Лишь скудный луч света, в котором медленно кружились пылинки, проникал в глубокую подземную темницу потерянных душ. Но его хватало. Каспар видел обреченные лица, а сквозь узкую зарешеченную дверь доносились негромкие звуки страданий: стоны, вздохи, гулкие шаги.

Юноша съежился в дальней части комнаты, спрятав лицо в ладонях, и не знал, как считать время, текущее сквозь пальцы. Сколько часов прошло… или дней? Наконец лучник вызволил Каспара из темных глубин тоски.

Абеляр гремел чем-то железным о прутья решетки. Каспар поморщился, увидев у него на запястьях и лодыжках багровые раны. Кожа там покрылась пузырями, из которых сочилась дурно пахнущая жидкость.

Лучник перехватил его взгляд и потер язвы.

– Как-то раз меня поймали при попытке к бегству. И заковали в кандалы… Даже кора Сайлле не смогла до конца вылечить. Ну и Талоркан постарался, конечно. Бил меня. Сам знаешь, работа у него такая. Он вел души через лес, а я сбежал и вернулся в замок, думал как-нибудь пробраться через дверь Нуйн. Не получилось, попал опять к Талоркану в пыточную. На мой взгляд, больно уж у него тут много власти.

– Он что-то сделал с Брид, – произнес Каспар, глядя сквозь решетку на пятно солнечного света на полу коридора. Очень хотелось есть. Он не помнил, сколько уже дней провел здесь, слушая крики и безумные стоны других пленников. Каспар не похудел, его тело вообще никак не изменилось, даже из ссадины (содрал кожу, убегая от волков), порой выступала кровь, но голод с каждой минутой становился все мучительнее.

Абеляр рассказал, что пленников часто заставляют прислуживать на господских пирах, чтобы они не забывали о голоде. Переносить голод и жажду всем было не легко. По ночам юноше снились хлеб с сыром и холодная вода, да и днем эти видения постоянно маячили перед глазами, так что все остальные мысли путались.

– Хочешь сказать, он чего-то хочет от Девы? – спросил Абеляр после долгого молчания. – Хватит смотреть за решетку. Будешь слушать, как бесятся души, не желающие смириться со смертью, – сам с ума сойдешь.

Каспар отошел от дверцы, сел, обхватив колени, и привалился к стене. За долгие годы камень стал совершенно гладким, так много сгорбленных спин его касалось. Он сойдет с ума. Интересно, как Абеляру за столько лет удалось не потерять рассудок? Хуже всего постоянные побои и крики из соседней камеры. Все это время пленник, сидевший там, не умолкал ни на минуту, раз, за разом повторяя все те же три ноты.

– Это песня, которую он пел, когда умер. Он был великим менестрелем, – объяснил Абеляр. – Его король собирался заплатить за последний шедевр тысячу золотых крон, сделать такой свадебный подарок невесте. Менестрель всю жизнь искал самую красивую мелодию на свете, а умер, так и не докончив ее.

На взгляд Каспара, песня вовсе не звучала красиво.

– Ну конечно, – мягко рассмеялся Абеляр. – Как, по-твоему, если лицо самой красивой девушки отрезать от всего остального, красота сохранится?

Каспар сказал, что бесконечно повторяющиеся ноты сводят с ума быстрее, чем голод.

– Сосредоточься, – посоветовал Абеляр. – Надо сосредоточиться, а не то лишишься души. Если поддашься безумию и почувствуешь к себе жалость, старший лесничий превратит тебя в раба. У Талоркана десятки рабов со сломленной волей, он любит власть. Это видно по тому, как горят его глаза. А если он подчинит себе Деву, его власть возрастет еще больше. – Лучник облизнул сухие растрескавшиеся губы.

– Брид, – в отчаянии прошептал Каспар. Чувство собственной беспомощности разрасталось в сознании, как опухоль. Он ничего не мог поделать, чтобы спасти ее от рабства Талоркана.

Абеляр пожал плечами.

– Мы мало, что знаем о том, как живут лесничие и старейшины Высокого Круга. Ни один человек не провел здесь достаточно времени, чтобы их изучить. – Он язвительно усмехнулся. – Бессмертие. Многие жаждут бессмертия, сами не зная, чего добиваются. Я хочу соединиться с Великой Матерью, вернуться в ее чрево и в блаженство всепрощения, но не могу, пока не исправлю совершенной ошибки. Так что стисни зубы и сосредоточься, Спар. Думай о чем-нибудь одном, или безумие вечности захлестнет тебя. – Он глубоко вздохнул и попросил: – Расскажи мне о Брид и Талоркане.

