Полностью отдаваясь материнским заботам и хлопотам, княгиня Ольга устранилась от каких бы то ни было хлопот иных. И даже не спрашивала, что там говорят во дворце великого князя или о чем орут киевляне на площадях и улицах стольного города. Ей вполне хватало счастья кормить младенца и наблюдать, как он с каждым днем крепнет и наливается силой И слушать вдохновенный шепот нянек, рассчитанный на ее уши-

— Богатырь растет

— Великий воин будет. Великий.

Дворцовые и столичные новости привозил Асмус. Она никогда не принимала его не только наедине, но и вообще в покоях, и ромею приходилось докладывать только на прогулках. Впрочем, это его не смущало.

— Говорят, хазары изрядно приодели дружину воеводы Свенельда, моя королева. — Даже боком продвигаясь по тропинке сада, чтобы ни на мгновение не терять из вида глаз великой княгини, он умудрялся учтиво кланяться — Прослышав об этом, киевляне кричат, дерутся и даже задевают княжеских дружинников, выкрикивая им в лицо, что они — ободранные холопы.

— А что же великий князь? — лениво спрашивала Ольга.

Некоторое охлаждение меж великой княгиней и ее личным дворянином наметилось после того, как Ольга нарекла младенца Святославом. Это было еще не имя, а прозвище, рекло. Потому что официальное имя присваивалось младенцу мужского пола после посажения на коня Это событие было одним из самых важных в человеческой жизни, мужчина приобретал законность существования, общественный статус и имя, после чего опоясывался мечом и переводился из женской половины дома на мужскую его половину. Таков был обычай русов, ни одно славянское племя его не восприняло, но русы держались за старинный обычай цепко. И поэтому имя, которым называли малыша мать, няньки и прочая женская челядь, не имело ровно никакого значения.

Однако рекло, которым Ольга назвала сына, было славянским, и византийцу Асмусу это не понравилось.

Беда не в том, что не понравилось. Беда заключалась в том, что личный дворянин великой княгини несколько переоценил свое влияние на нее. Да и слова, которыми он постарался объяснить свое отношение к славянам, были скверно им продуманы.

— Тебе ли, королеве русов, называть единственного сына именем челядинов? — Он постарался вложить в тон своего дерзкого вопроса как можно больше теплой дружеской улыбки. — Великий князь все равно наречет его по-иному, а рабы привыкнут, и что придется слышать наследнику Киевского Стола?

Ольга изо всех сил стремилась сохранять добродушное настроение, потому что лекарь из Византии и пожилые няньки сказали ей, что дурные чувства кормящей матери отражаются на младенце. Это было нелегко, потому что роды ей достались трудные, долгие и мучительные.

— Русы — река в славянском море, Асмус. И она уже начинает пересыхать.

— Твой великий отец Олег Вещий объявил все славянские земли владениями русов, моя королева.

— А хватит ли у нас сил, чтобы удержать эти владения? Славяне непокорны и своенравны, но свято исполняют свои клятвы. Так лучше взять эти клятвы с них, чем потрясать мечами.

— Славяне — варвары, моя королева. Они умыкают невест на гульбищах, продают своих же земляков в рабство за долги и творят кровавые жертвы своим идолам.

— Ты прав, гордый византиец. — Ольга улыбнулась несколько напряженно. — Только варварство преодолимо, и твоя родина служит тому примером. Говоря такие слова, ты нарушаешь заповеди Христа, Асмус.

— Возможно, ты не так поняла меня, моя королева… — Ромей попытался отступить, почувствовав сдержанный гнев великой княгини, но чуточку опоздал.

— Я постараюсь внушить своему сыну, что единственный путь к созданию могучего государства есть объединение славянских племен вокруг Киева, а не бесконечные усмирения и тяжесть новых даней. Не меч, но мир должен править этой огромной землей. И если сыну это не удастся, мой внук завершит этот великий труд и великий подвиг. К сожалению, ты огорчил меня, и младенец получит сегодня горькое молоко. Ступай, Асмус. Я позову тебя, когда ты мне понадобишься.

Лодочники князя Мала по лесным речкам и протокам, которые они знали в совершенстве, доставили в Иско-ростень часть добычи Свенельда. Горазд отбирал ее лично и, прекрасно зная жадность великого князя, не поскупился на драгоценные камни. Индийские смарагды и рубины по чистоте и яркости красок спорили с бирюзой и яхонтами, украшающими браслеты, а старинные, кованого золота перстни можно было отсыпать ковшами. Такой добычей князь Игорь никогда бы не стал делиться с дружиной, и Горазд правильно понял тонкую игру своего воеводы.

— Золото отдашь великому князю, а камни пообещаешь передать ему из рук в руки, когда он подпишет с тобою договор, — строго говорил воевода князю Малу, показывая ему доставленный Гораздом груз. — Скажешь, что это — для него лично. Твоя благодарность.

— Хитер ты, воевода! — усмехнулся Мал.

Тем временем дружинники Свенельда возвратились в стольный град. Киев возликовал, а княжеская дружина взроптала.

— Воины Свенельдовы изоделись, а мы в сермяге ходим! — орали наиболее горластые. — Веди нас, великий князь, за добычей и честью воинской!

Братья— волки, сыновья Годхарда, не орали, но их тихие доходчивые беседы за братиной пива стоили любого крика на площадях и перекрестках.

— Не любит великий князь своей дружины…

— У Свенельдовых дружинников перстни на руках. А уж как жены-то их изукрашены!

— Слабый вождь нам достался, братья.

— Значит, принудить надо, коли слабый! Бушевал Киев…

Великий князь знал и о криках, и о тайных шепотках. Люди Кисана бывали везде, где собиралось больше трех дружинников. Они старательно передавали все, что слышали, Кисану, но первый боярин пересказывал их донесения великому князю осторожно, только в самых общих чертах, не упоминая при этом ни одного имени

— Нужен поход, великий князь — Он повторял эти слова, как припев, после каждого доклада.

Князь и сам понимал, что поход нужен. У него не было иных сил ни против орущего Киева, ни против ворчащих бояр. Он повелел выплатить дружинникам жалованье вперед, еще не объявляя о походе, но это лишь ненадолго притушило тлеющие угли недовольства.

А Кисан неторопливо и вкрадчиво продолжал точить князя Игоря изнутри. Он чувствовал, что еще немного, вот-вот, две-три беседы наедине, и великий князь повелит собирать дружину и вострить мечи. Однако Рюрикович и здесь остался непредсказуемым: вместо похода он повелел передать великой княгине, что навестит ее для доброй беседы.

Весть о желании великого князя навестить супругу и рожденного ею наследника передал Ярыш.

— Распорядись сам, великий князь обидчив, — сказала Ольга. — Ко мне — мою боярыню.

— Сейчас пришлю. — Ярыш подумал, спросил вдруг: — Может быть, мне лучше не попадаться на глаза великому князю?

— Почему?… А, да. Его прощение… — Великая княгиня усмехнулась. — Хорошо, не встречай. Но провожай обязательно со всем почтением.

— Я понял тебя, королева. — Ярыш еще раз поклонился и вышел,

Вошла боярыня. Ольга передала ей сына, усадила в кресло.

— Не вставай перед великим князем.

Проверила запас любимых Игорем маринованных груш и фряжского вина, села напротив боярыни с младенцем Взяла рукоделие, изо всех сил делала вид, что вышивает, но сама прислушивалась, что происходит во дворе

— Помни, ты целиком занята младенцем.

— Да, великая княгиня.

Вскоре раздался шум во дворе, грохот мечей, звон стремян спешившейся княжеской стражи. Затем послышались шаркающие шаги, и боярский сын распахнул дверь.

— Великий князь!

Вошел князь Игорь. Как всегда, хмурый, мятый, желтый, точно только-только поднялся с постели, на которой так и не смог уснуть в очередную ночь.

— Супруг мой! — Ольга склонилась в почтительном поклоне. — Что привело тебя в столь неурочный час?…

— Почему?… — неожиданно воскликнул великий князь.