Вскоре они услыхали, что их зовет Стине. Ханна молча оправила платье и убежала. Но он понял, что они опять друзья. Иначе и быть не могло. Вениамин чувствовал, что избежал большой опасности, и стал спокойно чистить лошадь.

То был день необычных встреч. Дина пришла в конюшню за своей лошадью, и, когда Фома через некоторое время тоже зашел туда, он услыхал звонкий голос Вениамина, заглушаемый шуршанием скребницы и дыханием лошади.

– Хоть русский и умер, тебе не надо искать себе нового мужа.

Дининого голоса Фома почти не слышал. Лошадь била копытом. Звуки долетали будто с другого конца света. Он подошел поближе и остановился, словно его пригвоздили к полу конюшни. Плечи у Фомы вдруг налились свинцом.

– Не надо! Мы с тобой и сами справимся, – говорил Вениамин. – Скоро я стану взрослым. По крайней мере, конфирмация не за горами. А кроме того, я спросил у Андерса, не может ли он до тех пор быть моим отцом.

– Что?

Дина закашлялась от сенной трухи.

– И он сказал, что может.

– Значит, вы все решили вдвоем, без меня?

– Да. Я не хотел приставать к тебе с этим.

– И что же он будет делать как твой отец?

– Я тоже спросил его об этом. Его отец, например, умел так ловко переворачивать тарелку с кашей, что с нее не успевало стечь масло. Андерс этого не умеет. Но это не важно. Он будет учить меня водить судно, торговать с Бергеном и всякое такое. Это у меня получится. Я могу брать с собой учебники, чтобы не терять времени.

– Конечно можешь.

Они молча седлали лошадь.

– Ты часто думаешь о том, что тебе нужен отец? – услыхал снова Фома голос Дины.

– Да нет, иногда… Не часто…

– А что еще сказал тебе Андерс?

– Андерс! С ним можно разговаривать о чем угодно, как с отцом. Он слушает и тихонько посмеивается. Знаешь, как он любит посмеиваться? Если бы ты в тот раз выбрала мне в отцы Андерса, а не Иакова, твой муж и сейчас был бы жив. Впрочем, тогда ты этого знать не могла, – великодушно заключил он.

– Дело в том, Вениамин, что жениться на мне захотел Иаков, а не Андерс.

– Значит, Андерс в тот раз свалял дурака! Он говорит, что ленсман выбрал тебе в мужья Иакова, потому что Иаков был видный мужчина и владел Рейнснесом.

– Ты только Андерсу ничего не говори о нашем разговоре, – попросила Дина.

– Как же не говорить, если он согласился быть моим отцом?!

Фома вдруг опомнился. Он тихонько вышел из конюшни и спустился к лодочным сараям.

Наступило Рождество с его суматохой и весельем. Угощения, игры, пунш. Кое-кто еще помнил мелодии, которые пел и под которые плясал русский.

Ленсман со своей семьей гостил у Дины. Мальчики носились по лестнице и хлопали дверями. Олине бранила их, Tea прибирала разбросанные ими вещи и приносила им все, что они просили. Комната Вениамина была завалена мокрыми шерстяными носками и запретными окурками сигар. Чадила игрушечная паровая машина. Пахло потом и сладким какао со сливками. Этот обычный рождественский запах начинался уже на лестнице. Шерстяные хлопья беззаботно летали из одного угла комнаты в другой, подхваченные сквозняком.

В коридоре на втором этаже пришлось поставить сразу три туалетных ведра. На второй день Рождества Tea удивлялась, откуда в людях берется столько мочи. В нынешнем году, по мнению Tea, ее было гораздо больше, чем в прошлом.

Мальчики то ссорились, то мирились, взрослые не вмешивались в их отношения. Теперь они стали старше еще на год. Все стало старше на год.

Никто не придавал значения тому, что уже в первый день Рождества Вениамин тихонько перебрался вниз, в комнату матушки Карен.

Дина мимоходом объяснила, что у него разладился сон. Услыхав это, сыновья ленсмана с удивлением уставились на Вениамина. Сон может разладиться только у стариков. Но на этот раз они его не дразнили. Разладился сон – это звучало даже торжественно. Хуже было то, что Вениамин уклонялся от игр. Он часто сидел в комнате матушки Карен и читал, хотя никто не принуждал его к этому.