Каспар не видел Брид уже несколько дней. Или недель? Путаясь в словах, он принялся медленно рассказывать и, в конце концов, упомянул, что Папоротник остался с нею. Вряд ли маленький рогатый лёсик мог чем-то помочь Брид, но больше у нее сейчас никого не было. Бедный Папоротник, подумал Каспар и обнаружил, что опять думает обо всем сразу, монотонная песня менестреля мешала сосредоточиться.

– Расскажи мне о Брид. – Абеляр ласково положил ему руку на плечо и повернул к себе.

– Я ее люблю, – просто ответил Каспар. – Я ее люблю, а она собирается выйти замуж за моего родича. Несколько лет я пытался себя убедить, что люблю другую, но больше не могу врать.

Абеляр погладил его по руке.

– Правду о себе всегда нелегко вынести. Я это знаю, я сотни лет провел, пытаясь со всем разобраться, и, в конце концов, признал все свои ошибки. Жизнь не может быть совершенна, и нельзя винить себя за подобные трудности.

– Но я же говорил Май, что люблю ее, а теперь оказывается, что я ей лгал, и что я люблю Брид! Я всегда ее любил и всегда буду.

– А она тебя? – серьезно спросил Абеляр.

– А она меня – нет, – ответил Каспар, уронив голову на руки. – Может, как брата или как друга…

– Ну, раз так, не терзайся. Безответная любовь – это больно, и от этого страсть порой только разгорается, но она не настоящая.

– А ты откуда знаешь? – вспыхнул Каспар. – Кто ты вообще такой, чтобы судить о моей любви?

Абеляр пожал плечами. Ему нечего было терять, так что он говорил честно и обоснованно.

– Представь, я видел немало душ, проходивших через Ри-Эрриш, и возвратиться в мир живых могли лишь те, кто имел истинную любовь. Нуйн пропускает их через свою дверь, и им не приходится иметь дела ни с простолюдинами, ни с ужасами леса. Высокий Круг понимает, что их любовь настоящая, поскольку эти души не способны перенести путь в Аннуин без второй своей половины. Они едины, и смерти их не разлучить. Если же любовь безответна, этого не происходит.

– Но я же ее люблю!

– Конечно, любишь, – согласился Абеляр. – Для тебя Дева это жизнь, это природа. Ты ее любишь, однако души ваши не соединены.

– А раз я ее люблю, то как могу любить Май?

– Видишь ли, – задумчиво объяснил лучник, – есть много разных видов любви. Пока любовь не вознаграждена взаимностью, она не в силах расти, и вполне можно назвать ее простым увлечением. С истинной же любовью все иначе. Куда важнее другое: любит ли она твоего дядю, юношу по имени Халь, о котором ты мне рассказывал?

– Какая разница? – спросил Каспар, недовольный тем, что его чувства так обнажились.

– Может, это защитит ее от Талоркана.

– Не понимаю. – Впервые Каспару удалось сосредоточиться на сложившихся обстоятельствах и забыть о голоде и безумных криках соседей.

– Если она влюбится в Талоркана, она отдаст ему то, чего он добивается.

– А чего он добивается? – невинно спросил Каспар.

– У нее Свирель лорда Дуйра. Кто знает, какие беспорядки способен учинить Талоркан? Он уже собирает вокруг себя недовольных. Здесь, в подземельях, творится страшное. Когда наконец ему удается сломить волю пленников, он не всех отправляет в лес иных оставляет при себе, по большей части тех, чьи сердца черны. Я должен помочь Деве вернуться в край живых, чтобы сохранить Троицу. Наверное, правильно, что все эти годы Высокий Круг отказывал мне в возвращении, теперь я вижу, что нужен здесь. – Абеляр слабо улыбнулся, словно эта мысль избавляла его от страданий. – Но они целую вечность будут спорить, следует ли отпустить Брид или нет.

– Нужно бежать, и… – начал Каспар. Смех Абеляра прервал его на полуслове.

– Бежать!.. Куда? В лес? Там опасно. Звери, простолюдины… К тому же Талоркан немедленно устроит облаву. Если нас поймают, мы потеряем свои души и никогда больше не переродимся. Будем, как те несчастные, что вечно маются возле проходов, где завеса между мирами тонка, и вечно алчут возвращения. Тебе не понравится навсегда стать тенью.