И начинается. На новой стезе кино разворачивается с упоением. "Глубокая глотка" триумфально шествует по Америке, запреты только подстёгивают интерес. Она открывает эпоху моды на порно. "Техасская резня бензопилой" окрыляет создателей триллеров. Хичкок с его изысканным стилем превращается в старомодного английского дедушку. Теряют голову производители вестернов. Мелодрама становится жанром для недоумков и тонет в слащавости. Отчаянно глупеют комедии. А вот чёрная комедия (что вполне показательно) переживает подъём - стебёт всё, что связано с нормой. Ярчайший пример - "Эльвира, покровительница тьмы", где грудастая оторва, мечтающая о Лас-Вегасе, представлена образцом искренности и жизнелюбия, а все моралисты оказываются колдунами и изуверами.

Кино словно вспоминает себя - то время, когда было свободным и не гремело унизительной цепью. С каждым годом в нём пробуждается всё больше звериного. Ему хочется быть ещё жёстче, ещё вульгарнее, ещё откровеннее. Оно стремится к реваншу, стремится избавиться от всяких норм, от всего, что ему навязали власть и культура.

Нападение

Американское кино разделяется - на человеческое и дикое. Последнее тоже делится - согласно принципу "то, что разделило, разделится и само". Дикое кино делится на маргинальное и элитарное.

Человеческое кино идёт рука об руку с высокой литературой. Оно превозносит Книгу, вдохновляется ею. Оно наполнено книжным дыханием. Оно культивирует киноязык. Оно по-книжному, убедительно рисует характеры, объясняет мотивы, создаёт фон. Оно обнажает сердца и заглядывает в души. Оно создаёт кинороманы. Такое кино интересует проявление человечности в катастрофических обстоятельствах. Его влекут сложные судьбы и поразительные поступки. Оно заряжено гуманизмом и не расстаётся с надеждой. Даже если герой проиграл, как в "Погоне", или погиб, как в "Днях жатвы", в памяти зрителя остаются его глаза, его драма.

Дикое кино клепает экстремальное зрелище. Маргинальное - просто потакает ублюдкам. А элитарное занято делом более тонким. Оно испепеляет надежду. Оно рисует богооставленный мир, где всякий героизм бесполезен. В этом его экстаз.

При каждом удобном случае дикое кино кусает культуру. Оно тиражирует неслучайные образы - людей искусства, которые оказываются маньяками. Это кино настаивает: культура никого не делает лучше. Она лишь удовлетворяет некую эстетическую потребность. Правда заключается в том, что человек - это зверь и он останется зверем, сколько его ни причёсывай. Культуру пинают как маргинальные триллеры, так и яйцеголовый "Заводной апельсин".

В американском кино начинается необъявленная война. Одно кино культивирует подлинность, другое его уничтожает. Одно пребывает в рамках, другое все мыслимые рамки ломает. Одно славит героев, другое - антигероев. Одно пробуждает мысль, другое усыпляет сознание. Одно хочет сохранить человечество Цивилизацией Книги, познающей, запоминающей, мыслящей, другое стремится превратить его в Цивилизацию Фильма, Цивилизацию Зрелища, Цивилизацию Нового Колизея, где глазеют и работают челюстями.

Дикое намного активнее и изощрённее человеческого. Оно перевозбуждено. Чувство ущербности наполняет его агрессией. Оно насмехается, извращает и оперирует симулякрами. Это кино объявляет о своём праве на фальшь и любуется собой, своей выдумкой, своей эпатажностью и своим пристрастием к "чтиву". В наши дни всё это ярчайшим образом отражает творчество Роберта Родригеса и Квентина Тарантино. Сегодня у дикого американского кино эти лица. Это гении своего ремесла. Другие просто берут пример.

