Примерно в то же время были арестованы руководители и ведущие сотрудники институтов хлопководства, животноводства, защиты растений и многих других. Арестовали начальника Главного свекловичного управления Наркомзема СССР Н.Ф.Скалыгу. Однако они по делу Вавилова не проходили.

Разгром ВИРа

Арест Вавилова развязал руки Лысенко. Он с удесятеренной энергией принялся уничтожать созданные Вавиловым институты.

С московским институтом -- генетики АН СССР -- все было просто. Директором его стал сам Лысенко со всеми вытекающими из этого последствиями (12): в ближайшее время все генетики -- ученики и сотрудники Вавилова, кроме троих (Т.К.Лепина, М.Л.Бельговского и его жены А.А.Прокофьевой-Бельговской), были вынуждены покинуть институт[4]. Название института теперь только номинально соответствовало своему профилю, начинка его стала чисто лысенковской.

С ленинградским институтом -- ВИР'ом -- было труднее. ВИР хоть и уменьшился в объеме, но всё равно имел почти тысячу сотрудников, к нему относились несколько десятков опытных станций, еще больше опорных участков, лабораторий, расположенных по всей стране. Во главе лабораторий и отделов стояли, как правило, известные ученые, которых просто так разогнать было нелегко даже всесильному Лысенко. Нужно было искать методы осуждения деятельности этих людей, носящие хотя бы видимость объективного разбора ошибок в работе.

"Начался свирепый разгром Института, -- вспоминает профессор Синская. -- Совещания и партийные заседания сделались невыносимыми. Каждому из нас грозила реальная опасность получить инфаркт или что-нибудь в этом роде... Одним из первых жертв террора оказался заведующий биохимическим отделом ВИР -- старый профессор Н.Н.Иванов. Он разволновался на одном из ученых советов, затем поспорил в кабинете, который хотели у него отобрать, пришел домой и сказал: "Так жить дальше нельзя". Лег и через час его нашли мертвым" (13).

Чтобы окончательно истребить вавиловский дух в ВИР'е, в Ленинград поехала специальная комиссия, утвержденная лично Лысенко и наделенная большими полномочиями. Еще и Карпеченко, и Левитский, и Говоров, и Фляксбергер были на свободе, одно их присутствие вселяло в их коллег робкие надежды, что, может быть, институт не будет разгромлен. Старались поддержать эти настроения и наиболее твердые духом сотрудники Вавилова. Например, на одном из собраний Е.С.Якушевский встал после выступлений нескольких сотрудников с выпадами в адрес арестованного директора и пристыдил малодушных предателей, сказав, что никогда нельзя забывать огромного дела, сделанного Вавиловым, что все ему по гроб обязаны своими успехами, и что он лично никогда не поверит в виновность Вавилова. "Произошла какая-то ошибка, не может быть, чтобы ее не исправили", -- закончил Якушевский.

28 августа 1940 года в "Ленинградской правде" появилась статья о плохом отношении к мичуринскому учению в Ленинградском университете, где упоминали с применением эпитета "консерваторы" фамилии Карпеченко и Левитского (14). Но в те времена подобные статьи появлялись часто, и как единичный факт они не рассматривались в качестве исключительно угрожающих. Лысенко надо было переломить такие настроения, облегчить работу комиссии, посланной им разрушить "Вавилон", поэтому он сам направился в Ленинград.

В канун его приезда, 12 октября, Ученый Совет ВИР▓а рассмотрел вопрос о выдвижении кандидатуры Лысенко на получение Сталинской премии3. В заседании приняло участие 38 человек, в том числе специально приехавший Презент, несколько человек выступило с обоснованиями того, почему необходимо присвоить Лысенко Сталинскую премию (Эйхфельд, Мальцев, Фляксбергер, Бахтеев, Сизов, Говоров /16/). Лишь один Говоров, признавая в целом целесообразность присвоения премии, сказал:

"У нас... есть теоретические расхождения с т. Лысенко по некоторым методическим вопросам -- и у меня есть такие расхождения и несогласия" (17).

24-мя голосами "за" при одном воздержавшемся кандидатура была поддержана (18). Удивляться такому единодушию не следует: страх был велик и восставать в этом вопросе не следовало. В тот же день за подписью Эйхфельда в Комитет по Сталинским премиям ушло письмо на трех страницах с обоснованием решения ученого совета ВИР▓а (19)4.

13 октября Лысенко появился в ВИР'е, в том самом институте, где всего одиннадцатью годами раньше пригласивший его на генетический съезд Вавилов распахнул для него ворота в науку. 15 октября студентов Ленинградского университета собрали на лекцию Лысенко, озаглавленную "Что такое мичуринская генетика" (22). В этот день вышла многотиражная газета "Ленинградский университет" со статьей Юрия Ивановича Полянского -- одного из ведущих профессоров славного некогда генетическими традициями учебного центра. Он спешил занять достойную коммуниста позицию и, начав свою статью с восхвалений Лысенко, перечисления его якобы "блестящих достижений", "огромного теоретического и практического значения" его работ, перешел к нападкам на генетику:

"... генетическая наука в капиталистических странах, а также отчасти и в СССР пошла... по неправильному, по-существу, антидарвинистическому пути... Самое учение об основной "наследственной единице" -- гене... носит несомненно преформистский характер...

Наличие глубоких и многочисленных антидарвинистических извращений в генетике ставит перед советскими биологами задачу, наряду с развитием передовых идей Мичурина-Лысенко, подвергнуть острой критике метафизические установки этой науки" (23).

Полянский призывал к изменению научной политики университета:

"Разработка передовых идей Мичурина и Лысенко не может являться исключительно делом кафедры дарвинизма и лаборатории биологии развития. Генетические кафедры ЛГУ должны принять активное участие в разработке ряда проблем, связанных с этим передовым направлением биологической науки" (24).

Приведенная затем цитата из Митина о "крупнейших научных достижениях в изучении хромосомного аппарата клеток" звучала не просто двусмысленно, она отвергалась полностью последним абзацем статьи:

"... одной из задач кафедры генетики ЛГУ...следует считать пересмотр обширного наследия так называемой формальной генетики" (25).

Такие высказывания для всех в университете звучали однозначно: Лысенко победил. Свою лекцию победитель посвятил тому, чтобы уговорить студентов не верить больше всему, что с этой кафедры в течение многих лет рассказывали Филипченко, Левитский, Карпеченко и другие генетики, и заявить, что факты, накопленные ими, понимались превратно, некритически:

"... мичуринцы и морганисты исходят из фактов, а приходят к противоположным выводам, из которых складываются два противоположных, взаимно исключающих направления в науке.

В чем же дело?

Дело в том, что некоторые факты только кажутся фактами" (26).

Далее он объяснял, почему генетики приходили к неверным выводам. По его словам, они просто плохо понимали жизнь, не знали, как растут растения, развиваются животные, а обитали в придуманном мире -- абстрактном, оторванном от реальности. Вот, например, Вейсман обрубал мышам хвосты, а всё равно мыши рождались с хвостами.

"Отсюда делался вывод: увечья не передаются по наследству, -- вещал Лысенко. -- Правильно ли это? Правильно. Мичуринцы никогда не оспаривали подобных фактов" (27).

А далее шло комическое объяснение:

"Всем известно, что в зарождении и развитии потомства мышей их хвосты участия не принимают. Отношение хвоста родителей к потомству очень и очень далекое" (28).

После лекции и бесед Лысенко с руководством университета и партийными боссами, среди которых выделялась доцент Б.Г.Поташникова -- ленинградская жена Исайи Презента, Карпеченко стали открыто травить. В газете "Ленинградский университет" было написано: