- Просто у него не было в тот момент законного пути стать твоим мужем. Я опередил его, поэтому-то он и стал самым бесчестным образом обольщать тебя. Уверяю, в других обстоятельствах он поступил бы в точности как я.

   - Это неправда! Демарат никогда и ни в чём не поступил бы как ты! Потому что он Демарат!

Левтихид тяжело перевёл дыхание, чем больше она говорила, тем меньше оставалось у него надежды. Он вспомнил, как утром он, окрылённый в предвкушении встречи, терялся в догадках, как трепетало его сердце. Его как будто облили ключевой водой из холодного источника. Старая душевная рана открылась и вновь причиняла ему нестерпимую боль.

   - Ты нанесла мне ужасную рану, Перкала, ты опозорила меня, сделала всеобщим посмешищем, а ведь я любил тебя. Я и теперь люблю тебя. Если бы ты захотела! Если бы только ты сказала слово... Перкала! Я бы забыл свою обиду, свой позор. О! Ты можешь сделать меня счастливейшим из смертных! Я бы немедленно развёлся со своей женой... — Голос его прерывался от волнения. Он не знал, как ему убедить её в своей любви. Пока она была здесь, рядом, в нём ещё теплилась надежда. Ему казалось невозможным, чтобы он жаром своей страсти не смог растопить этот лёд. — Что ты со мной сделала, Перкала! Ты околдовала меня! — Он продолжал говорить, боясь остановиться, страшась услышать свой последний приговор. — Будь моею! Ты не можешь не ответить на мою любовь!

   - Нет! Никогда! — Голос её звенел гневно и одновременно страдальчески. — Я не люблю тебя! И ты никогда не любил меня! В тебе говорит ярость хищника, у которого украли его добычу. Ты хочешь добиться меня, чтобы отомстить ему. Ты завидуешь нашему счастью, потому что я люблю Демарата и готова умереть за моего мужа!

   - Который бросил тебя, а сам наслаждается жизнью в окружении персидских красавиц. Он, наверно, уже успел обзавестись своим гаремом.

   - Не смей! Замолчи! Ты не понимаешь, о чём говоришь. Даже смерть не может разрушить нашей любви. Нас навеки соединил пояс Афродиты. Никто не может стать между нами.

«Как она его любит! Счастливец! Ему во всём и всегда везёт! Его любит народ, женщины. Почему?» — подумал Левтихид.

Он был опустошён, надежды, которые втайне он питал весь этот день, окончательно развеялись. Никогда Перкала не будет его, теперь ему это было ясно. Для него в её сердце нет никакого чувства, кроме ненависти и отвращения. Ну что ж, он ответит ей тем же, не будь он Левтихидом.

   - Ты для этого позвала меня, чтобы рассказывать о своей любви к Демарату? — спросил он уже совсем другим тоном.

   - Нет! Ты сам стал ворошить прошлое и осыпать меня незаслуженными упрёками. Тем более что ты отомстил мне в полной мере. Подлым обманом ты лишил моего мужа и меня высокого почётного положения, по твоей вине я живу в разлуке со своим любимым. Разве тебе этого мало?

   - Хорошо, оставим это, Перкала, не будем тратить время, считая обиды. Зачем ты звала меня?

   - Я хотела просить тебя отпустить меня с моими сыновьями к мужу в Персию.

   - Но эфоры этого не допустят!

   - Разумеется, но это можно сделать тайно. Если ты уберёшь своих соглядатаев, день и ночь наблюдающих за мной, я найду способ покинуть Лакедемон.

   - Это невозможно, особенно для женщины.

   - Для любящего сердца, Левтихид, нет ничего невозможного! Теперь, когда разоблачился ваш подлый обман, ты обязан искупить свою вину. Прошу, помоги мне!

   - Я обещаю, — медленно чеканя слова, произнёс он, — я сделаю всё, чтобы ты никогда не покинула пределы Лакедемона и никогда не увидела Демарата. Твоя красота будет медленно увядать — отцветёт без всякой пользы, ты преждевременно состаришься от слёз. А твой Демарат никогда не увидит своих сыновей, пока я жив.

Она смотрела на него, бледная и растерянная, каждое его слово как молот обрушивалось ей на голову.

