- Зачем вы слушаете этого безумца? Он всех нас погубит. Нам не удержать армию Ксеркса.

   - Оставь свои недостойные речи рабам и женщинам, — ответил Леонид. — Удивляюсь, что ты родился мужчиной да ещё поставлен командовать гоплитами. Уж не хочешь ли ты, чтобы в веках слова фиванец и трус стали синонимами?

   - И ещё предателями, — послышалось отовсюду.

Фиванцы, присягнувшие на верность Ксерксу, вынуждены были против воли послать четыреста гоплитов в союзное войско. Стоявшие у власти олигархи-персофилы отдали тайное указание полемарху — при первой же возможности покинуть позиции и уйти в Беотию. Леонид и другие греки на полном основании не доверяли им. И сейчас фиванец грозил внести раскол в стан греков.

   - Это всё громкие слова, — продолжал он свою речь. — Не вижу никакой доблести в том, чтобы умирать за отвлечённую идею. Свобода, независимость — это только красивые слова. Надо покориться сильнейшему противнику. В этом состоит мудрость. Что толку, если всех нас перебьют? Своим сопротивлением мы только вызовем раздражение у Ксеркса. Если же мы добровольно покоримся ему, он обойдётся с нами милостиво. Живут же под его властью сотни народов и вполне довольны. Также и наши братья ионийцы под варварами уже более двадцати лет, они привыкли, научились с ними неплохо ладить, и многие даже очень довольны.

Слова эти произвели двоякое впечатление на присутствующих. У некоторых загорелись глаза от негодования, и они готовы были броситься на предателя, но большинство полагало, что фиванец озвучил те мысли, которые были у них в головах, и потому вполне сочувствовали его словам, готовые поддержать их. Леонид уловил атмосферу страха и понял, что должен немедленно пресечь пораженческие настроения.

   - Что вы так приуныли? Или вы не знали, направляясь сюда, что нас ждёт? Как робкие овцы перед стаей волков, вы сбились в кучу и трепещете, ожидая расправы. Вы готовы молить врагов о помиловании? И это когда ваши жёны и дети ждут от вас защиты... — Голос Леонида на мгновенье пресёкся от волнения: ему припомнились лица Горго и Плистарха, его ночные кошмары. — На что вы хотите обречь их? Персы истребят ваших сыновей, обесчестят жён и дочерей. Самих вас обратят в жалких рабов! Для этого вы стремитесь сохранить себе жизнь? Даже если этому суждено случиться, не лучше ли сойти в Аид прежде, чем увидеть это своими глазами? Что вы так испугались смерти? Разве кто-нибудь может её избежать? Разве вы не знаете, что жизнь и смерть — дело природы, а става и бесславье — наше!

Речь Леонида произвела глубокое впечатление на полемархов. Уже не было даже мысли о сдачи и отступлении.

   - Веди нас, Леонид, мы пойдём за тобой до конца! Мы все умрём вместе с тобой! — послышались одобрительные возгласы.

   - Безумцы! — тихо, сквозь зубы пробормотал фиванец. — Посмотрим, как вы будете выглядеть через несколько дней, насколько хватит вашего смешного героизма.

   - Итак, — уже совсем другим тоном заговорил спартанский царь, — нас здесь семь тысяч. Этого более чем достаточно, чтобы держать оборону перешейка, если понадобится, хоть год или два. Еврибиад и Фемистокл поддерживают нас с моря. Двести кораблей подходят в этот самый момент к Артемиссии на севере Эвбее, совсем близко отсюда. Они нас прикроют. Так что мы не одиноки. Покажем же персам, на что способна доблесть маленького народа!

Собрание закончилось. Леонид лично расставил сторожевые посты и выслал разведчиков за перешеек в Фессалию.

Через два дня лазутчики пришли с донесением, что армия Ксеркса расположилась у входа в ущелье. Леонид ждал весь день нападения, но всё было тихо. Ксеркс не спешил.

Напряжение в греческом лагере росло. Нет ничего хуже ожидания тяжёлых испытаний. Многие предпочли бы поскорей встретить грудью опасность. Вынужденное бездействие охлаждало решимость союзников. В этом и состоял расчёт Ксеркса. Четыре дня он ждал, что защитники ущелья одумаются и сдадутся, либо уйдут. Леониду стоило больших трудов поддерживать боевой дух солдат. В своих спартанцах он был уверен. Все они были невозмутимо спокойны — они знали, что пришли сюда умирать. Но остальные... День ото дня усиливалось брожение. Пелопоннесцы предлагали незамедлительно уйти к Истму и там держать оборону. Фиванцы опять завели свою песнь о том, как хорошо дружить, а не воевать с персидским царём. Кто знает, если бы Ксеркс подождал ещё несколько дней, союзная армия, может быть, распалась. Но наступил пятый день.

