Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Специально так подробно останавливаюсь на этих примерах, чтобы подчеркнуть: ни с одним из них скопчество не имеет ничего общего.

Ни в одном из известных истории вариантов лишение пола не затрагивало женщин. Разве что в виде сурового наказания. в обществах, где на женщину смотрят как на рабыню. И то, говорят, подобные обычаи остались в самом далеком прошлом. Как слова евнух, кастрат не имеют женского рода, так и социальные роли, для исполнения которых требовалось изменить человеческую природу, подразумевали только мужчин.

Первыми учениками Селиванова тоже были мужчины. Но цель, провозглашенная им, была всеобщей. Если Адаму необходимо возвращение в первородном состояние, то как это может не распространяться и на Еву? У нее ничуть не меньше прав на очищение от греха, на вечное блаженство!

Утверждают, что Селиванов сопротивлялся этому. Что-то, очевидно, настораживало его в женщинах, хоть они ему и благоволили. Даже позже, когда уже появились первые скопчихи, он настаивал на том, чтобы обе части общины существовали раздельно и ни на собраниях, ни на радениях не смешивались. Но и тут его не послушались.

Бесконечные суды над скопцами требовали повышенного внимания со стороны судебных медиков. Со своей профессиональной точки зрения, глубоко интересовались их проблемами патологоанатомы. Совместными усилиями был накоплен огромный материал, в том числе изобразительный. Абсолютное внешнее тождество полов производит сильнейшее впечатление. Считается общепризнанным, что у мужчин после операции появляются женские черты. Фотографии скопцов обоего пола позволяют сделать чрезвычайно существенное уточнение: черты женщины, которая тоже лишена признаков своего пола!

Все традиции, связанные с ампутацией пола, непременно включали в себя элемент насилия. Инициатива исходит сверху, от лица или лиц, обладающих неограниченной властью – победителей над побежденным, взрослым над ребенком, судьи над преступником, господина над рабом. Не случайно мы встречаем эти обычаи только в тех обществах где власть одних людей над другими имела абсолютный, всеобъемлющий характер, уподоблявший подчиненное лицо животному или неодушевленному предмету. Кого можно просто так, по своей прихоти убить – того можно для каких-то практических надобностей и кастрировать.

Наши скопцы действовали на началах полной добровольности, вопреки настояниям власти, – в этом еще один знак неповторимости и уникальности этого явления.

Я внимательно перечитал свидетельства, собранные комиссией Липранди, которая, по вполне понятным причинам, была заинтересована в доказательствах принудительного, насильственного характера оскоплений. Чувствуется, что ни один случай, позволяющий сделать такой вывод, не был оставлен без внимания. Одного несчастного обманули, опоили, а когда он протрезвел и пришел в себя – все уже было кончено. За другим гонялись, расставляли хитрые ловушки. На третьего наставили сразу два пистолета… Это добавляло к мрачному, с оттенком мистицизма злодеянию привкус обычной уголовщины – не лишний для тех, кто стремился возбудить против еретиков общественный гнев и презрение.

Бывали ли такие эпизоды в действительности? Вполне возможно. Но можно поручиться за то, что массового характера они не имели. И уж подавно такое объяснение не годится для желающих понять, за счет чего число Голубей могло дойти до семизначных цифр.

Ловить, приневоливать, насиловать – все это никак не вяжется с мироощущением, сконцентрированным в скопческом мифе. Элита не прибегает к насилию, чтобы ввести кого-то в свои ряды! Ей достаточно широко распахнуть двери. Самое большее – объяснить непонимающим, закосневшим в грехе, что именно у них поставлено на карту, что именно они приобретут и чего лишатся в зависимости от своего решения. Элите всегда свойственно некоторое высокомерие. Для полноты самоощущения ей необходимо сознавать, что есть кто-то, к ней не причастный – как возвыситься, если возвышаться не над кем? Скопцам, судя по их высказываниям, этого высокомерия вполне хватало.

