Как-то днем во время отлива мистер Избистер, молодой художник, временно остановившийся в Боскасле, отправился к живописной бухте Пентаргена, намереваясь осмотреть тамошние пещеры. Спускаясь по крутой тропинке к Пентаргену, он неожиданно наткнулся на человека, сидевшего на выступе скалы; человек этот был, по-видимому, в большом горе. Руки его бессильно лежали на коленях, воспаленные глаза были устремлены в одну точку, а лицо мокро от слез.

Заслышав шаги Избистера, незнакомец оглянулся. Оба смутились, особенно Избистер; чтобы прервать неловкое молчание, он глубокомысленно заметил, что погода не по сезону жаркая.

— Невероятно, — согласился незнакомец и секунду спустя добавил как бы про себя: — Я никак не могу уснуть.

Мистер Избистер остановился.

— Неужели? — спросил он, всем своим видом выражая сочувствие.

— Вы не поверите, я не сплю уже шесть суток, — заявил незнакомец, устало глядя на Избистера, и вяло взмахнул рукой, как бы подчеркивая сказанное.

— Обращались вы к доктору?

— Конечно. Но все без толку. Лекарства… Моя нервная система… Они хороши для других… Это трудно объяснить. Но я не могу принимать… лекарства в больших дозах.

— Это усложняет дело, — заметил Избистер.

Он нерешительно топтался на узкой тропинке, не зная, что предпринять. Очевидно, незнакомец не прочь был побеседовать. Естественно, что при таких обстоятельствах мастер Избистер решил поддержать разговор.

— Сам я никогда не страдал бессонницей, — сказал он непринужденным тоном, — но думаю, что против нее можно найти какое-нибудь средство.

— Я не могу рисковать, — утомленно сказал незнакомец и отрицательно покачал головой.

Оба замолчали.

— Ну, а физические упражнения? — нерешительно начал Избистер, переводя взгляд с изможденного лица собеседника на его костюм туриста.

— Уже испробовано. Пожалуй, это и неразумно. Из Нью-Куэя я пошел пешком по берегу; прошагал несколько дней. К нервному расстройству присоединилась еще физическая усталость. Причина этой бессонницы — переутомление, неприятности… Видите ли…

Он словно бы изнемог и замолчал. Исхудалой рукой он потер себе лоб. Затем продолжал, будто разговаривая сам с собой:

— Я одинок, скитаюсь по свету и нигде не нахожу себе места. У меня нет ни жены, ни детей. Кто это назвал бездетных мертвым сучком на дереве жизни? У меня нет ни жены, ни детей, никаких обязанностей. Никаких желаний. Наконец я нашел для себя дело. Я сказал себе, что должен это сделать, должен побороть свою вялость. Я начал принимать лекарства. Боже, сколько истребил я этих лекарств! Не знаю, приходилось ли вам чувствовать когда-нибудь тяжесть своего тела, как оно настойчиво требует от нас внимания, сколько берет времени… Время… Жизнь! Ведь мы живем урывками; мы должны есть, и после еды появляется ощущение приятной сытости или же неприятной. Мы должны дышать свежим воздухом, а не то наш разум цепенеет, заходит в тупик и проваливается в бездну. Тысячи разнообразных развлечений, а затем нами овладевают дремота и сон. Человек, кажется, живет только для того, чтобы спать. Какая незначительная часть суток принадлежит в действительности человеку даже в самом лучшем случае! А тут еще эти ложные друзья человечества, эти пособники смерти, алкалоиды, которые перебарывают естественную усталость и убивают сон: черный кофе, кокаин…

— Понимаю, — заметил Избистер.

— Я делал то, что хотел, — продолжал незнакомец с раздражением в голосе.

— И теперь за это расплачиваетесь?

— Да.

Оба собеседника некоторое время молчали.

— Вы не можете себе представить, до чего мне хочется спать; это похоже на голод, на жажду. Все эти шесть бесконечно длинных суток с тех пор, как я кончил свою работу, у меня в мозгу водоворот, бурный, непрерывный, хаотический поток мыслей, ни к чему и никуда не ведущий, стремительно засасывает меня в бездну. В бездну, — добавил он, помолчав.

