Розовые кусты Ингеборг, точно дрессированные, покорно терпели непогоду у стен дома и вокруг беседки. Гордость матушки Карен — клумба с лилиями выглядела так, словно ее несколько часов продержали в крепком растворе щелочи.

Плита на кухне трижды гасла. Олине поминала и Судный день, и геенну огненную, плакала и причитала.

Служанки носились по дому, забыв, что и в какой последовательности им следует делать. Бывало, что Олине раза два в год теряла рассудок, но с каждым разом все больше.

Андерс забежал за кухню, он только что распорядился убрать лодки в сараи и хотел выпить кофе.

Увидев, что там творится, он добродушно заметил:

— Не беда, Олине. Если ты когда-нибудь и лопнешь пополам от злости, тебя хватит на обе половины!

— Но у каждой будет только по одной руке и ноге. Не мешайся под ногами, щенок! — сердито ответила она и бросила в него деревянным башмаком.

Но кофе он получил. Таков был закон. И принес за это две охапки березового хвороста на растопку.

Работники убрали лодки и теперь закрепляли на причалах все, что осталось непривязанным.

На флагштоке висел жалкий обрывок флага, большую его часть унесло ветром. Этот обрывок можно было принять за издевательский пиратский флаг.

Но хуже всего был дождь. Он так стучал по крыше и водостокам, что действовал на нервы матушке Карен.

В людской протекла крыша. Служанки и работники бегали с ведрами и ушатами, спасая от воды постели и укладки.

Фома плашмя лежал на крыше, пытаясь залатать дыру, но ему пришлось отказаться от этой затеи.

В проливе уже несколько часов пыхтел «Принц Густав», но все не мог приблизиться к Рейнснесу.

Люди, отрываясь от своих занятий, то и дело поглядывали в его сторону. Никак «Принц Густав» припадает на один бок? Да, похоже на то.

Шли жаркие споры, поднимать ли поврежденный флаг. Запасного в Рейнснесе не оказалось. Матушка Карен была решительно против. Никто не виноват, что непогода унесла с собой половину флага, но такой флаг на флагштоке будет выглядеть как оскорбление.

Нильс хотел послать Фому к одному из арендаторов, чтобы взять флаг взаймы.

Но Дина воспротивилась. Прежде чем Фома вернется, Юхан будет уже дома — и флаг не понадобится.

Вениамин несколько раз выбегал на улицу посмотреть, где пароход, и каждый раз его приходилось переодевать во все сухое.

Не выдержав, Олине крикнула на весь дом, что мальчишка дикарь и Стине должна лучше следить за ним.

Высоким звонким голосом Вениамин крикнул ей в ответ:

— Нет, Олине, я не дикарь! Я язычник!

Ханна серьезно кивала, выражая свое согласие, и помогала Вениамину расстегивать многочисленные пуговицы. Их любовь и дружба были незыблемы. Ханна как тень ходила за Вениамином. Если он падал в ручей, падала в ручей и Ханна. Если Вениамин разбивал колено, плакала за него Ханна. Когда Олине назвала его язычником, Ханна подняла рев и не успокоилась до тех пор, пока Олине не назвала язычницей и ее.

Из дверей, окон и щелей летели звуки виолончели. И уносились прочь, подхваченные шквалами ветра.

Дождь, как водяная арфа, выводил свою мелодию.

Дина была несокрушимой скалой, тогда как весь дом, перевернутый вверх дном, и вся усадьба крутились и пенились, точно сливки в маслобойке. Она не вмешивалась в эту неразбериху. Хаос как будто не касался ее.

Людям необходимо порой испытывать сильные чувства. Когда пароход был уже почти у берега, Дину стали звать вниз. Слышались топот на лестнице, хруст ракушек на дорожках, звон посуды в кухне и в буфетной, хлопанье дверей.

Наконец в доме все стихло — на берегу приветствовали сына Иакова. Далекие крики «Ура!» и гудок парохода долетали сюда вместе с ветром и слышались довольно отчетливо.

Дина словно только этого и ждала. Чтобы спуститься по аллее и приветственно помахать рукой. Не смешиваясь ни с кем. Может, ей хотелось встретить его одной, чтобы понять, каким он стал.

Но все получилось совсем не так, как ждали, хотя люди уже смирились и с непогодой, и с опозданием парохода.

