Скопческий рай не состоялся. Но можем ли мы сказать с уверенностью, что модель жизни, придуманная и в огромных масштабах реализованная скопцами, ушла в прошлое, не оставив после себя никаких следов?
«Интересный мужчина хочет познакомиться…»
«Примерно через полгода после того, как я решил, что жизнь кончена, Слава, мой приятель, принес мне десяток писем.
– Это вам, Леонид Петрович. Посмотрите, может быть, что-нибудь подойдет?
– Что это?
– Отклики на ваше объявление. Хотят познакомиться с вами.
– Но я же не давал…
– Ну и что, а мы решили сделать вам подарок и напечатали. «Интересный мужчина 42 лет хочет познакомиться…»
– Да ну, глупости! – сказал я, жадно глядя на письма. – Что тут может быть подходящего!
Слаб человек. Сколько я не говорил себе прежде, что объявления не приносят счастья, но могут доставить множество огорчений, а все же читал письма запоем, отвечал на каждое. Иные знакомства сразу увядали, иных я сам отшивал. В результате отсева и отбора дело дошло до встречи всего пять-шесть раз…»
Но даже эти, придирчиво отобранные Леонидом Петровичем «варианты» при ближайшем рассмотрении его надежд не оправдали. Одна девушка оказалась совсем не похожа на свой фотоснимок, с другой обнаружилась сексуальная несовместимость. А с третьей и в самом деле получилась большая неприятность. Началось все очень мило, она поселилась у Леонида Петровича, ухаживала за ним, играла в семью, но по легкомыслию навела на квартиру бандитов.
Почта между тем продолжала работать, новые письма приходили – и среди них письмо от Ольги, отношения с которой и заставили, собственно, Леонида Петровича взяться за дневник. Письмо было хорошее, а фотография – плохонькая, все вместе ничего не обещало, но случай неожиданно свел их на дне рождения. «Заглянув ей в глаза – зеленые, ясные, шалые, – я вздохнул про себя и ушел тихонько, чтобы успеть на метро».
Но раз были общие знакомые – встречи продолжались. Всегда – на людях, по каким-то посторонним поводам. Несколько раз Ольга побывала у Леонида Петровича в гостях, но и после этого, говорит он, долгое время еще ничего у них не намечалось.
«Однажды она спросила: „Так что, мне остаться?“ „Как хочешь“, – говорю. „А ты – хочешь?“ Кажется, я хотел. Точно не помню, но все это было нетрудно, играючи, необременительно.
Так это началось. Никакой особой радости – той, что пришла потом, неожиданно, как озарение, – не было. Было не плохо, вопросов я себе (и ей) не задавал. Ничем не старался привлечь. Маленькие подарки – знаки внимания… Я не считал ее своей, не думал, что она у меня есть, но привыкал, снисходя к ее недостаткам, радуясь достоинствам и вовсе не считая, что наша близость перерастет во что-то большее. Помню, что полусерьезно планировал, где поставить ее аквариум с рыбками, но мысли о постоянном присутствии Оли в моей жизни были чистой игрой: наоборот, мне нравилось, что вот наконец-то женщина, у которой есть где жить, и наши встречи происходят не по необходимости а по обоюдному желанию. Я еще рассуждал, что получил то, чего всегда желал: необременительные сексуальные отношения раз в неделю при полном душевном покое…» Ольга не скрывала, что Леонид Петрович – не единственный в ее жизни, но и это в тот период ему лишь слегка досаждало.
И форма этих записей, и сквозящая в них горечь показывают, что это – как бы преамбула к дневнику, вылившаяся на бумагу, когда события уже достигли финала или достаточно близко к нему подошли. Это придает повествованию оттенок некоторой литературности – к счастью, не слишком сильный, не ставящий под сомнение искренность автора.
«31 декабря
У меня в одиночестве «крыша едет», а видеть и слышать никого не хочу. Наваливается дикая депрессия. Не нахожу себе места. По всем приметам и гороскопам – время самое неудачное, сулящее мне всяческие потери.
Как всегда в моменты, требующие непривычной активности, хочется залечь, уйти в «башню» и писать книгу. Смутные видения преследуют. Бред тоски по чему-то прекрасному, недосягаемому.
Не разберусь в своих отношениях с Лелькой. Надо бы на нее молиться, а я все размышляю – нужно ли мне это.
