Кейн наклонился над покрытым синяками и ссадинами лицом лежащей девушки.
— Будь я проклят! — пробормотал он себе под нос. — Эх, девочка, лучше бы ты тогда оступилась на лестнице или набралась решимости, чтобы прыгнуть…
— Вы о чем? — спросил Дольнес.
— Да так… Не обращай внимания. У полковника Алайна получишь деньги. Заработал ты их честно. Даже если врачи окажутся бессильны — получишь по договору все. Не твоя вина, если она не выживет.
ХХIII. ДВЕРИ
Если остаться в живых было везением, то Эрилл могла считать, что ей крупно повезло.
Словно ночной кошмар, в ее памяти вставали картины налета стражников на театральный квартал. Горящие дома, перевернутые повозки и фургоны, люди, падающие под ударами клинков, даже не успевшие понять, что происходит и в чем они провинились. Боури, гневно заносящая топор и исчезающая за стеной силуэтов в кольчугах и шлемах. Череда перекошенных ненавистью лиц, боль, пронзающая все тело. Полуобморочное оцепенение при виде приставленных к запястьям гвоздей и медленно, как во сне, взлетающего в воздухе большого деревянного молотка.
У нее еще хватило присутствия духа, чтобы думать. Джарво, видимо, нашел Эскетру. Та предала его. Под пыткой Джарво выдал тех, кто укрывал его столько времени, — и вот железные гвозди впиваются в ее тело. Потеряв сознание от боли, она уже не почувствовала, как люди Кейна вынимали из ее рук и ног гвозди, как несли ее к городским воротам, как тряслась по саванне санитарная повозка.
В это утро она сидела на песчаном пляже у берега Южного Пролива. Морской ветерок приятно холодил кожу. Эрилл посмотрела на страшные шрамы на ногах — еще месяц назад она не могла сделать и шага. Такие же шрамы уродовали ее запястья — долгие недели она не могла самостоятельно даже поднести ко рту ложку. Но постепенно боль и память о боли отступили. Время лечит боль, особенно — телесную.
Через Пролив видны были утесы Южного Континента. Там, недалеко от берега, лежали развалины Карсультьяла — первого из великих городов человечества. Кейн часто рассказывал Эрилл о нем. Его меч был выкован в Карсультьяле несколько веков назад. Такого оружия осталось на земле очень мало, и стоило оно дороже золота своего веса. Никто с давних пор так и не сумел разгадать тайну карсультьяльской стали и превзойти мастерство кузнецов древнего города. Эрилл подумала, что неплохо было бы оказаться сейчас в Карсультьяле, погулять по древним улицам, выйти за ворота города и затеряться в барханах безжизненной пустыни Хэрратонлэ. Кейн утверждал, что эти пески абсолютно необитаемы, а значит, там и слыхом не слыхивали ни о каких Великих Походах и Черных Богах.
Отпустит ли ее Кейн? А почему бы и нет… Эрилл никак не могла понять, зачем она вообще нужна ему.
Она очнулась в его шатре, когда Ингольди остался далеко позади. Ее раны были смазаны и тщательно перевязаны.
Долгие мили проехала она в санитарном обозе армии Кейна. Не один раз за это время вступали его полки в кровавую битву, но Эрилл узнала обо всем этом лишь много дней спустя. Меч Сатаки был сломан, сломан внутренним расколом. Большая часть полков осталась верна своему генералу, а не безумцу из Седди. И сейчас Кейн, с обломанным Мечом Сатаки в своих ножнах, уходил на юг. Впервые Эрилл пришла в себя, когда армия разбила лагерь в крепости Интантемпри — столице последнего из Южных Королевств, покоренных армией сатакийцев.
Пробуждение вовсе не было приятным. Долго еще Эрилл пыталась загнать обратно в подсознание два горящих ледяным синим пламенем глаза, буравящих ее. Оказалось, что этот всепроникающий взгляд принадлежит реальному миру, а не царству теней.
— Ты очнулась, приходи в себя, — раздался голос Кейна.
Не в один день пришла она в себя. Не сразу вернулись к ней память и способность мыслить. Наконец как-то вечером Кейн, как обычно присев на край ее кровати, сказал:
— Я хочу, чтобы ты ответила на мои вопросы.
Если он спрашивал, она не могла не ответить. Ее воля была целиком и полностью подавлена волей ее спасителя.
