Сколько раз Тарнаев был свидетелем нападок на своего руководителя! Нападок, которые иногда инсценировались властью, когда выпускались чудовищные омерзительные диффамирующие издания, оскорбляющие Зюганова, ставящие целью сломать его волю, поколебать его психику и выбить его из выборного процесса. Александр Тарнаев видел, как трудно и мучительно самому Зюганову устанавливать компромисс внутри партии, которая слишком долго находится в оппозиции, которая удалена от власти, партии, для которой власть является мечтой, для некоторых ставшей почти несбыточной, и он понимает, как трудно поддерживать в партии дисциплину, волю к борьбе, к сражению, не давать упасть духом коммунистам.
Партия, родившаяся из разгромленной, расчленённой КПСС, проходит сложнейшую эволюцию, которая многим не понятна, у многих нетерпеливых сограждан вызывает нарекания в пассивности, скрытности, бездеятельности. И лишь немногим людям, и среди них Александр Тарнаев, понятна мучительная процедура этого ожидания. Находясь под постоянным прицелом власти, зная, что власть в состоянии растоптать и раскромсать партию, как она это сделала с Советским Союзом, Александр, как и его товарищи, находит в себе твёрдость и мужество терпеливо выстраивать новый формат партии, стремится создать внутри неё интеллектуальные группы. Основать новое левое мировоззрение, которое было бы созвучно и адекватно десятым годам XXI века.
Я думаю, что Александр Тарнаев мог бы стать прекрасным функционером партии, каковым он, впрочем, и является, будучи помощником председателя партии. Он мог бы сделать интересную внушительную внутрипартийную карьеру. Хотя, на мой взгляд, роль, которую он себе избрал, которую выполняет, находясь вблизи Зюганова, и есть одна из самых ответственных, сложных и нелёгких ролей.
Мне кажется, опыт публичного политика очень важен. Он выводит человека за пределы кабинетов, тайных совещаний, за пределы конспирологии и кидает его в гущу открытых социальных процессов, справиться с которыми может далеко не каждый.
Полагаю, что, став публичным политиком, Александр Тарнаев не потеряет ни одного из достижений своей многолетней внутрипартийной деятельности. Останется обладателем уникального аппаратного организационного внутрипартийного опыта, присовокупив к нему опыт открытого политика. Такой опыт требует от человека способности дискутировать, отстаивать свои представления в открытой борьбе. Требует способности говорить с людьми не через листовку, не через декларативное заявление партийных программ, а напрямую: глаза в глаза, сердце к сердцу.
— Газета «День»—«Завтра»: двадцать лет в строю
ВЛАДИМИР БОНДАРЕНКО:
Я мечтаю о современной русской литературе. Понимаю, что без литературы нет ни русской нации, ни русской державы. Сдадим все ракеты, пропьем все дороги, развалим любую армию, если не будет своего русского национального духа, не будет русской литературы.
Литература дает мечту, дает замысел жизни, дает идею развития. Время литературного недорода — это время упадка империи, упадка науки, упадка нации.
Вот почему я все 20 лет в газете "День"—"Завтра" даю читателю мечту о великой литературе.
С русской литературой наши враги боролись более беспощадно, чем с армией, церковью, индустрией. Она и под нож пошла первой. Устроили поминки по русской литературе. Сделали литературу товаром и карточным клубом, послеобеденным развлечением.
Великая литература — это всегда миф о нации. Пока есть миф о русской нации, есть и сама нация. Нет мифа, нет и нации.
Миф о России творит литература. Миф о литературе, живущей и развивающейся, творит русская критика. Доказывая реальность мифа литературы, а следовательно, и реальность мифа России, она не давала взорваться последней ракете, сломаться последнему танку, закрыться последнему заводу, не давала умереть самой России. Пока у людей есть надежда — они могут жить и без всего, иногда долго, мучительно долго, но жить. Когда у людей нет надежды, они умирают от самого небольшого ранения, от пустяковой болезни. Надежду России дают не наука, не армия, не промышленность и тем более не грязная политика. Надежду дает литература.
Вот потому я и убеждаю неверующих людей, что убирать литературу из газеты, перестать печатать творения наших пророков — это значит подрезать крылья у любой самой маленькой надежды. Даже сказка иной раз дает народу больше, чем целая армия. Без русских сказок не будет и русских детей.
Если мы не вернем сегодня литературу в народ любыми путями, через полстолетия не будет такой страны — Россия. Будет нечто другое. Как на месте великого Рима живут сейчас совсем иные итальянцы, а на месте великого Египта трудятся арабы.
К счастью, сегодня у России появилась новая талантливая русская национальная литература, творящая новые русские мифы о русском народе и русском величии. Нынешние наши писатели: разные, яркие, русские, — заряжены небесной энергией. Почти все они были рождены газетой "День", где появились их первые стихи и рассказы. И куда бы ни заносила их ныне судьба, дух газеты "День", дух русской литературы будет вместе с ними проникать в народные души. И встанет с колен последний из согбенных русских, и наполнится русской песней душа потрепанной русской девицы, и начнется новое русское сопротивление.
Пока жива русская литература, жив и русский народ, жива и русская Держава. Сеять её семена в наших читателей — мой долг, моя карма небесная, мое Дао, мой путь и в жизни, и выше. Дай мне Бог сил не свернуть с этого пути никогда!
ВЛАДИСЛАВ ШУРЫГИН:
Какие изменения произошли в Российской армии за два года сердюковской реформы?
Главным зримым проявлением этой военной реформы почему-то стали не социальные преобразования, не мероприятия по оздоровлению обстановки в войсках, не перевооружение армии, а организационное "ужатие" Вооружённых Сил до трехступенчатой структуры "батальон — бригада — оперативное командование", в которой бригада стала основной оперативно-тактической единицей. Сегодня полностью ликвидированы такие традиционные ступени, как полки, дивизии, корпуса и армии.
Но красивые на штабных бумагах планы в жизни оказались очень далёкими от своего реального воплощения.
Как минимум треть бригад сегодня не укомплектованы. После всех сокращений и разгона "контрактников" в штатах оказались такие дыры, которые заполнить просто некем. При общей потребности в семьсот тысяч призывников в год призвать удаётся максимум четыреста пятьдесят тысяч.
Сегодня совершенно очевидно, что затеянная организационная реформа не имела под собой никакого другого содержания, кроме масштабного сокращения офицерского корпуса и максимального "сжатия" существующей структуры Вооружённых Сил до размеров, позволяющих более-менее эффективно функционировать в рамках выделяемого бюджета.