Джосселин представил кузена сидящему рядом молодому человеку – раньше Филипп никогда с ним не встречался. Молодой рыцарь смотрелся явным новичком в Святой земле, и Филипп был удивлен подобной встречей: сир Фульк придерживался на этот счет строгих взглядов.
Но сидевший за столом совсем не походил на де Ножента и его неотесанных приятелей.
– Сир Жильбер д'Эссейли, – сказал Джосселин. Филипп поклонился.
– Д'Эссейли? – переспросил он, имя показалось ему знакомым.
– Да, он племянник предыдущего Великого Магистра ордена госпитальеров, – объяснил Джосселин.
Филипп кивнул. Это вполне объясняло присутствие здесь этого юноши. Ему с первого взгляда понравился новый знакомый. На вид Жильбер был не старше его самого – высокий, худощавый, неуклюжий юнец с длинными ногами и скуластым лицом. По сравнению с ярким платьем других рыцарей, он был одет довольно скромно.
Должно быть, не очень богат, решил про себя Филипп, осматривая простой серый котт Жильбера. Любой мог бы без труда догадаться, что он только что прибыл из Нормандии. Его лицо лишь слегка начало покрываться красноватым южным загаром. Руки и шея Жильбера не отличались чистотой, что неприятно поразило Филиппа. Рыцарям, прибывавшим с Запада, требовалось какое-то время, чтобы приспособиться к восточному образу жизни.
– Вы собираетесь вступить в орден госпитальеров, сир Жильбер? – спросил Филипп.
– О нет, не думаю. Но возможно, что и так, если не найду какого-нибудь барона, который согласится принять еще одного рыцаря в свой гарнизон, – ответил Жильбер, покачивая ногой и явно нервничая.
Слуги рассаживали гостей по местам, и кресло Филиппа оказалось рядом с местом д'Эссейли. Нормандец обводил комнату смущенным взглядом, посматривая то на серебряную и золотую посуду, расставленную перед ним, то на ряды горделиво восседающих за столом мужчин и женщин в восточных одеждах, дивясь роскоши шелковых занавесей и причудливому сочетанию ярких цветов.
– И что вы думаете о Востоке? – спросил его Филипп, про себя улыбаясь удивлению юноши: он уже не раз видел то же выражение изумления на лицах прибывших с Запада людей.
Жильбер зарделся, как девушка, и неопределенно помахал рукой. Филипп снова взглянул с неприязнью на длинные грязные пальцы нового знакомца с потемневшими ногтями.
– Я глубоко поражен, – проговорил Жильбер, с трудом подбирая слова. – Но полагаю, вы к этому привыкли. Вы родились в Святой земле?
Филипп кивнул. В это время слуга поставил перед ним первое блюдо. Жильбер покосился на своего соседа, желая посмотреть, как он будет есть эту странную пищу, прежде чем самому приступить к трапезе.
– Но что вас так поразило, Жильбер? – снова спросил Филипп.
– Ну, вы совсем не представляете себе, как мы живем в Нормандии? – сказал Жильбер.
– Я совсем ничего не знаю об этой стране, – признался Филипп. – Но это только городской дом моего дяди, знаете ли. А в Монгиссарде…
– Только его городской дом! – воскликнул Жильбер. – Вы бы видели замок Эссейли. Мой отец считается богатым человеком, но его поместье кажется простой хижиной по сравнению с этим домом! Полы там покрыты сухим тростником, на котором, прямо с собаками, спят слуги. Во всем замке всего один ковер, и тот в соларе. Солар тоже маленький. Моя мать и сестры сами наводят порядок в замке.
– Полы покрыты тростником? – переспросил в изумлении Филипп, поморщившись.
– Да, и притом имеющим отвратительный запах, – с горечью подтвердил Жильбер. – Я никогда не обращал внимание на этот запах, пока не оказался здесь, на Востоке. Впрочем, вам этого не понять.
– О нет, я понимаю, – с сочувствием отозвался Филипп. – Подождите, когда наступит настоящая жара, и тогда, оказавшись на улицах Иерусалима или Аскалона, вы узнаете, что дурно пахнуть может и у нас!
– А-а, на улицах, – протянул Жильбер, снова махнув рукой, и вдруг его взгляд упал на ухоженные руки Филиппа с чистыми ногтями. Он снова покраснел и смутился. – У меня такое чувство, что по сравнению с вами я просто грубый варвар, – пробормотал он, пряча свои руки под стол.
