Богородько медленно выпил компот, а курсант стоял, понурившись, перед ним. Допив, инструктор вдруг швырнул стакан в Ивана. Настя ойкнула, но Иван перехватил стакан, при этом едва не уронив тарелки с подноса.

— Ты почему позволяешь себе проигрывать, а?! — опять пошел на него Богородько. — Что я тебе, отец родной? Может, я сам так сказал? А ты, лопух, и поверил? А если я тебе сейчас прикажу свой обед мне отдать и убираться — выполнишь?!

— Виноват, Степан Михайлович… — совершенно уже обескураженно забормотал курсант, и тут Богородько ударил снова, вышиб все же поднос.

По полу разлетелись еда и осколки тарелок, жалобно зазвенели приборы. Иван отступил на несколько шагов, ловко отмахиваясь от наседающего Богородько подносом, но тот продолжал лютовать.

— А нельзя ли… — Настя и не заметила, как вскочила. — Нельзя ли здесь не упражняться?! Это столовая все-таки!

— Что?.. — Богородько обернулся, будто не веря своим ушам. — Что ты сказала, девочка?

— Я сказала, что это не спортивный зал, здесь люди кушают! — Уши и щеки Насти наливались краской. — Извольте вести себя прилично, кем бы вы ни были!

— Кем бы я ни был?

Богородько шаркающий походкой направился к Насте. Она могла попробовать атаковать его магией, знаний и сил хватало, но разве так можно? Здесь, в школе… Где все свои!

— Вы пьяны, наверное?! — Настя быстро оглядела присутствующих, но это были техники и парочка младших курсантов, боявшихся Богородько как огня. — Я доложу о вашем поведении!

— Сопли утри, — посоветовал ей инструктор, опираясь на стол и все равно глядя на девушку сверху вниз. — Ты здесь кто? Ты здесь — никто. А я со дня основания школы здесь дураков уму-разуму учу. Да, Ваня?!

— Так точно!

Иван оказался совсем рядом, за спиной Богородько, и смотрел он не на Настю, а в спину инструктора. И девушка вдруг поняла, что она не одна: Иван бросится, стоит только обнаглевшему инструктору протянуть к ней руку. Это придало сил.

— Идите, проспитесь! Я не позволю вам собой командовать!

— Вот оно что?

Богородько взял со стола стакан с таким же компотом, взвесил его в руке и поднес к губам. Это переполнило чашу терпения, и Настя ударила — открытой ладонью, будто нанося пощечину. Стакан вылетел из лапы Богородько, с глухим хрустом разбился о пол. В то же мгновение инструктор другой рукой не глядя хлопнул Ивана по животу, и тот согнулся от боли.

— Видал? Она не испугалась. А ты боишься, потому что я твой командир. Так вот, Ванька, ты уже не сопляк, ты боец. И ты должен быть готов отражать нападения с любой стороны. Мне не нужны здесь парни, которым можно приказать что угодно, даже работать против Братства, понял? Не позволяй себя унижать никому. Ты давно уже равный среди равных, воин, а не курсант!

Богородько одной рукой приподнял Ивана и заботливо подсунул под него стул. Потом быстро подошел к окошку раздачи и принес два стакана с компотом и новый обед Ивану, который поставил на Настин стол.

— А ты прости, сердитая! — весело подмигнул он Насте. — Я, конечно, не прав. Но шоковая терапия, это, знаешь ли, такое дело… Хочешь, подмету?

— Я сама, я сама! — заголосила спешащая с веником буфетчица, Нина Алексеевна. — Степа, ты или кушай, или иди отсюда! Увидал, что я выскочила на минутку, и разошелся, охальник… Твое счастье, что вернуться не успела, а то бы ты узнал, кто в Братстве постарше тебя будет!

Инструктор, сконфузившись, пробормотал извинения и ушел. Настя опустилась на стул и смотрела на Ивана, понемногу приходящего в себя. На глазах его выступили слезы, он смахнул их — появились новые. Насте почему-то стало смешно, она фыркнула.

— Я… Он правильно все говорит, — едва ли не простонал Иван. — А я сейчас, я только… Печень. Я сейчас.

Он действительно быстро оправился от молниеносного удара. Настя понимала, что надо даже пожалеть его, все-таки очень больно, да и унизительно все получилось, но было смешно.

— Он у вас такой дурак!

— Богородько? — Иван улыбнулся и снова смахнул слезы. — Да, а еще он очень добрый. То есть нет, он не дурак, совсем не дурак. Он правильно сказал: надо себя уважать, а мы привыкли ему в рот смотреть… В Братстве ведь тоже есть предатели, надо быть готовым.

— Предатели? — вздернула брови Настя, смешливость сразу улетучилась.

— Да, я слышал. Слышал, что кое-где… — Иван замялся, взял ложку. — Приятного аппетита.

Потом разговор все же продолжился — обо всяких пустяках, и вскоре парень уже взахлеб рассказывал о розыгрышах, устраиваемых курсантами. Настя и сама не заметила, как втянулась в разговор. Оба они уже давно жили в школе, считали ее своим домом, однако видели ее совершенно по-разному, было чем поделиться. Потом пошли гулять в парк, до ужина они были свободны. День пролетел незаметно, а прощаясь, Иван замешкался, опустил глаза.

— Пока-пока! — бросила ему Настя и убежала.

Его поцелуй не был бы ей противен, но как-то… Неуместен. Парень и парень, приятно пообщаться, не более того. Так и повелось: они просто дружили. Иногда не виделись по нескольку недель, потом встречались и снова бродили по парку, не уточняя, откуда у одной загар, а у другого перевязанная рука. Но все чаще на задания вылетали в одну сторону — Настю Угрюмов считал потенциально самым сильным магом Братства, а Ивана — с подачи Богородько — выделял как самостоятельного и решительного бойца, к тому же практически неуязвимого для магических воздействий нелюдей.

Между тем обстановка накалялась. Теперь все нити управления Братством сосредоточили в своих руках Угрюмов, Алферьева, Товардсон и, пожалуй, еще четверо иерархов, далеких от ведущей тройки географически — индус, китаец, японец и афганец. Что ж, Настя уже знала, что это — естественный процесс, что настанет миг, когда командир вообще должен будет остаться только один, и от демократии перейдут к единоначалию. Продолжаться это будет, возможно, тоже лишь миг, но этот миг будет одним из самых важных в истории человечества. Ошибаться нельзя и передоверять кому-то возможность ошибиться — тоже. Нелюди будто чувствовали затягивающуюся петлю. Странные вещи творились в Северной Америке, а по всему миру аспиды проявляли невиданную активность, собирая другие расы в один кулак.

— Не того боятся, не там ждут… — довольно бурчал в бороду Угрюмов.

Но охватить одним взглядом весь фронт этой борьбы ни Настя, ни Иван, конечно же, не могли. Крупные операции происходили все чаще, на них отвлекалось множество людей. Постепенно сформировалась своего рода «ударная группа» — здесь Угрюмов всех знал лично, и только им доверял почти полностью. Почти, больше он не умел. Оказавшись на несколько дней в школе, Настя расслаблялась, как могла, целыми днями гуляла одна или в компании с Иваном. И, конечно, с особым Удовольствием участвовала в так называемых «вечерних посиделках», которые разрешило руководство для всех бойцов и магов, участвующих в совместных операциях. Такая кочевая и полная опасностей жизнь, которую вели они, просто требовала хотя бы какой-то разрядки, простого человеческого общения, песен у костра и даже поцелуев под луной, а может, и чего-то большего. Иначе люди — все-таки люди — могли сорваться в самый неподходящий момент. Но Иван даже на таких вечеринках ухитрялся приставать к Насте со своими расспросами, которые она, надо отдать должное, сносила просто героически, чувствуя, видимо, что пристает он к ней не из простого любопытства. Тем более что теперь, когда оба оказались в числе особо доверенных лиц Угрюмова, разговоры могли стать откровеннее.

Этим вечером Настя и Иван вместе с еще пятью ребятами и тремя девушками сидели у костра, ели печеную картошку и шашлык, запивая каким-то весьма приятным на вкус вином, презентованным лично Угрюмовым совсем еще молодому пареньку-магу после последней операции с его участием. Видно, и впрямь отличился парень — и не из того это следовало, что ему вручили вино и даже разрешили выпить (это в школе никогда не поощрялось, а в последнее время и вовсе было под запретом), а из того, что лично Угрюмов нашел время его отметить.