Из этого вовсе не следует, что все обвинения в насилии были сфальсифицированы. Скорее всего, в протоколы заносились истинные показания. Но вот что бросается в глаза: если дело возбуждено по свежим следам события, сигнал о нем поступает откуда-то со стороны. Отец жалуется на погубителей сына. Крестьянка заходит в чужую избу, видит там окровавленного человека – приемного сына хозяев, догадывается, в чем дело, спешит поделиться своим открытием со священником, тот немедленно пишет донос церковному начальству (так начинались эпические события в тамбовском селе Сосновка). Или враждуют родственники, соседи, ищут способа друг другу насолить, занимаются слежкой – а тут такой подворачивается случай… Чтобы сам оскопленный прибежал искать защиты у закона – такие случаи мне не встречались. Обычно все происходит так. Дознание ведется спустя какое-то время. Человек арестован, с ним обращаются грубо, часто бьют, пытают. «Как посмел?» За исключением необычайно сильных натур, в подобной ситуации все ведут себя одинаково – стараются свалить на кого-то другого инкриминируемую им вину…

Операция продолжается считанные мгновения. Допустим, совершить этот шаг можно в ослеплении – поддавшись чужой воле, уверовав в сильную идею, проникшись отвращением к самому себе. Все эти мотивы способны полностью поработить человека, его разум и его эмоции. Это психически уравнивает скопцов с раскольниками-самосожженцами и со всеми другими фанатиками, совершающими ритуальные самоубийства. Но сходство на этом же и кончается. Суицид не знает фазы отрезвления и разочарования. Оскопление тоже необратимо, но в узком смысле: человек продолжает жить. Кастрация изменяет его духовный мир, но не так радикально и не так стремительно, чтобы превратить его в какого-то непонятного античеловека, сродни инопланетянам, с особым устройством восприятия и мышления. В самом главном он остается самим собой, каким он был раньше и какими продолжают оставаться окружающие. Даже сексуальный инстинкт не покидает его целиком, вместе с отсеченной частицей плоти, поскольку материальная, биологическая база этого инстинкта сосредоточена не только в гениталиях, несмотря на то, что именно это место иногда называют «причинным»…

Скопец, таким образом, оставался членом того самого социума, который смотрел на подобных ему как на уродов, калек, людей неполноценных по самому большому счету, непоправимо и безысходно несчастных, заслуживающих если и не презрения, то безусловного сострадания или, положа руку на сердце, того и другого вместе. И он, по всем законам психологии, должен был точно так же относиться к себе. Защищаясь от этих горьких переживаний или отдаваясь им на съедение – это, как мы уже видели на примере евнухоидов, допускало множество разных вариантов, но главным, определяющим цветом его жизни мог быть только черный – цвет горя и безнадежности.

Так бывало и со всеми людьми третьего пола в истории – как ни приблизительно известна нам их жизнь, но эти-то штрихи хорошо сохранились, потому что они казались окружающим главными в их портрете. Третий пол мог стать надежным залогом для достижения богатства, власти, славы – в самых высоких степенях и в самых убедительных выражениях. Но ничто не могло заглушить нескончаемой обиды, прорывавшейся наружу в их чертах, вошедших в легенду: злобности, мстительности, коварстве. Блеск и величие не компенсировали этого несчастья, а только подчеркивали его глубину.

Наверное, такие страдальцы встречались и среди скопцов. Но – лишь как исключение. Типичным же было противоположное состояние – покоя и довольства, которое так поразило меня когда-то при встрече с Калистратом. В их палитре доминировал белый цвет. Себя они называли «белыми голубями» (других Детей Божьих – «серыми»), «бельцами», «белоризцами». Ритуал оскопления именовали «убелением» или усаживанием на «белого коня» подразумевая под этим, вероятно, не только достижение чистоты, но одновременно и положенную за нее награду. Они стремились к блаженству – и достигали его. Они были счастливы! В их положении это было так же противоестественно, так же немыслимо, как если бы они отменили в местах своего обитания закон всемирного тяготения. И тем не менее так было. И это больше, чем все остальное, делает скопчество феноменом, не имевшим аналогов никогда и нигде.

68
{"b":"2909","o":1}