– Не говорите глупостей, – поспешил разуверить его Филипп. – Вы должны погостить у нас в Бланш-Гарде. И скоро вы ко всему привыкнете. – Слушая д'Эссейли, он чувствовал, что юноша нравится ему все больше. – Расскажите мне о своем доме, – попросил Филипп.
– Даже не знаю, с чего начать. – Жильбер снова обвел взглядом комнату. – У нас совершенно голые стены, нет таких, как здесь, шелковых занавесей. Зимой очень холодно.
– Но ведь у вас есть камины?
– Да, но от них дым по всему дому. Так что всю зиму щиплет глаза, а от сквозняков стынут ноги и болит горло. Если сидеть у камина, поджариваешься с одной стороны и замерзаешь с другой. И вся одежда пропитывается дымом, как будто вас засунули в костер.
– Не может быть! – не поверил Филипп.
– Может, может! Может даже еще хуже, чем вы можете себе представить! – с чувством сказал Жильбер. – А что касается мебели, – тут он рассмеялся и указал рукой на мягкую обивку на кресле, – во всем поместье Эссейли не найти такого мягкого, удобного сиденья. Нет, вам лучше навсегда остаться на Востоке, Филипп.
– Останусь, – пообещал Филипп. – Но почему вы решили уехать из Нормандии?
– О, я младший сын в семье. И мне нечем было заняться в Эссейли. К тому же мой дядя сделал себе здесь карьеру. Мой отец постарался дать мне все, чтобы я ни в чем не нуждался, но мое путешествие сюда обошлось ему слишком дорого.
– Да, венецианцы берут очень много за морские перевозки, – согласился Филипп. – Но мы не можем обойтись без них и их торговли.
– Вы случайно не знаете барона, который хотел бы принять к себе в отряд еще одного рыцаря? – спросил Жильбер.
– Знаю! И даже многих, – ответил Филипп. – У нас постоянно не хватает рыцарей. Я подумаю об этом, обещаю. – Вдруг в голову ему пришла неожиданная мысль, и он окинул быстрым взглядом открытое лицо Жильбера, на котором лежал отпечаток честности и внутреннего благородства.
Потом разговор зашел о поединке у купальни Силоам. Де Ножент, как стало уже известно Филиппу, выжил. Он отделался перебитой ключицей – синяки и ссадины не в счет, – и теперь ему придется промучится много дней, прежде чем она срастется. Но скоро им помешал крик с противоположного конца стола: со своего места поднялся сир Фульк с раскрасневшимся от жары и вина лицом.
Вытерев вспотевший лоб цветистым платком, он обратился к сидящим за столом:
– Дорогие сеньоры, и … – прокричал он, поднимая над головой полный бокал. – Я хочу предложить тост за моего юного племянника, Филиппа д'Юбиньи.
Все немедленно встали, поддерживая тост, и, к немалому смущению Филиппа, повернулись в его сторону, приветливо улыбаясь.
Но сир Фульк еще не окончил – он пустился в пространные рассуждения о христианском королевстве Иерусалимском, Святой земле, о благородных нормандских фамилиях, о нравственных ценностях рыцарей, о коварстве иноверцев и уселся только тогда, когда устал стоять на ногах, и приказал слугам наполнить бокалы и переменить тарелки.
Несмотря на поздний час, в который закончилось торжество, на следующее утро Филипп встал рано и присоединился к отцу за завтраком. Сначала ели молча, потом Филипп решил завести разговор на тему, затронутую в разговоре вчерашним вечером, и поделиться с отцом возникшими у него соображениями на этот счет. Про себя он решил, что нужно действовать осторожно, чтобы привлечь отца на свою сторону.
– Вчера меня представили еще одному человеку, который только что прибыл в Левант, отец, – начал он.
– О, и кому же?
– Это Жильбер д'Эссейли. Его дядя был когда-то Великим Магистром ордена госпитальеров.
– Да, я знал его, – сказал сир Хьюго. – Он был переведен на Запад и вернулся домой, чтобы собирать дополнительные силы для службы Господу в Святой земле.
– Он очень хороший человек, этот Жильбер, – продолжал Филипп, осторожно подбираясь к цели своего разговора. – Можно мне пригласить его погостить у нас в Бланш-Гарде, отец?
