– Нам надо в мир живых, – решительно сказала Брид. – Надо.

Быстрая река осталась далеко позади, когда они услышали ломящихся через лес животных. Путники втиснулись в заросли падуба. Земля под ногами дрожала. Мимо, сметая все на своем пути, неслось стадо кабанов числом в несколько дюжин. Наконец они убежали, зато Каспар услышал хриплое кряхтенье другого животного, куда больше. Не понимая, кто это может быть, он обернулся к Абеляру. Лучник беспокойно кусал губу, но заметив, что Каспар на него смотрит, весело улыбнулся.

– Нет нужды беспокоить Деву. Это просто лесной зверь.

Юноша кивнул. Меньше всего на свете ему хотелось тревожить Брид без нужды. Они зашагали дальше.

– А что, – спросил Каспар, соскучившийся по от крытому небу и горам, – весь Ри-Эрриш покрыт лесом?

– Весь, но не везде растут деревья, – ответил Абеляр.

– Как это?

– Да ладно тебе. Неужели не понятно? – вякнул Папоротник, забегая сзади, чтобы пободать Каспара в спину.

– Не понятно.

– Лес – это вся земля, где властен лесной закон, всем животным известно. Везде, где правят лесничие, там лес будь то пустошь, будь то болото или деревья. Хотя вообще-то деревьев больше.

– Верно. Например, как в Кабаньем Лове, – добавил Абеляр.

– Да ведь в Лове нет никаких особых законов, – сказал Каспар.

– Ну, в мое-то время во всем Лове охотиться имел право только сам барон. Простолюдины и взглянуть на дичь не могли. Лесные законы тогда были весьма суровы. Всякому, кто убивал оленя, отрубали руку, чтобы он никогда больше не натягивал лук. А если у человека, жившего в лесу, была собака, ей надлежало отрезать пальцы на задних лапах, чтобы она не могла быстро бегать.

– Ужас, какой, – воскликнул Каспар.

– А по-моему, никакого ужаса, – возразил Папоротник. – Будь моя воля, пусть бы все охотничьи псы сгнили в подземельях Абалона.

– Что за бессердечие, – упрекнула его Брид.

Лёсик гордо вскинул голову.

– Вы не понимаете, какие они страшные!

– Это не их вина. К тому же для собаки естественно охотиться. Она ведь хищник, – стал объяснять Каспар. Кто бы мог подумать, что рогатый лёсик окажется таким заядлым спорщиком!

– Не могу понять, почему это одни животные считают, что вправе поедать других, – провозгласил Папоротник. – Вот еще. То есть я хочу сказать – надо, чтобы все питались травой и зелеными ветками. Вот я, например. Больше всего люблю, свежую буковую листву и кору рябины.

– Ну, подумай, что бы о тебе сказала рябина, – усмехнулся Абеляр. – Нельзя ругать собак, раз сам пожираешь несчастные растения.

– Совсем же другое дело… – с обиженным видом протянул Папоротник. – Кстати, нельзя ли побыстрее? Вы, небось, и оленей едите.

– Едим, – мягко сказала Брид. – И ты когда-нибудь будешь. Если мы вернемся в мир живых, ты ведь сделаешься человеком. А человеку нужно мясо.

– Не буду я.

– На равнинах это еще не так трудно, там довольно зерна, фруктов и сыра. А вот в высокогорье без мяса не проживешь, – объяснила ему Брид.

– Ну, значит, буду собак есть.

– Собак не едят! – испугался Абеляр.

– Почему же. Какая разница, Или ты хочешь сказать, что люди так низко ставят оленей, что предпочитают питаться ими вместо своих мерзких псов?

– Все не так просто, Папоротник, – произнесла девушка. – Дело в том, что с собаками человек дружит, а нельзя же съесть собственного друга, верно?

– Достал уже, – пробормотал Абеляр, милю за милей слушая, как крошка лёсик на все лады ругает предательский нрав людского рода.

– Ему нелегко, – вступилась за Папоротника Брид. – Он привык думать, как олень, а теперь вынужден смотреть на мир глазами человека.

– Знаешь, в любой толпе всегда найдется один, у кого все из рук валится. Скажем, вечно не понимает шуток или ждет кого-нибудь не в том месте, – сказал Каспар. – Может, такие люди в прошлой жизни были животными и не до конца переделались.

– Я об этом раньше не думала, – ответила Брид, переводя дыхание после особенно тяжелого участка пути, за росшего густыми кустами. – Да, пожалуй, вполне возможно.