3 февраля
Ну, вот. Тревоги (некоторые) позади. Машина куплена, зарегистрирована. Сегодня оформили доверенность на Лельку. Вечером приходил Виталий, и его отвезли (как это, оказывается, приятно!) домой на машине…
Что-то происходит, движется. Привыкаю к Леле, даже начинаю думать, что из этого что-то может получиться.
15 февраля
Вроде убеждал себя, что не так уж мне и надо, а вот тебе – как стали отнимать, завопил: «мое!»
К Ольге приехал Антоша, и они жили у меня (другого слова не подберу) с пятницы до понедельника. Я много слышал от нее про этого мальчика. Еще летом он упал в метро и сильно расшибся. Лелька с ним возилась, как с ребенком, пыталась устроить в Москве – в маленьком городке, где он живет, негде учиться (он немного рисует). Теперь даже трудно вспомнить, что чувствовал, как к этому относился… И вот он приехал снова, Леля привела его ко мне. На следующее утро она уехала на дежурство. Антон поднялся тихо, как мышка. Умылся – и простился. «Ты к Оле сейчас?» – спросил я светски. «А куда же мне еще?» – трагически сказал юноша. Забрал свою сумочку. Я остался с немножко виноватым ощущением радости, что больше его не увижу. И вдруг – звонок: «Ну, мы скоро приедем, ты не против?» Тут уж я сказал: «Ну куда же вам деваться…» «А если бы было куда – то против?» «Да, против». Смеется недобро… Приехали с ликером, как голубки. Я подхватился, позвонил сестре, поехал к ней, остался там на ночь.
Утром вернулся домой. Леля поехала заправляться. И тут Антон решил со мной поговорить. Сказал, что очень не хочет уезжать, просит разрешить жить у меня. «Я буду очень мало есть, тихо в уголочке…» Я понял, что Леля ничего ему о наших отношениях не говорила (да, впрочем, какие такие у нас отношения?), что у мальчика караул в голове полный. Жалко его. Но как быть-то?
Когда сидели с Лелькой на кухне, она тихонько так, в ответ на мою холодность к Антоше: «Никому-то он не нужен. Кроме меня».
Это, пожалуй, и есть точка.
24 февраля
Как все хорошо с Лелькой…
28 февраля
Неужели так и не научусь видеть ясно и не обольщаться? Что себе вообразил! О большой любви я, конечно, не думал. Но верил, что есть привязанность, смешанная с нормальным расчетом. Есть понимание моего отношения. Вчера еще верил.
А сегодня… «Позвонила мне подружка, уговорила поехать на дискотеку. Там встретила мальчика…» – и дальше во всех подробностях: какой мальчик, как на нее смотрел, что говорил, куда они потом пошли, натанцевавшись…
Что со мной сталось – не передать. Ухнуло сердце, голова кругом.
… Конечно, надо быть во всех отношениях сдержаннее. Не забывать: Леля вдвое меня моложе. Странно было бы, если бы наши отношения полностью ее удовлетворяли.
Но знать, что получаешь объедки с чужого стола?.. Привыкать к мысли о себе, списанном, старом, малопривлекательном, смешном…
Я так верю всем, а меня всегда обманывали.
1 марта
Как говорится, в ночь вместилась жизнь. Какой же она умеет быть милой, внимательной! И вдруг – так же ласково: «Эдик будет звонить сюда. Хочешь – приедет?»
Приехал – симпатичный, напряженный (а как еще?). Сидели неловко. Лелька пыталась веселить, что ей категорически противопоказано, – такие натужные, грубые шутки. Потом они поехали куда-то вдвоем. Я сидел, слушал Баха и тосковал.
Что мне нужно – верность? Тепло живое, запах в доме, кашель в ванной – вот что, оказывается, так нужно для жизни! А я и не знал?
Сейчас, невыспавшийся, несчастный, даже не знаю, за что уцепиться, как за главное, что больше всего болит. То, что я чувствовал последние несколько дней – всего-то несколько дней! – было прекрасным ощущением, похожим на счастье. Леля меня не обманывала: она всегда говорила о своем отношении ко мне очень трезво и сдержанно. Но ее слова: «я тебя ни на кого не променяю», даже сказанные не слишком всерьез, по сути своей несут зерно истины: таких отношений у нее ни с кем не может быть.