Вот мой паспорт:
имя отца — такое-то,
имя матери — так-то,
национальность — албанец,
год рождения — тридцать шестой…
Мой паспорт — собрание фактов:
глаза — черные, брюнет,
особых примет нет,
холостой.
Я на паспорт смотрю:
глаза мои встречаются с глазами
на фотографии,
взгляды скрещиваются,
будто спрашивают о чем-то друг друга.
Вот глазам мерещится что-то…
…Будет солнечный день — подобие дня,
когда в сердце моем ликовала весна.
Ясное утро настанет,
но не станет меня,
и жена (если будет у меня жена)
отнесет мой паспорт в печали
туда, где когда-то его мне вручали.
Мой паспорт,
жизни моей документ,
написанный тушью.
Национальность — албанец…
Без особых примет…
А где документ на душу?
Как узнать,
люблю я родину или нет?
И что для меня значат
это море и склоны горные?..
Глаза — черные…
А вообще-то я без особых примет…
С какими другими глазами
встречаться, смеяться моим довелось?.
Неужели, кроме черных волос,
нет у меня особых примет!
Кто ласкал мои волосы,
кроме ветра и мамы?..
Приметы упрямы —
их нет…
А сердце?
О нем в документе ни слова:
разные вещи — сердце и документ.
И, однако, в сердце
великое множество особых примет!
Мой паспорт —
две маленькие странички,
заполненные тушью — четкими
линиями.
Но мне большая анкета нужна —
для себя,
для всех моих особых примет.
И не тушью я заполню ее,
а чернилами синими.
Мой паспорт —
моего поколенья портрет,
большая картина любви и мечтаний!
Миллиарды людей на свете,
миллиарды сердец,
которые не умещаются
ни в одной анкете!
Мир — могучий творец,
полный любви и ненависти,
света и теней.
Крепость мечты, осаждаемая
со всех сторон.
Каждый день — это день рождений
и день похорон.
Я один из многих жителей
этой планеты.
Анкета моя — листок
в бесконечном ряду.
Многие любили, как я,
и мечтали, как я,
но не успели рассказать о себе
до смерти.
Я за ними иду,
чтоб от имени их ответить
на вопросы листка
Я не зарюсь на славу, поверьте!
Я хочу быть похожим на ученика,
которого на почте просит старуха
адрес сына
написать на помятом конверте.
Путь Земли по орбите
академически строг,
рн из века в век одинаков.
Нет в небесах ни рельс, ни дорог,
ни дорожных знаков.
Движется старуха Земля
орбитой, раз и навсегда пробитой.
Но есть миллиарды других орбит —
это мечтаний людских орбиты,
опоясавшие Земли бока,
как нити — поверхность клубка.
У этих орбит миллиард направлений.
И только Земля, не знающая отклонений,
не смеющая с орбиты своей свернуть,
как прожорливая огромная птица,
заглатывает набивший оскомину путь.
Эй, люди, приходите —
будем вместе кружиться
по упругой орбите
моих мечтаний!
Я ребенком был, как и вы,
и, как всякий ребенок,
строил сотни воздушных зданий
в беспредельном пространстве
своей головы,
хоть и вырос я в дымное время,
полное пороха и штыков,
в краю молчаливом и строгом.
Я жил среди деревьев и нежных цветов
и носился по пустынным дорогам.
Я был подобьем укрытой гавани:
ото всех океанов и материков
все мечты и желанья,
разбитые бурями в плаванье,
приставали к моим берегам —
здесь не мог их достать ураган.
Как город, открытый для всех
мореходов бывалых,
я — ребенок — в себе укрывал их.
Представьте одинокий ночлежный дом,
открытый дождям и вьюгам,
куда и ночью и днем
бродяги тянутся друг за другом.
Мое детское сердце —
было ночлежкой оно!
Двери ее всегда были
настежь открыты.
Приходили путники…
Откуда? Со своей орбиты…
Тихонько стучали в окно.
Не было у них ни имени, ни фамилии,
ни паспорта, ни поклажи дорожной —
ведь это были мои мечты,
мои трогательные идиллии,
такие по-детски милые,
они стучали в окно осторожно,
и я бежал отворять —
и они возникали из ночной темноты.
Я постоянно ждал их — и зимой,
и летом,
Я стряхивал снег с их одежды
и вел их к себе —
так встречают свои надежды.
Они уходили через ночь или две,
а то и скорей —
видимо, где-нибудь ждали их тоже…
Но уже топтались у моих дверей
другие прохожие.
…Здесь людно всегда.
Маленький хозяин ночлежки
всегда у дверей.
Фонарь во дворе — как звезда.
Вот снова кто-то стучит. Скорей!
Приходят издалека —
из просторов заснеженных,
из джунглей,
из краев суровых и нежных.
Я понимаю всех, не зная их языка…
Какой-то беглец вбежал на крыльцо.
— Исмаил, укрой меня от погони!.. —
Окровавленное лицо…
Он был как полное молний ненастье…
Приближаются кони!
Удаляются кони…
Потом он пел мне гайдукские песни —
о подлой измене, свободе и счастье —
Потом ушел он.
Явился другой,
с одним подозрительным глазом.
Как звали его, я забыл…
(Сильвер? Старый Флинт? Или Билл?)
Черной тряпицей глаз перевязан.
Старый плащ свисает с плечей —
полы плаща изглодали штормы и ураганы
в океанах, в просоленной бездне ночей.
Он рассказал про заморские страны,
об островах и набегах разбойных,
о всех береговых тавернах,
о заговорщиках в тропиках знойных,
о зажженных на берегу кострах,
о товарищах верных,
смерть презиравших и страх.
Он песни пиратские пел мне потом…
Но и он уплыл.
— Попутного ветра!
Потом другие входили в мой дом:
солдаты, воры, герои —
люди со всего света…
И вот однажды, ночной порой,
пробившись сквозь ветры и вьюги,
первая подруга пришла ко мне на порог.
Робко в дверь постучала — вошла…
Снежинки таяли на волосах у подруги…
Окинула взглядом дом,
излучая потоки тепла…
Мне кажется, будто все это было вчера!
Шарф сняла.
К огню протянула ладони.
О гостья,
самая прекрасная в этом доме!
Много ночей подряд
двери дома были закрыты…
Но вот и она ушла поутру.
Я следил, как парят
концы ее шарфа на веселом ветру.
С уходом ее все стало настолько бедней!
И потом другие пришли вслед за ней…
Девушки-спутницы,
я вам сердце свое доверил!
Девушки-спутницы!
Робкий стук в приоткрытые двери…
Сердце мое было похоже на бедный ночлег,
открытый всегда и для всех.
Я вырос.
Однажды в дом мой вошла блондинка —
и двери закрылись с этого часа.
Два года, бесконечно желанна,
в сердце моем жила она!
Но как-то ночью постучали ко мне
черные рясы!
Отсветы факелов метались в окне
во славу святейшей веры…
Стояла тихая осень.
Пожухли цветы и травы.
В выси проплывали туч каравеллы.
На юг улетали птичьи оравы…
Они ее увели с собой.
За что?!.
Ветер двери захлопнул с силой…
Я смотрел на поле,
желтое, как волосы милой,
на небо, серое, как ее пальто.
А вечером я вышел вновь на дорогу
и сигналил во мгле фонарем,
зазывая путников к моему порогу.
И снова старая дверь
скрипела ночью и днем.
И пришли ко мне новые дни и встречи.
И каждый вечер ветры мяли в ладонях
вывески мокрую жесть:
«Входите, пока места свободные есть!»
Вместе с девушками в сердце вошли
иные мечты.
Одни из них были чисты.
Другие… Куда там!
Однажды, например, мне стать
захотелось богатым!
Но и эти мечтанья ушли навсегда.
Пролетели месяцы, пробежали года —
и теперь
все реже и реже скрипела старая дверь.
Я вырос
и с каждым новым рассветом
юность свою ощущал все полней.
И день наступил
после многих обычных дней —
я повесил замок на дом свой ночлежный
(он доныне стоит, неуютный, пустой)
и ушел — в мир безбрежный
с новой своей мечтой!
Ни пиратом, ни вором, ни генералом
отныне быть не хотелось мне.
О, я думал теперь о немалом —
вот бы новую гору прибавить
моей стране!
Я отправился в путь,
я метался с места на место!
Отныне мой путь не имеет конца.
Отныне принадлежу тебе лишь
весь я,
дорогая моя невеста,
Поэзия!