— Однажды ты случайно оказалась в ловушке. Я имею в виду осажденную Гильеру.
Еще один гвоздь в ее тело! Нет, не в тело — в сердце, в самые глубины души! Страшная боль, ужас…
— Ночь, — продолжал Кейн. — Сатакийцы окружили город.
Эрилл сжалась в комок, не в силах отвести глаза, прикованные к двум голубым огням.
— Расскажи мне все, что случилось с тобой в ту ночь.
— Нет! — простонала она.
— Расскажи, что произошло в ту ночь.
— Нет!
— Эрилл, ты расскажешь!
Даже когда молот вгонял гвозди в ее тело, Эрилл молчала, сжав зубы. Теперь же, под взглядом Кейна, она, не выдержав, закричала. Не в силах противиться его воле, она начала рассказ, прерываемый рыданиями и стонами.
И сейчас, много недель спустя, воспоминания о той ночи были куда страшнее, чем память о том, как ее прибивали гвоздями к забору. Вздрогнув, Эрилл встала с песка, сбросила с себя одежду и окунулась в теплую воду Пролива.
Соленые, чистые как слеза волны легко несли ее тело. Словно большие мягкие губы нежно целовали ее. Эрилл полюбила море, как только увидела его.
Кейн предупреждал ее об акулах и хищных рептилиях.
Эрилл любила море и ничего не боялась.
Кейн был странным человеком. Еще в Ингольди Эрилл удивляло то, как мало ходило слухов о прошлом такой заметной в государстве фигуры. Оказавшись в лагере его армии, она попыталась выяснить хоть что-то у его подчиненных. Но те, как и положено солдатам, знали лишь, что Кейн — отличный полководец, строгий, но справедливый начальник. И все.
Кейн оставался тайной для Эрилл, да и для всех остальных в его армии. Долгие месяцы Эрилл ломала себе голову над этой загадкой. Что-то в ее душе подсказывало: спроси она его прямо — и Кейн не откажется ответить. Но она не могла на это решиться.
— Зачем ты держишь меня здесь? — обратилась она к нему однажды.
— Я тебя не держу. Ты свободна и можешь идти куда хочешь.
— Мне некуда идти.
— Тогда оставайся.
И все же не простая привычка вела Эрилл вслед за Кейном. Она ощущала, что затишье вокруг лишь временное. Что-то наподобие штиля в центре тайфуна. Скоро, очень скоро смерч Похода Черного Креста должен будет столкнуться с ураганом армии Кейна, и ей суждено оказаться в эпицентре этого взрыва.
— Есть ли где-нибудь убежище, Кейн? — набравшись смелости, спросила она его как-то у вечернего костра.
— В этом мире убежища нет, — уверенно ответил он.
— А в другом или в других?
— Я не знаю. Мне знаком только этот мир.
— Тогда я буду искать убежища в снах и видениях, — сказала она, протягивая руку к трубке с опиумом.
— Не найдешь. Убежище в снах недостижимо и обманчиво.
— Ночной кошмар вполне реален и достоверен. Нет ли убежища в мире кошмаров?
— С кошмаром можно справиться, победить его.
— Если он не победит тебя…
Наплававшись, Эрилл вернулась на берег, оделась и стала соскребать с рук и ног едва заметный соляной налет… В другой раз она спросила Кейна:
— Зачем я тебе?
— Ты — часть загадки, которую я пытаюсь разгадать.
— Часть? Какая же?
— Ты знаешь заклинание Сатаки, вызывающее разящие тени.
— Но я ничего не знаю о колдовстве жрецов…
— Ты немало рассказала мне.
— А есть другие части, другие подходы к разгадке?
— Были. Осталось немного. Моя первая догадка оказалась ложной, и стоила эта ошибка очень дорого. Теперь я должен не догадываться, а знать. Знать все, до последнего фрагмента этой мозаики.
— И далеко ли ты продвинулся?
— Далеко. Я разгадал загадку.
— И сможешь исправить ошибку?
— Смогу.
— А сможешь ли ты объяснить мне? — Этот вопрос был задан уже в другой вечер, через много дней после предыдущего разговора.
— Попытаюсь, — ответил Кейн. — Помнишь, о чем мы с тобой говорили в Логове Ислсль?
— Я решила, что ты смеешься надо мной. Кейн улыбнулся:
