопросом на вопрос и окидывает меня через свое окошечко таким неодобрительным, строго официальным взглядом, какой всегда сверкает из-под козырька русской форменной фуражки.

— Полагаю, — сказал я, с несколько излишней живостью, — что ездить в Баку не возбраняется?

— Не возбраняется, — сухо ответил он, — но при условии, что паспорт у вас будет в полном порядке.

— Он и будет в порядке, — обрезал я этого грозного чиновника, который, как и все они на святой Руси, скорее походил на жандарма.

И я снова спрашиваю, когда отходит бакинский поезд.

— В шесть часов вечера, — отвечает он.

— А когда прибывает на место?

— Назавтра, в семь утра.

— А я поспею на пароход, отправляющийся в Узун-Ада?

— Поспеете.

И чиновник механическим кивком отвечает на мой поклон.

Вопрос с паспортом меня совсем не тревожит: французский консул снабдит меня всеми документами, которые требует русская администрация. Но выехать нужно в шесть часов вечера, а теперь уже девять утра!

Что ж, если в некоторых путеводителях сказано, что Париж можно осмотреть за два дня, Рим — за три, а Лондон за четыре, то будет очень странно, если для Тифлиса не хватит нескольких часов.

Черт побери, на то я и репортер!

Моя газета потому и послала меня в Россию, что я бегло говорю по-русски, по-английски и по-немецки. Нельзя же требовать от репортера, чтобы он знал несколько тысяч наречий, которые служат средством для выражения мысли во всех частях света! Впрочем, владея этими тремя языками и еще французским в придачу, смело можно разъезжать по обоим континентам. Правда, есть еще турецкий язык, из которого я запомнил всего несколько выражений, и китайский, на котором я не могу обмолвиться ни единым словом. Но, думаю, что легко обойдусь и без них в Туркестане и Поднебесной Империи. Недостатка в переводчиках не будет, и я надеюсь не упустить ни одной интересной подробности из моего путешествия по Великой Трансазиатской магистрали.