То утро огласилось странным звуком. Леонид спросонок не понял, что это такое. Он был похож на гул моря во время приближающегося шторма. Гул нарастал. Это был медный гул. Леонид вышел из палатки и невольно устремил взгляд на Малийский залив. Гладь воды мирно сияла в лучах восходящего солнца и не думала сдвинуться с места. Наконец он понял, в чём дело. Это тысячи персидских воинов вступили в ущелье. Эхо в горах многократно усиливало гул шагов и бряцание металла. Леонид велел флейтистам играть сигнал боевой тревоги.

Спартанские юноши сразу же встрепенулись и бросились выполнять приказ. Они ещё раз проверили остроту заранее наточенных мечей и состояние остального вооружения. Убедившись, что оружие в порядке, юноши сбросили с себя тяжёлые шлемы. Нарезав веток плюща, дикорастущего винограда и дрока, они изготовили венки и, увенчав себе головы, приступили к разминке. Спартанцы тренировались весело и увлечённо, наслаждаясь упругостью своих тел, мощью кипящих в них жизненных сил. Приближение врага как будто оказало на них пьянящее действие. В предчувствии смертельной схватки глаза их загорелись мрачным огнём, лица стали суровыми. Союзники с восхищением смотрели на их приготовления и также бодро ожидали боя. Никто не хотел уступать им в доблести.

Возвратились разведчики и доложили обстановку. Ничего особо нового для себя Леонид не узнал. Красочное описание многотысячного войска персов не произвело на него ни малейшего впечатления. Он знал, что пришёл сюда умирать. Но не это было главной его целью. Защитить Элладу от вторжения — вот его задача. Поэтому он позаботился о том, чтобы не было напрасных жертв. Он никогда не был сторонником безрассудной храбрости.

Первые стрелы со свистом пронеслись над укреплениями. Одна из них с визгом пролетела совсем рядом, в нескольких дюймах от его виска. Он мог умереть такой глупейшей смертью! Несколько человек были ранены этими пернатыми вестницами смерти, кто-то был убит наповал.

Передовой отряд встал вплотную к стене, закрывшись сверху круглыми спартанскими щитами. Остальные отряды отошли вглубь лагеря, в зону, недосягаемую для стрел, или укрылись за выступами скал. Обстрел продолжался с перерывами в течение часа. Была выпущена туча стрел, которые сплошь усыпали лагерь. Они блестели в траве новенькими сияющими наконечниками. Это многообещающее начало не причинило особого ущерба грекам, но, по замыслу персов, должно было стать средством устрашения. Наконец наступило затишье. «Сейчас станет жарко», — подумал Леонид и вместе с ним все воины. И в самом деле, со стороны персов послышался звон мечей. Немедленно все изготовились к бою. Леонид дал знак флейтистам. Те дружно начали высвистывать боевую мелодию на бодрый дорийский лад, от которого сердца наполнялись задором и отвагой. Спартанцы поднялись на стены. Их глазам предстало фантастическое зрелище. Всё ущелье было забито разношёрстным персидским воинством, одетым в пёстрые цветастые одежды. Отряд лучников, полуобнажённых, одетых в козьи шкуры, каких-то азиатских дикарей, отходил уже на задний план. На сегодня они уже сделали своё дело. Впереди выступали отряды, вооружённые мидийскими клинками, щитами и копьями. По лёгким приставным лестницам они взбирались на стены, где их встречали клинки спартанцев. Кое-кому удалось спрыгнуть в греческий лагерь, где они тут же и нашли смерть. Завязалась упорная битва. Леониду вскоре удалось оттеснить персов от стены на тридцать шагов. Теперь спартанцы и их союзники стояли перед стеной укреплений, состязаясь с камнями в незыблемости. Персы бросали в бой всё новые и новые отряды. Леонид каждые два часа менял воинов. Уставших отводил на задние позиции, заменяя их свежими отрядами. Ущелье наполнилось стонами раненых, предсмертными хрипами и проклятьями. Пространство вокруг стены с двух сторон было усеяно трупами. Илоты едва успевали оттаскивать тела. Но уже в эти первые часы превосходство тактики и искусства ближнего боя греков дало себя знать. На двадцать погибших варваров приходился один эллин.