— Вам необходимо уснуть, — сказал Избистер решительно и с таким видом, будто он нашел верное средство. — Совершенно необходимо.

— Мой разум необычайно ясен. Так никогда не было. И тем не менее я сознаю, что меня затягивает водоворот. Сейчас…

— Что такое?

— Приходилось вам видеть, как исчезает какой-нибудь предмет в водовороте? Расстаться с солнечным светом, с рассудком…

— Однако… — перебил его Избистер.

Незнакомец протянул руку, глаза его стали безумными, и он крикнул:

— Я должен покончить с собой. Хотя бы у подножия этого мрачного обрыва, где зеленая зыбь клокочет белой пеной, куда стекает этот ручеек. По крайней мере там… сон.

— Это безрассудно, — возразил Избистер, напуганный истерическим взрывом незнакомца. — Уж лучше попробовать лекарства.

— Зато там сон, — твердил незнакомец, не слушая.

Избистер посмотрел на него, и ему пришло в голову: уж не сама ли судьба свела их сегодня друг с другом?

— Совсем не обязательно, — сказал он. — Около Лулвортской бухты есть обрыв такой же высокий, оттуда упала маленькая девочка — и осталась жива. Она и по сей день здорова и невредима.

— Но эти скалы?

— На них можно проваляться со сломанными костями всю ночь напролет, и волны будут обдавать вас холодным душем. Недурно?

Их взгляды встретились.

— К сожалению, ваш способ не выдерживает критики, — продолжал Избистер с сардонической усмешкой. — Для самоубийства ни эта скала, ни другая не годится, — это я говорю, как художник, — он засмеялся, — слишком уж отдает плохим любительством.

— Но что же тогда? — сказал незнакомец в замешательстве. — Что же еще? Разве можно сохранить рассудок, если все ночи…

— Вы шли один по берегу?

— Один.

— Ну и глупо сделали. Надеюсь, вы не обидитесь на мои слова? Один! Вы же сами сказали, что физическое утомление — это не лекарство для уставшего мозга. И кто это вам посоветовал? Что ж тут удивительного! Идти одному, над головой солнце, вас томит жара, усталость, одиночество — и так в продолжение целого дня. А затем вы, наверное, ложились в постель и попытались заснуть. Не так ли?

Избистер замолчал и участливо посмотрел на больного.

— Посмотрите на эти скалы! — вдруг воскликнул незнакомец в порыве отчаяния. — Посмотрите на это море, которое волнуется и сверкает уже много-много веков. Посмотрите на белые брызги пены около этой скалы! На этот голубой свод, откуда льются ослепительные лучи солнца!.. Это ваш мир. Он вам понятен, вы наслаждаетесь им. Он согревает, поддерживает вас, он восхищает вас. Но для меня… — Он поднял голову, лицо его было мертвенно-бледным, глаза мутные и красные, губы бескровные. — Глядя на эту красоту, я еще острее чувствую, как я несчастен. Как ни прекрасен мир, я ни на минуту не забываю о своем несчастье, — прошептал он.

Избистер взглянул на дикую живописную картину залитых солнцем скал, а затем на мрачное лицо незнакомца. Несколько мгновений Избистер стоял молча. Потом встрепенулся и сделал нетерпеливое движение.

— К вам вернется сон, — сказал он, — и вы перестанете так мрачно смотреть на мир, помяните мое слово.

Теперь он уже был уверен, что эта встреча не случайна. Еще полчаса назад он чувствовал скуку и пустоту. Теперь же ему предстояла трудная и благородная задача. Он тотчас же принял решение. Прежде всего этот несчастный нуждается в дружеском участии.

Избистер примостился на краю мшистого утеса рядом с неподвижно сидевшим незнакомцем и изо всех сил начал развлекать его. Но тот словно погрузился в апатию; он угрюмо смотрел на море и лишь коротко отвечал на вопросы Избистера, однако не выказывал неудовольствия по поводу непрошеного сочувствия. Казалось, он даже был рад этому, и когда Избистер, видя, что разговор не клеится, предложил подняться наверх и вернуться в Боскасль, чтобы полюбоваться на Блэкапит, он охотно согласился. На полпути он принялся разговаривать сам с собой, а потом внезапно повернул к Избистеру свое мертвенное лицо.