«Принц Густав» издал привычный гудок, собираясь следовать дальше. Андерс и Нильс сами встречали на шлюпке возвратившегося наконец домой сына Иакова. Один из работников схватил шлюпку за нос и провел ее между камней.

Дождь временно затих. Дина остановилась в дверях и смотрела вниз, на аллею.

Юхан, стоя среди своих сундуков, с улыбкой поднял шляпу и приветствовал людей, толпившихся между камнями и причалами. Рядом с ним стоял смуглый высокий человек в кожаной шляпе.

По всему берегу, рвущиеся вместе с ветром на север, пестрели платки, шали и юбки. По разъяренным небесам неслись тучи.

Неожиданно ударила молния. Вспыхнуло пламя. Красное, жирное, злобное.

— На хлеве крыша горит! — крикнул кто-то из работников.

Люди забегали, все смешалось.

Богослов богословом, «Принц Густав» «Принцем Густавом», они и сами как-нибудь обойдутся.

Толкая друг друга, люди со всех ног бросились к хлеву.

Фома первым оказался с топором на коньке крыши. Черный от сажи, он с бешенством рубил загоревшиеся доски и сбрасывал их вниз, по земле рассыпались искры. Никто не знал, откуда у Фомы такое проворство и сила. Никто не учил его, что ему делать.

Неожиданно в толпе возникла Дина, она властно отдавала короткие приказы:

— Андерс, выводи животных! Сперва лошадей! Нильс, давай мокрый парус на сено! Эверт, принеси еще топоры! Гудмунд, закрой загон! Девушки, тащите ведра с водой!

Ее голос перекрывал и шум ветра, и треск горящего дерева. Она стояла широко расставив ноги, волосы черной стаей вились вокруг головы.

Синяя муслиновая юбка с шестью широкими складками впереди казалась парусом, противостоящим ветру.

Взгляд ее был холоден и полон внимания. Она не спускала глаз с Фомы и одним этим как будто удерживала его на крыше.

А голос был похож на крик ворона. Громкий и сердитый.

Вскоре еще несколько человек вскарабкались по стремянке, приставленной Фомой к крыше, и бросились помогать ему.

Дождь, который последние сутки, как чума, косил все на земле и на море, вдруг прекратился. Но ветер был преисполнен коварства и злобы.

Люди метались с мокрыми парусами и мешками, гасили искры, находящие себе сухую поживу.

Несколько горящих досок рухнули на сено, лежавшее на чердаке хлева, и угрожали запалить все кругом.

— Андерс, следи за сеном! Держи там мокрые паруса! — кричала Дина.

Люди мгновенно оказывались там, где были нужны их руки. Ведра, поставленные с утра в людской под текущей крышей, вмиг перекочевали к хлеву. Остальные принесли из кухни и погребов.

Слава Богу, что все было мокрое — трава, стены. Все было пропитано водой. Искры шипели и гасли.

— Недосмотрел сегодня Господь за нашей крышей! — бросил Андерс, пробегая мимо Дины с мокрым свернутым парусом на плече.

Она даже не взглянула на него.

«Принц Густав» срочно бросил якорь, на воду спустили шлюпки. И вскоре уже матросы и пассажиры-мужчины устремились вверх по аллее, чтобы принять участие в тушении пожара.

Хлев стоял далеко от берега. Выше дома и всех дворовых построек. Носить воду из моря было неблизко.

Кто-то бросился к колодцу между хлевом и домами. Но там дело шло медленно, выигрыш был невелик.

Мужчины и женщины выстроились цепочкой от хлева до берега. Их было недостаточно, чтобы передавать ведро из рук в руки, приходилось пробегать с ведром несколько метров.

И тем не менее вскоре ведра уже взлетали с земли на крышу хлева.

Матросы работали не щадя сил. Слышалась брань, проклятия и крики «Ура!».

Штурман с капитаном тоже тушили пожар. Они сбросили с себя кители, фуражки и смешались с общей толпой.

Машинист-англичанин говорил громовым басом на своем ломаном норвежском, которого никто не понимал. Шея и плечи у него были как у моржа, и он привык таскать тяжести.

На крыше рядом с Фомой работали еще трое. Они обвязались веревками и ходили по крыше, точно по палубе в бурю, им помогала держаться на ногах ловкость, а иногда и ветер. Двое работали топорами, двое принимали ведра с водой.