– И с чего это Папоротнику вздумалось стать человеком? – пробормотал лучник. – Олень из него куда лучше.

– Он хотел убивать волков, – объяснил Каспар.

– Я тогда еще не знал, что люди ни на что не годятся, – мрачно объявил рогатый лесик. Он ничуть не устал.

– Ты сейчас так говоришь, – возразила Брид, – потому что еще не знаешь, что обретешь, став человеком.

Вот переродишься – все изменится. Никогда не задумывался, почему маленькие дети часто плачут? Потому что учиться быть человеком очень больно.

Папоротник одарил ее презрительным взглядом и умчался вперед.

– Тихо! – шепнул вдруг Каспар. Он почувствовал, что бледнеет, а колени у него начинают дрожать.

– Что такое? – таким же шепотом спросила Брид. Каспар указал на Папоротника, внезапно замершего в тени большого дерева. Вытянув шею, лесик настороженно смотрел вперед.

Отрубленные медвежьи лапы Тудвал положил перед собой на седло, и с них капала кровь, пятная попону. Халь смотрел на это с отвращением: зачем было уродовать тела мертвых медведей? К словам принца о целебных свойствах медвежьих когтей он отнесся недоверчиво. Вообще-то Халь гордился тем, что не слишком чувствителен. Он ведь вы рос в гарнизоне, где людям, чтобы выжить, приходилось становиться суровыми. Но все равно при виде довольного выражения на лице кеолотианца, поглаживающего свои трофеи, в груди у него что-то переворачивалось.

К облегчению Халя, впереди показались повозки, так что можно было позабыть о случившемся. Тем более что на смену одной неприятности пришла другая: навстречу им скакал во весь опор лорд Тапвелл. Он выпалил слова приветствия принцу Ренауду, но поговорить явно спешил с Тудвалом.

– Сир, – грациозно поклонился овиссиец, – у нас проблемы.

– С принцессой Кимбелин?

– Нет, сир. С ней все в порядке. Один из наших разведчиков нашел странные отпечатки. – Он повернулся к Ренауду. – Сержант-бельбидиец проявил неподчинение: отказался покинуть повозки и осмотреть следы, несмотря на прямой мой приказ. Прошу вас сурово его наказать.

Халь порадовался тому, что Огден всерьез отнесся к его просьбе не оставлять принцессу.

– Сами посмотрим, – сказал Тудвал, заметно успокоившись.

– А у вас, сир, все ли в порядке? – спросил его Тапвелл, явно пренебрегая Халем и Кеовульфом.

– Разумеется. – Принц похлопал по лежавшим перед ним медвежьим лапам. – В полном порядке.

Халь скрипнул зубами.

Они подъехали к повозкам. Лошадям с трудом удава лось проворачивать тяжелые колеса, вязнувшие в грязи.

– Лучше бы запрягли йотуннских буйволов, – произнес Кеовульф. – Полагаю, мой тесть с радостью бы их вам продал.

– Королевские повозки должны везти только лошади, – высокомерно ответил Тудвал.

– Не больно-то быстро они их везут, – резко заметил Ренауд, словно пытаясь восстановить свое достоинство после того, как опозорился, не сумев спуститься по крутому склону.

Женщины казались испуганными, даже принцесса Кимбелин, вышедшая из крытой повозки на голос брата, вела себя тише обычного. Она заговорила с Тудвалом по-кеолотиански: спрашивала, все ли у него хорошо – так, во всяком случае, решил Халь. Он уже лучше владел этим языком, но все равно мало что понимал. Кимбелин, видимо, очень обеспокоила полученная принцем рана. Когда она потянулась сдвинуть повязку, брат поймал ее руку и обнадеживающе сжал. Девушка взглянула ему в глаза, улыбнулась, тут же, будто вспомнив, что вокруг иноземцы, с застывшим лицом перешла на официальный бельбидийский:

– Я весьма рада, брат мой, что вы возвратились.

– Что случилось в мое отсутствие? – спросил он.

Халь и забыл уже, как прекрасна Кимбелин. Она долгим взглядом посмотрела на Тудвала, и Халь, ожидая, пока принцесса объяснит свое беспокойство, увлекся изучением ее красоты. Ни один волосок не торчал из гладкой прически, и даже на тусклом солнце Кеолотии ее тонкая коса, перевитая золотой нитью, сияла, будто полированное серебро. Мягкие локоны должно быть, фрейлинам пришлось немало потрудиться, завивая их, ведь от природы Кимбелин достались волосы прямые, как у брата обрамляли лоб.