Родригес молотит одно и то же. С Тарантино немного сложнее. У него был период распутья, когда он решал: остаться в американской традиции или глумиться над ней? Он выбрал второе. "Убить Билла" - это уже откровенный постмодернистский плакат. "Бесславные ублюдки" - пошлый китч на тему войны и трагедии, пережитой человечеством. А проектом "стилизации под семидесятые" Тарантино просто объявил себя начальником американской кинопомойки. Сегодня это режиссёр, который тащит нас в прокуренный кинозал прошлого, где лакают пиво и мастурбируют.

Поразительно, но именно такое кино оказывает влияние на Западную Европу и на Россию. Не человеческое, а дикое становится здесь образцом творчества.

Европейское кино теряет лицо, и это худшее, что происходит с кинематографом. Зрителю уже просто не оставляют выбора.

Европейское кино всегда было великой альтернативой. Не столь мощное, как кино США, оно несопоставимо с ним по высоте взлёта. Особая ценность этого кино была в том, что оно развивалось в условиях максимальной свободы. Власть не маячила за плечами режиссёра с дубиной. На "маэстро" не давил и продюсер. Часто это были просто единомышленники. Такого не было больше нигде.

Европейское кино - плоть от плоти культуры. Это кино Цивилизации Книги, ориентированное на терпеливого зрителя, на человека читающего. Именно поэтому оно никогда не боялось книжности - длинных планов, монологов, размеренного монтажа, оглавления. Оно даже стыдилось излишней киношности, всех этих монтажных банальностей и пустых эффектов, пускаемых в ход, когда сказать нечего. Мы помним настоящие гимны Книге в картинах Франсуа Трюффо. Мы помним огромный страх за Книгу - антиутопию "451 градус по Фаренгейту", рисующую мрачное безкнижное будущее.

Сегодня эта инаковость стремительно изживается, европейское кино не просто американизируется, оно чисто по-американски дичает. Конечно, есть братья Дарден и их камерные творения, этот жемчуг без оправ и цепочек, есть великий Сабо, красочный Альмодовар и ещё многие. Но погоду в европейском кино делают не они, а конвейерная продукция с клеймом Люка Бессона, с её парадом технологий, зрелищностью и безумием монтажа.

Раньше европейцы хотя бы дичали по-своему. Такое кино, как "Ночной портье", "В.Р. Мистерия организма", "Аморальные истории", "Идиоты", отражало здешнюю элитарную кинодикость. Оно оправдывало фашизм, изображало человека похотливым животным, показывало сексуальное безумие прошлого, потешалось над христианством и коммунизмом, кричало о праве личности выпасть из рамок, но делало это в своей особой манере. И раньше в Европе не было собственной киноканализации. Она появилась недавно. "Евротрэш", похоже, великое кино и приканчивает.

Ну а русское кино сделалось чисто провинциальным. Выкупавшись в грязи в 90-е годы, оно радостно одичало и сегодня просто дуреет в своём слепом подражательстве. Великое советское кино не стало его фундаментом. Оно ушло в историю, вместе с советской цивилизацией, которая, конечно же, была Цивилизацией Книги, и сегодня даже неясно, можем ли мы считаться её наследниками. Наше кино однозначно указывает, что русским наследством стали продукты американской киноканализации.

Если взглянуть на премьеры последних лет, видно, что дикое кино наступает. Оно доминирует всюду, где нет железной руки и несильны религиозные догмы. Культура сама с ролью регулятора не справляется. По ней же лупят не только с киноэкрана. Её уже полвека с возрастающим упоением насилуют телевидение, глянец, таблоиды и бульварное чтиво. Культура в глухой обороне и постепенно перемещается в катакомбы. Пустеют музеи, выставки, концертные залы и книжные магазины. Всему этому современное человечество говорит: "До свидания!" И спешит в кинозал в надежде на зрелище.

Дикое кино давно добралось до высоких бюджетов и суперзвёзд. Сегодня с ним никто не воюет. Его даже порицать не положено. Концепция постмодернистского общества не предполагает войны и нравоучительства. Она предполагает мирное сосуществование и сонную толерантность. Все сидят рядом и улыбаются: люди и звери мира кино. Одни лица мелькают и в подлинной драме, и в безумной пародии. Одни руки ваяют и то, и другое.