Они взяли карбас, чтобы сразу же привезти все в Рейнснес. Работнику из Фагернессета пришлось по жаре одному возвращаться с лошадьми через горы.

Матушка Карен пробовала вести с Юханом беседу о смысле жизни. О смерти. О будущем. И о его призвании.

Дина поехала прогуляться верхом. Одна. Вернулась она уже к вечеру.

Фома усмотрел в этом дурной знак. И решил отложить свой разговор с нею до другого дня.

В суматохе, вызванной пожаром и приездом Юхана, никто не сказал Дине, что с пароходом в Рейнснес на ее имя прибыл большой длинный ящик.

Когда посыльный из лавки сообщил ей об этом, она пошла в пакгауз Андреаса. Шаг у нее был широкий и легкий.

Там же, на причале, Дина раскрыла ящик. Он ждал ее целые сутки.

Лорк чувствовал, что его предали. Но он не упрекал Дину. Рядом с виолончелью его запах стал более явственным. Виолончель была тщательно упакована.

Дина осторожно вынула ее из ящика. И тут же хотела настроить.

Струны плакали, но не настраивались. Дина сказала об этом Лорку. Она очень волновалась. Подкрутила колки, попробовала еще раз. И опять услышала тот же жалобный плач.

Под причалом бились мелкие волны. Они беззаботно плескались и заглядывали в щели между досками.

Дина застонала от бешенства и досады.

Она решила отнести виолончель к себе в залу. Там, дома, виолончель, конечно, позволит себя настроить.

Но когда Дина вынесла виолончель на солнце, она сразу все поняла. Виолончель не выдержала путешествия. Она умерла. Случилось непоправимое — виолончель треснула!

Матушка Карен пыталась утешить Дину. Объясняла случившееся перепадом температур и влажностью.

Дина поставила виолончель в зале. В углу. Бок о бок со своей. Живую и мертвую. Рядом.

ГЛАВА 12

Я томился днем от жара, а ночью от стужи; и сон мой убегал от глаз моих.

Бытие, 31:40

Была передышка между сенокосом и уборкой картофеля. Ею следовало воспользоваться для ремонта крыши, пока люди не приступили к другой работе.

Местные рыбаки начали привозить вяленую рыбу. Ее сортировали и прессовали в связки по сорок килограммов на верхнем ярусе одного из морских пакгаузов. Рыбу отправляли в Берген, она шла за границу.

Из печени, что привозили вместе с рыбой, всю осень топили рыбий жир. Все кругом пропахло рыбьим жиром. Этот запах донимал всех. Он пропитывал волосы и выстиранное белье. Точно злой дух метил несчастных, работавших на жиротопне.

Все делалось в свой черед. На все требовались руки. Но эта работа приносила деньги и достаток всем обитателям Рейнснеса.

Новая скотница боялась старой коровы-вожака, той, у которой на шее всегда висел колокольчик.

После пожара вдруг обнаружилось, что скотница и эта корова не терпят друг друга. Почти каждый день корова опрокидывала подойник с молоком и скотница в слезах прибегала на кухню к Олине.

Однажды вечером Дина, услыхав голоса, вошла в кухню и узнала, что корова опять опрокинула подойник.

— А доить-то ты умеешь? — спросила Дина у скотницы.

— Да, — всхлипнула она.

— Я спрашиваю: умеешь ли ты доить капризных коров?

— Да. — Девушка сделала реверанс.

— Расскажи, как ты доишь.

— Сажусь на скамеечку, ставлю подойник между колен…

— А корова? Что ты делаешь с коровой?

— Я… мою ей вымя… Вы же знаете…

— А еще что?

— Еще?..

— Да. Ты же доишь живое существо.

— Больше ничего.

— С коровой надо обращаться как с человеком. Понятно?

Девушка испуганно поежилась:

— Она такая злая…

— Она злая только с тобой.

— Сперва она такой не была.

— Она стала злой после пожара?

— Да. Не понимаю почему.

— А потому, что ты вечно спешишь, торопишься в людскую, — вдруг там без тебя произошло что-нибудь интересное. Ты для нее все равно что пожар.

— Но…

— Поверь мне! А сейчас идем в хлев!

Дина вышла в сени и нашла рабочую одежду. Потом они вместе пошли к мычащей корове.

