Вечер, когда Джо и Квини, или Инеа-хе-юкан и Тачина, сидели высоко на склоне, не был теплым. Ветер поднимал с сухой земли прерии пыль и нес клубы ее через бетонку, развевал гривы коней, разгонял на небе облака. Стоунхорн докурил сигарету и играл со стебельком травы. Оба смотрели вниз, на маленький рубленый дом и на луг, принадлежащий ранчо Джо Кинга.

— После родео тебе, наверное, придется искать другого мужа, — произнес Стоунхорн, не глядя на Квини, словно разговаривая с самим собой, и вообще он выглядел сейчас человеком, прислушивающимся к далеким раскатам грома и не ведающим все же, откуда надвигается гроза, загадочность которой уже перехватывала ему дыхание. — Осенью и зимой ты снова в школе, и, если меня тут не будет, некому будет вести хозяйство, разве если только ты снова не выйдешь замуж… Жаль было бы забросить все, за что мы тут принялись…

Квини медленно повернулась к мужу.

«Я не понимаю тебя», — говорил ее взгляд.

— Как, собственно, обстоит с тобой… я имею в виду… — В голосе Стоунхорна прозвучало что-то вроде смущения, которого Квини за ним не знала. Но она поняла его.

— У нас будет ребенок.

Стоунхорн отбросил стебелек травы.

— Не выбери ему плохого приемного отца.

— Инеа-хе-юкан…

— У нас нет больше родственников в нашей резервации. Правда, кое-кто есть, но они и слышать ничего не хотят о Кингах, о моем отце и обо мне. Ты вообще о них никогда не упоминаешь, и я тоже не называю их имен. Родственники со стороны моей матери, должно быть, еще живут в Канаде. Она говорила иногда об этом, но видеть их мы никогда не видели. Девяносто лет назад некоторые, кто не хотел жить в этой резервации, переселились туда. Оттуда происходит и мое имя… Инеа-хе-юкан, которое дала мне моя мать. Это имя вождя. Я его получил, но еще не заслужил, и едва ли сумею его заслужить.

— Все всегда будет так, как ты того захочешь, мой муж. Но я… я не понимаю… и я не знаю…

— Я тебе объясню, Тачина. Ты думаешь, и так думает большинство, Стоунхорн — хороший наездник, он хорошо бросает лассо, он силен и ловок, он может даже схватить быка за рога и положить его на землю. Значит, он выиграет приз, — может быть, не первый и, может быть, не во всех состязаниях, в которых будет участвовать. Но он выйдет с честью, по крайней мере с хорошими очками. Он покажет себя. Он уже не в первый раз выступает на родео.

Квини оперлась на плечо Стоунхорна, а он опять улыбался той доброй улыбкой, которую она в первый раз увидела в ту бурную ночь.

— Но жизнь, Тачина, имеет много сторон, и в Нью-Сити мы не в теплице, там нет кондиционера. Там будет жарко, очень жарко, но это жара такого рода, которую знает один Джо Кинг… и я не знаю, не положишь ли ты меня скоро там, рядом с отцом, в случае, если, конечно, найдешь мое тело.

— Стоунхорн! Я все еще не понимаю тебя. Я даже не хочу этого понимать.

— Это совсем не то, это air condition, то, что ты сейчас сказала. Это старшая ученица higt-school18, это не Тачина и это не прерия.

— Наверное, ты прав. Я хотела уже закрыть свои уши. Но я буду держать их раскрытыми. Говори.

— Ты помнишь нашу первую ночь?..

— Да…

— Я тогда ускакал прочь, не простившись с тобой, потому что я преследовал одного. Но он от меня убежал, и это плохо. Он, конечно, не донесет на меня, ведь у него у самого немало на счету и он боится полиции, как курица воды. Но он связан с другой бандой. Это маленькая замкнутая банда, такая же, как была и моя, зависимая, конечно, от большого синдиката, который ее использует. В ней, наверное, пять или шесть человек, но каждый стоит троих, я имею в виду троих опытных гангстеров. Он ненавидит меня, как только может ненавидеть убийца, и я в глазах этих людей хуже вонючей падали… я — изменник, я убил своих собратьев. Они ждут теперь удобного случая, чтобы меня уничтожить. Если гангстерский закон нарушен, банды поддерживают друг друга, чтобы заставить считаться с ним. Я приговорен к смерти не Крези Иглом и К°, а людьми, у которых свои законы, и приговор они сами приводят в исполнение.