Теперь пришла её очередь прийти в отчаянье. Она надеялась, что Левтихид захочет загладить свою вину перед ней за свой обман, она думала даже примириться с ним. Это объяснение застигло её врасплох, она была не готова к такому разговору.

   - Это твоё последнее слово, жестокий человек? Боги накажут тебя и твой род за то зло, которое ты мне причинил. У тебя есть всё — жена, дети, почёт, царство. Меня и Демарата ты лишил всего, а главное нас разлучил. Ты несправедлив, и боги отомстят за меня!

   - Я не знаю, можно ли наказать меня больше. Я неисцелимо болен тобой. Увы! Проходят годы, но Киприда не хочет прекратить пытку, которую она измыслила для меня.

Он встряхнул головой, будто бы силясь сбросить тяжёлое наваждение.

   - Прощай, Перкала, больше я никогда не приду к тебе. Ты могла бы стать снова царицей, а теперь тебя ждёт жалкая ничтожная участь — не вдова, не жена, бывшая царица, всеми забытая и презираемая.

Он повернулся и пошёл быстрыми шагами, желая как можно скорее покинуть этот дом. Перкала осталась стоять, прислонившись к колонне, — высокая и неподвижная, будто мраморное изваяние.

Вся Греция с осуждением смотрела на вольности спартанских женщин. Если жительница Афин проводила жизнь взаперти, в обществе рабынь за ткацким станком или прялкой, то спартанки пользовались замечательной свободой. Разве могла почтенная афинская гражданка выйти на улицу одна, без сопровождения раба или рабыни? При этом её маршрут был строго ограничен рыночной площадью. Спартанки могли свободно гулять где им заблагорассудится, в одиночестве, без всякого сопровождения. Они не боялись нападения — каждая женщина была способна дать отпор, с раннего возраста девочки наравне с мальчиками занимались лёгкой атлетикой, главным образом — бегом и прыжками. В Спарте даже устраивали состязания среди девушек, что вызывало нарекания со стороны других греков — особенно ворчали философы, которые считали, что чрезмерная свобода женщин может повредить государству. Спарте, однако, это ничуть не повредило, напротив, спартанские женщины считались лучшими жёнами и воспитательницами детей среди всех гречанок.

Леонид шёл на стадион, чтобы посмотреть на состязания девушек в честь богини Артемиды, ему хотелось увидеть Горго. Он пришёл как раз вовремя. Судья уже поднял платок, готовясь дать старт. Девушки стояли у стартовой черты в напряжённых позах. Без труда он узнал Горго, её огненно-рыжие пышные волосы, собранные на затылке, спускались свободно вниз на спину, на солнце они казались золотыми.

Девушки были одеты в очень короткие туники, закреплённые на одном плече застёжкой-фибулой, оставлявшие обнажёнными шею, правую грудь, руки и крепкие ноги, обутые в лёгкие сандалии, — костюм, приводивший в ужас ионийцев. Случалось, что они бегали и вовсе без одежды — в Спарте это никого не удивляло и не считалось неприличным.

Горго в пурпурной тунике, отличавшей царскую дочь, бодрая, энергичная, полная сил и юношеского задора, вся обратилась в ожидание, не спуская глаз с платка судьи. Она была не слишком высокого роста, что всегда огорчало Клеомена, но лёгкая и длинноногая. Греки считали высокий рост обязательным атрибутом красоты и главным отличительным признаком благородного происхождения. Поэтому никто бы не назвал Горю из-за её малого роста красивой девушкой, но Леониду она казалась лучше всех, краше надменных высокорослых девиц из прославленных аристократических родов. Горго, хотя и не вышла ростом, была мила лицом и славилась редким благоразумием. Насколько отца её считали взбалмошным, своенравным, лишённым всякого чувства меры, настолько его юная дочь изумляла всех жителей Лакедемона своей рассудительностью.

Однажды в Спарту на какой-то религиозный праздник прибыла делегация афинских женщин. Они присутствовали на спортивных состязаниях девушек, которые бежали обнажёнными, посмотрели на свободу, которой пользуются спартанские женщины, их свободное обращение со своими мужьями. Дивились афинянки на такие небывалые дела. Одна из них, не удержавшись, спросила: