— Ты с Хильбертом приходила к старой колдунье в пещерку! Зачем? Зачем ты ходила к этой старухе, по которой тосковали все пыточные клети и костры Киева? Молчишь? А я знаю. Знаю! Ты взяла у нее отраву, чтобы убить меня! И подсунула мне, да только я не умер, а просто заснул! Помнишь, Кисан, я рассказывал тебе об этом? Ну, как же, как же! Еще какой-то сон…

— Ты мне рассказывал, великий князь, что подобные сны тебе никогда прежде не снились, — негромко сказал Кисан. — И что тебе было в этом дарованном сне так хорошо и приятно, как не было никогда доселе.

— Она хотела меня отравить! — крикнул Игорь. — Отравить своего супруга!… Я обвиню ее в этом злодеянии, и ты, Кисан, подтвердишь мои слова.

— Боюсь, великий князь, что никто не поймет ни твоего обвинения, ни моего подтверждения, — в голосе Кисана прозвучала вдруг весьма суровая нотка — Тебе снился не смертный, а свадебный сон

— Свадебный, ты сказал? Свадебный? Да она не желает рожать мне наследника, Кисан! Не хочет, не желает, даже не думает об этом! Но я ее заставлю Заставлю!.

— Великий князь…

Кисан неожиданно шагнул к Игорю и протянул руку, точно намереваясь удержать великого князя от неосторожного слова. Потом вдруг остро глянул на Ольгу, тотчас же отвел глаза, опустил руку и замолчал.

— Я решил, как я с тобою справлюсь, — продолжал великий князь, то ли не заметив предупреждающего шага Кисана, то ли пренебрегая им. — Решил!… Ты уедешь в загородное именье, я запру тебя в палаты, и ты будешь сидеть безвылазно, пока не понесешь ребенка в чреве своем.

— Позволь, великий князь… — растерянно произнес Кисан. — Для этого нужно…

— Знаю, что хочешь сказать, знаю! Не одну запру ее, а вот с ним. С ним!…

Перст великого князя уперся в бронзового истукана. Плохо понимая славянский язык, раб глупо улыбнулся безъязыким ртом. А Кисан, подавив вздох, нервно потер руки.

— Жаль, что тебе не отрубили уши, когда рубили язык. — Ольга говорила по-гречески, почти спокойно улыбаясь при этом. — Теперь тебе придется умереть.

— Не смей говорить в моем присутствии на языке, которого я не понимаю! — крикнул Игорь.

— Великим Киевским князьям непозволительно не понимать языка ромеев, — с упреком сказала Ольга. — Если ты не убьешь его, то это сделаю я. Он слышал то, что недопустимо слышать рабу: великую хулу на твою супругу.

— А чтобы все ему было доступно, мои дружинники будут тебя держать, — в упоении от им же самим нарисованной картины князь Игорь уже ничего и никого не слышал. — И начнем, не откладывая, с сегодняшнего дня. Ты сегодня… Нет, завтра! Завтра ты уедешь в Берестов вместе с этим безъязыким. Иначе — правеж! Старая кляча, старая повозка, к которой палач прикует тебя, голую по пояс. И проведет по улицам Киева, хлеща бичом…

— Вон, — спокойно сказала вдруг Ольга. Молчание длилось довольно долго. Потом великий князь спросил неуверенно:

— Что?… Что ты сказала?

— Вон из моего дома, — повторила Ольга, хотя внешнее спокойствие и негромкий голос давались ей с величайшим, необычайным напряжением всех сил. — Со всей своей оравой и этим ромейским калекой. Вон, великий князь Игорь. Это — дом Вещего Олега.

— Ты слышал, что она сказала? — в растерянности спросил Игорь Кисана. — Слышал?… Я не ослышался, нет?

— Нам следует покинуть этот дом, великий князь, — твердо сказал Кисан.

— Покинуть?… — взъерошился великий князь.

— Это и вправду дом Олега. Если мы не уйдем, за поруганную честь его дочери поднимутся кривичи и новгородцы, псковичи и сабиры. Все племена, кто к нам присоединился добровольно. И тогда уже ничто не удержит остальных славян от восстания. Нас сметут топоры смердов.

— Ее дом в садах с белыми лилиями! — возмущенно крикнул Игорь. — Думаешь, я забыл кувшинки на прудах?…

— Вон из дома Олега, — вновь негромко повторила Ольга.

— Великий князь, — тихо, но так, чтобы слышала Ольга, сказал Кисан. — Если мы сейчас не уйдем, завтра начнется славянский бунт во всем Великом Киевском княжестве. Поверь мне, великий князь, это будет так.

Игорь долго молчал, возмущенно пыхтя и раздувая ноздри. При этом он смотрел только на свою су-пруту, и Кисану пришлось взять его под руку и повести к дверям. Князь не сопротивлялся своему первому советнику, но все время оглядывался на Ольгу. Пока не скрылся в дверях.

Где— то в доме, а позднее -во дворе раздались команды. Топот ног, металлический звон стремян, мечей, упряжи, голоса дружинников, ржание взнузданных лошадей. А потом…

А потом великая княгиня Ольга рухнула на ковер, вдруг потеряв сознание.

— Очнись, королева русов…

Ольга пришла в себя. Она лежала на ковре в собственной палате. Над нею склонился обеспокоенный Асмус:

— Позвать лекаря?

— Нет. Сама.

Протянула руку. Асмус помог ей подняться, отошел к окну и склонился, заглядывая в него, чтобы не смущать княгиню.

— Где Игорь и его люди

— Твоя дворня закрывает ворота за последним всадником Игорева стада.

Он помолчал. Сказал вдруг с почтительным удивлением-

— Сегодня особый день. Сегодня все увидели в тебе королеву русов.

— Я впервые сама увидела в себе королеву. Может быть, не без твоей помощи, Асмус.

— Короли вырастают из детства, императорами становятся, а военных вождей-конунгов выбирают воины, — немного нараспев произнес Асмус, точно пересказывал песню. — Ты вырастала на прудах с белыми кувшинками, а твой супруг — на гнилом болоте, окруженный толстозадыми бабами и потными дружинниками. Все мы — родом из детства, но это не значит, что мы все — одинаковы, потому что детство у каждого свое.

— Ты очень странно говоришь, Асмус. — Ольга не привыкла к утонченной византийской лести, а потому, заслушавшись ромея, пожалованного дворянством, забыла и о своем решении, и об опасности, которой только что чудом избежала. — Мне слышится напев в твоих словах

— Я слагаю о тебе песнь славы, королева русов. В дверь осторожно постучали.

— Войди!

В ответ на повеление великой княгини вошел дежурный сын боярский. Почтительно — куда подобострастнее и ниже, чем прежде — склонился у порога:

— Прости, великая княгиня, что напоминаю тебе Боярин Кисан сказал, что ты завтра переезжаешь на загородную усадьбу. Какие будут повеления?

Только сейчас Ольга окончательно пришла в себя, а главное, избавилась от опасного, странно лишавшего ее активной деятельности влияния Асмуса. Она вновь стала великой княгиней Великого Киевского княжества, перестав таинственно ощущать себя королевой русов. И распорядилась с присущей ей властностью и трезвостью:

— Конюшему наказ. Подготовить коней и обоз к переезду в Берестов. Ко мне дворецкого. Ступай, боярский сын.

Отдав глубокий поклон, боярский сын вышел

— Наказ тебе, дворянин Асмус. Выберешь в моих конюшнях доброго коня, возьмешь толкового гридня в помощь и поскачешь настречу воеводе Свенель-ду. Мне известно, что на днях он должен выйти из земли древлян.

— Что ему передать?

— Ты все слышал и, надеюсь, все запомнил Расскажешь все воеводе, он сам решит, что делать.

— Ты повелишь мне остаться при великом воеводе Свенельде, королева русов?

— Н-нет, — не очень уверенно выговорила княгиня. — Ты вернешься в Берестов, минуя Киев. И я скажу, что тебе надлежит делать дальше.

— Повинуюсь.

Асмус низко поклонился и поспешно вышел из сумрачной, задымленной горящими факелами и светильниками палаты. Ольга некоторое время стояла в раздумье, вспоминая то ли с великой гордостью, то ли с великим страхом, как изгнала из покоев великого князя Потом приказала погасить все огни и прошла в самый дальний придел дворца, куда переход знали только особо посвященные.

За дверью потайного прохода стояли два стражника, скрестившие копья, как только княгиня приоткрыла дверь. Увидев ее, развели преграду и склонили головы, прижав правые руки к рукоятям мечей.