В первый же прилив после Нового года шхуну «Матушка Карен» спустили на воду. Помогать пришли все соседи – и ближние, и дальние. Задержавшиеся после Рождества гости тоже принимали участие в этой шумной работе. Женщины вымыли каюты зеленым мылом и шутили, что в койке Андерса вши оказали им особенно упорное сопротивление. Андерс не остался в долгу:

– Должно быть, их привлекло туда тепло – в этой койке всегда было жарко!

Девушки возмутились дерзким ответом Андерса и воспользовались случаем, чтобы потолкаться с ним.

Дина стояла у открытого окна каюты. Ее появление удивило всех. День был нехолодный, но серый, солнце еще не вернулось, хотя в полдень на юге уже угадывалось его приближение, заставлявшее острова искриться.

Девушки подняли головы, когда Дина позвала Андерса к себе.

Вениамин лежал в шлюпке на животе и ловил плотву среди камней. Он тоже услыхал голос Дины. И день показался ему не таким уж серым.

Закончив работу, девушки собрали свои тряпки и ведра и приготовились плыть на берег. Они украдкой поглядывали на каюту, в которой скрылся Андерс.

– Ну как, развлекся? – спросила у него Дина.

– Сам не развлечешься, никто тебя не развлечет, – хохотнул Андерс.

– Я припасла немного рома, чтобы выпить за твою поездку на Лофотены.

– А-а!.. – Андерс сел на одну из коек. Сбоку он наблюдал, как Дина разливает ром в рюмки.

– Кажется, ты не очень рад?

– Просто ты застала меня врасплох. Я не ожидал…

Уже очень давно… – тихо забормотал он.

– Да, много чего случилось за это время.

– Даже слишком много.

– Но теперь стало светлее, уже можно жить! – Дина села рядом с ним и протянула ему рюмку.

На этой самой койке она боролась со смертью, когда в Фолловом море у нее случился выкидыш.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Андерс, вспомнив кровавый сгусток, который он выбросил за борт.

– Что наступают более светлые дни.

– Ясно… – Он ждал продолжения.

– Почему ты на меня так смотришь? – спросила она.

– Потому что не понимаю, чего ты от меня хочешь.

Дина откинула голову. Сейчас она похожа на свою лошадь, когда та ржет, стреноженная в загоне, подумал Андерс.

– Уж и не помню, когда мы с тобой последний раз беседовали наедине…

– Это верно, – согласился он.

Она сидела, взвешивая в руке рюмку.

– Тебя, Андерс, иногда трудно понять.

– Ну это уж слишком… А что, собственно, ты имеешь в виду?

– Ты никогда не говоришь о том, что у тебя перед глазами, – ответила она, поставив рюмку на ладонь и поддерживая ее другой рукой.

– Что же у меня перед глазами?

– Я, например.

– Этот курс не для меня, – буркнул он и смущенно поглядел на нее.

Лодка с девушками шла к берегу, они громко смеялись. Поднятая ею волна плескалась о борт шхуны. Воздух был пряный и соленый. Дина и Андерс остались одни.

В каюте возникла напряженность. Андерс не поднимал глаз.

– Мне хотелось бы, чтобы ты взял на себя заботу о Рейнснесе. Я собираюсь уехать на юг. Когда ты вернешься с Лофотенов, меня здесь, наверное, уже не будет.

Андерс медленно глотнул ром и отставил рюмку на маленький столик, прочно привинченный к настилу каюты. Ему пришлось протянуть руку, чтобы поставить ее.

– И куда же ты поедешь?

– В Копенгаген. А может, и дальше. Я поеду на пароходе…

– Значит, на юг? В Копенгаген? А можно спросить, по какому делу?

– Я не обязана отчитываться, – сухо ответила Дина.

Свет сделался фиолетовым. Динины пальцы беспокойно двигались на коленях. Овальные ногти блестели на фоне темной шерстяной ткани.

– Тебе тяжело? – спросил он.

Она взяла его руку и придвинулась к нему. Кожу Андерса кололи тысячи острых иголок. Он растерялся.

– Мне здесь тесно! Здесь нечем дышать! Понимаешь?

– Понимаю или не понимаю, какая разница… И долго ты намерена отсутствовать?