— Оставайся здесь, Стоунхорн. Почему ты согласился ехать в Нью-Сити?

— Я уже был там несколько раз. Ты же это знаешь. Чтобы купить автомобиль, овес и так далее. Я должен быть информирован. Иначе все пропало, даже не начавшись. Но я дорого продам свою жизнь.

Квини передернуло. Ветер был холодный.

— У меня есть даже связи, о которых никому не известно. Но в общем… если трезво рассудить, они будут сильнее.

— Неужели так много гангстеров в Нью-Сити? — спросила Квини. — Так много же там не наберется.

Стоунхорн слегка усмехнулся.

— Действительно, в городке наберется немного, кроме торговцев наркотиками. Но благодаря развивающейся промышленности туда набирается всякий народ, и вместе с трущобами это стало своего рода центром рабочей силы и начальной школой для бандитов, которые потом, попозже, уходят в более доходные места. Иногда новички не из худших. Надо же им с чего-то начинать, и они рискуют не задумываясь. Они занимаются, конечно, еще относительно мелкими делами. Нет, в Нью-Сити нет крупного гангстеризма. Но может быть, да это так и будет, что к родео соберутся люди и из других мест, и они захотят показать, что значит изменять. Я не хочу живым попадаться им в руки. Уж лучше пойти к столбу пыток моих предков. Тут по крайней мере торжественная церемония, зрители, полные внимания, и посмертная слава. Но если примутся работать те, о ком я сейчас говорю, так в лучшем случае останется несколько клочков мяса.

— А не можешь ли ты выдать преступников полиции?

— Милое дитя! Прежде, чем они что-нибудь совершат? А вот если это уже произойдет, Тачина, так ведь покойники уже не говорят.

— Тебе нельзя ехать туда, Стоунхорн.

— Не надо только быть такой сентиментальной. Я этого не переношу. Я здесь с тобой сижу, чтобы принять разумные решения, а не тешиться иллюзиями. Может так случиться, что через день-другой ты останешься на свете без меня. Я долго думал, идти мне на это родео или нет. И я иду туда не потому, что Эйви меня уговорил. Стоунхорн не из тех людей, что верят болтовне. Я иду туда, потому что мне когда-то надо через это пройти, и на родео это будет большим событием, привлечет большее внимание, и я смогу нанести им большие потери, чем когда я заявлюсь в этот Нью-Сити, чтобы купить овса, или навестить Элка, или повидаться со своей сестрой. Тут они могут меня подкараулить и запросто уничтожить. Они могут явиться и в резервацию. Во всяком случае, я не хочу ждать, что мне устроят, хотя готовлюсь к этому. Но я хочу сам себе выбрать ситуацию, и уж ее-то я использую до последнего вздоха.

— Но я не выйду замуж за другого, Стоунхорн. Никогда.

— Ты должна знать, что будешь делать. Своим художеством ты можешь заработать достаточно для себя и для ребенка. Но я думаю, ты могла бы здесь, в резервации, стать чем-то… также и для других… чтобы они имели пример и снова обрели мужество. Поэтому ты должна или продолжать вести хозяйство на ранчо, а для этого нужен мужчина, особенно зимой, или ты должна уйти в свою работу.

— Ты начал с ранчо. Я хочу продолжать хозяйствовать.

— Одним хотением этого не сделаешь. Надо уметь. Ты увидишь. Во всяком случае, ты теперь знаешь, как обстоит дело. Но есть еще новость, которую ты должна узнать.

— Надеюсь, лучшая. — Квини сама удивилась, как спокойно она могла говорить, и это потому, что так хотел Стоунхорн.

— Во всяком случае, забавная. Объявился Гарольд Бут.

— Гарольд? На ферме?

— Еще нет. Я видел его в Нью-Сити.

— Вот хорошо! Теперь конец всяким подозрениям.

— Прежде чем со мной будет покончено, Тачина, я еще займусь им. Отправлю его в капеллу к святому престолу, пусть там поет своим басом. Словом, он не должен быть соседом вдовы Джо Кинга.

Прежде чем Тачина собралась что-то ответить, Стоунхорн поднялся и, когда она тоже поднялась, положил свои руки ей на плечи. Оба смотрели в сторону Белых скал, которые после захода солнца прятали свои тайны в пелене тумана.