Стефани откинулась в удобном кресле, сложив руки за головой и положив ноги в носках на стол в такой манере, которая непременно вызывала бы недовольство матери. Ее губы были сложены в беззвучном свисте, который неизбежно дополнял рассеянную мечтательность ее взгляда… свист, который, будучи засеченным родителями, тут же предупредил бы их о том, что их милая дочурка Что-то Замышляет.

Трудность в том, что впервые за долгое-предолгое время она лишь очень расплывчато представляла то, чем собиралась заняться. Или, вернее, как двигаться к ее цели. Неуверенность была непривычным чувством для той, которая попадала в неприятности из-за своей настырности, и в то же время в этом было что-то привлекательное. Возможно, как раз из-за новизны.

Она нахмурилась, прикрыла глаза, откинула кресло еще больше и задумалась еще сильнее.

В ту грозовую ночь ей удалось проскользнуть в кровать незамеченной. Странно – хотя ей пришло в голову, что это странно лишь гораздо позже – она даже не подумала о том, чтобы прибежать с камерой к родителям. Это ее открытие, что человечество соседствует с другой разумной расой на Сфинксе, и ей до странного не хотелось делиться этим знанием. Пока она этого не сделала, ее открытие также было ее тайной, и она почти удивилась, когда поняла, что намерена узнать как можно больше о своих неожиданных соседях, прежде чем сообщить об их существовании кому-то еще. Она не знала, когда решила так, но, сделав это, легко нашла логические обоснования такого решения. Во-первых, она содрогалась от одной лишь мысли о том, как может повести себя кто-нибудь из детей в Твин Форкс. Учитывая их решимость поймать в качестве домашнего животного все что можно, от бурундуков (которые совсем не походили на мейердальских или даже земных) до квази-черепах, они, скорее всего, будут преследовать новых существ с еще большим энтузиазмом и катастрофичными результатами.

Стефани даже почувствовала себя весьма добродетельной, зайдя так далеко в своих рассуждениях, но к решению главной проблемы она не продвинулась ни на шаг. Если она не расскажет никому, как она сможет больше узнать о них в одиночку? Стефани знала, что умнее большинства, но понимала, что рано или поздно кто-то еще поймает похитителя сельдерея. Тогда ее тайна выйдет наружу, и поэтому она собиралась узнать о них все, что можно, до того, как это произойдет.

Она подумала, что начинает с чистого листа. В инфосети не нашлось ни одного упоминания о миниатюрной гексапуме с руками. Она даже воспользовалась связью отца с Лесной Службой, чтобы сравнить изображение с ее камеры со всеми известными видами Сфинкса, и снова впустую. Никому больше не удалось получить изображение его (или, быть может, ее ) родственников или даже загрузить их устное описание в планетарную базу данных, что рассказывало об их сообразительности не меньше, чем плетеная сеть налетчика. Планета большая, но если судить по распределению краж сельдерея, эти существа должны быть распространены так же широко, как колонисты Сфинкса. Они могли оставаться необнаруженными пятьдесят с лишним земных лет лишь при условии, что они намеренно избегали людей… а это говорило о мотивированной реакцией на присутствие колонистов и на существование речи. Такая успешная игра в прятки свидетельствовало об обдуманном, сознательном, общем для всех образце поведения, а как бы они добились такой слаженности, не имея возможности общаться друг с другом? Значит, они применяли не только орудия, но и язык, а с их небольшим размером это было еще более поразительно. Тот, что видела Стефани, длиной был не большой шестидесяти сантиметров, а весом – тринадцать-четырнадцать килограммов. Еще никому не удавалось повстречать разумную расу с такой маленькой массой тела.

К этому Стефани пришла без особой сложности. К сожалению, продвинуться дальше не удавалось, не получив больше данных, и впервые на своей памяти она не знала, как их добыть. Она была первой в своем классе, возможно, прошла бы в финальный раунд планетарного чемпионата по шахматам и принималась за большинство проблем с абсолютной непоколебимостью, но на сей раз она была в тупике. Она изучила все, что было доступно, и если ей нужно больше информации, то придется самой доставать ее. Это подразумевало исследование в полевых условиях, но каким образом одиннадцатилетняя девочка, пообещавшая родителям, что не будет шататься по лесу в одиночку, сможет собрать сведения о совершенно незнакомой расе, не рассказывая никому о том, что эта раса вообще существует?

В некотором отношении, она даже была рада, что ее мать была так связана своими нынешними проектами, что не могла отправиться в обещанные походы на природу. Стефани была благодарна матери за предложение, хотя уже тогда сознавала, что в присутствии мамы вряд ли сможет проделать насыщенную исследовательскую работу, по которой так томилась.

Поэтому, вероятно, получилось не очень удачно, что отец, пытаясь утешить ее «разочарование» материнским распорядком, решил отвлечь ее и возобновил уроки полетов на дельтаплане, прерванные отъездом с Мейердала. Стефани любила острые ощущения от полета, даже несмотря на аварийный антиграв, на котором «на всякий случай» настаивал отец, и не было учителя лучше Ричарда Харрингтона, которые трижды проходил в финал континентального соревнования по дельтапланеризму на Мейердале. Но время, которое она тратила на полеты, могло быть потрачено на расследование ее захватывающего открытия, а если она не будет заниматься уроками – и выказывать удовольствие от них – родители заподозрят, что у нее на уме что-то еще. Хуже того, папа настоял на том, чтобы для уроков летать в Твин Форкс. Это имело смысл, так как, в отличие от мамы, он должен быть доступен для связи двадцать пять часов в сутки, а Твин Форкс был связующим центром для всех местных поместий. Из города он мог легко добраться до любого из них, а проводя там занятия, он мог завербовать на место помощников учителя еще двух-трех родителей с опытом дельтапланеристов и предлагать уроки всем местных детям. Именно такую щедрость Стефани привыкла ожидать от него, но в результате эти занятия не только поглощали львиную долю ее свободного времени, но и уводили ее на восемьдесят километров от того самого места, где она жаждала начать изучения, которые пообещала родителям не предпринимать.