Дина оставила скамеечку и подойник в проходе. Потом подошла к стойлу и положила руку корове на шею. Тяжело и спокойно.

— Тихо, тихо, успокойся, — негромко приговаривала она и гладила храпящую корову.

— Осторожно, она злая! — испуганно сказала девушка.

— Я тоже. — Дина продолжала гладить корову.

Скотница с изумлением смотрела на нее. Дина вошла в стойло и поманила к себе девушку. Та нехотя подошла к ней.

— Вот так. А теперь погладь корову, — приказала Дина. Девушка повиновалась. Сперва боязливо. Потом страх прошел.

— Посмотри ей в глаза! — велела Дина.

Девушка опять подчинилась. Корова постепенно затихла и принялась за сено.

— С ней надо разговаривать как с человеком! — сказала Дина. — Можешь рассказывать ей о погоде, о лете.

Девушка заговорила с коровой. Сперва ее голос звучал неуверенно, почти жалобно, но потом в нем зазвучали даже сердечные нотки.

— Теперь покажи ей подойник и тряпку, но продолжай рассказывать, — велела Дина и, не спуская глаз с девушки и с коровы, вышла из стойла.

В конце концов корова повернула голову и с интересом смотрела, как скотница доит ее.

Девушка радовалась. Молоко текло тугими белыми струями, с краев подойника падала пена.

Дина ждала, пока девушка кончит доить.

Когда они возвращались с полными подойниками, Дина посоветовала скотнице:

— Можешь рассказывать корове о всех своих делах! О своем любимом! Коровы любят такие рассказы.

Девушка, которая уже собиралась поблагодарить Дину за помощь, испуганно остановилась:

— А если меня кто-нибудь услышит?

— Того поразят молния и несчастья! — серьезно сказала Дина.

— Но он может успеть до этого разнести все по приоду?

— Не успеет, — твердо обещала Дина.

— Где вы все это узнали? — спросила девушка.

— Где узнала? Да я росла у ленсмана вместе с коровами и лошадьми, — коротко объяснила Дина. — Только никому про это не говори. Ленсман опасней, чем любая злая корова.

— Вы там и доить научились?

— Нет, доить я научилась, когда жила у нашего арендатора. У него была одна корова.

Девушка с удивлением посмотрела на Дину и больше ничего не спросила.

Молоденькая скотница не могла умолчать о своей хозяйке. Она рассказывала про нее всем подряд. Как хозяйка ловко обращается с животными. Какая она добрая. Как всем помогает.

Она приукрасила историю, и та пошла гулять по усадьбам. Это было торжеством Дины, скотницы и коровы.

Да, Дина из Рейнснеса знает не только «Отче наш». Она всегда на стороне маленьких людей. Вспомнили историю Фомы, с которым Дина вместе росла. Теперь он пользуется уважением и ведет все хозяйство в Рейнснесе.

А лопарка Стине. С ее двумя незаконными детьми, одним покойным и одним живым. Ее приняли в семью. И она держала маленького Вениамина в церкви, когда его крестили.

Люди украшали эти истории своими подробностями, которые свидетельствовали об отношении Дины к беднякам. О ее справедливости. О ее большом и щедром сердце.

Нелестные истории про Дину потеряли свою силу. Стали просто некоей причудой, отличавшей Дину от других хозяек. Подчеркивали ее силу и исключительность.

Вереск окрасил дороги в красно-фиолетовый цвет. Большие капли падали с веток, когда Фома с Диной проезжали под деревьями. Солнечное око лишилось тепла и силы. Папоротник лениво хрустел под копытами лошадей.

Фома решился заговорить с Диной. Уж слишком давно он чувствовал, что она просто не замечает его.

— Может, тебе было бы приятней, чтобы я нашел себе другое место? — спросил он.

Дина придержала лошадь и повернулась к нему. Он понял, что своим вопросом застал ее врасплох.

— Почему ты заговорил об этом?

— Не знаю, но.

— Что ты хочешь сказать, Фома?

Голос у нее был тихий и вовсе не суровый.

— Я думал… Я все помню тот день… Охоту на медведя.

Фома смешался.

— Ты жалеешь об этом?

— Нет! Нет! Что ты!

— Хочешь еще так поохотиться?

— Да…

— И как в зале?