90 Павел Пэнэжко. Сноп памяти. Газета "Советская Россия" 21 сентября 1986 г., ╧220 (9171), стр. 4.

91 Там же.

92 Конст. Федин. Счастье быть молодым. Газета "Правда" 27 января 1938 г., ╧26 (7351), стр. 4.

"Безумству храбрых поем мы песню".

А.М. Горький. Песнь о буревестнике (1).

"Нельзя дожидаться суда истории. История, конечно, казнит палачей и отведет им место в ряду Аракчеевых, Биронов и Малют Скуратовых. Но нынешнего Малюту судом истории не испугаешь; он даже не прочь заслужить Геростратову славу. Нет, возмездие должно быть скорое и реальное."

Н.К.Кольцов, 1906 (2).

Становление характера и годы учебы

Николай Кольцов родился 3 июля 1872 года в Москве. Его отец, Константин Степанович Кольцов служил бухгалтером меховой фирмы "Павел Сорокоумовский". Отец умер, простудившись в дороге с ярмарки в Ирбите, когда его младшему сыну Коле не исполнилось и года, поэтому дети росли и воспитывались под руководством матери -- Варвары Ивановны Кольцовой, урожденной Быковской. Мать происходила из семьи известного российского купца, одним из первых установившего торговлю с Бухарой и Хивой, Ивана Андреевича Быковского, известного и тем, что он знал три европейских языка (французский, немецкий, английский) и пять других, включая фарси. Старший брат ученого -- Сергей писал в воспоминаниях о семье:

"Мать наша была образованная женщина. Знала французский и немецкий языки, любила читать, благодаря чему у нас всегда было много книг, имелись всегда так называемые толстые журналы -- "Вестник Европы", "Отечественные записки", "Русская мысль" и др." (3).

После смерти отца семья жила скромно, стараясь уложиться в бюджет, позволявший на оставшиеся от отца сбережения выучить детей, поставить их на ноги, ни о какой роскоши говорить не приходилось. Младший сын Коля, по воспоминаниям старшего брата и сестры рос смышленым, но довольно замкнутым и погруженным в себя мальчиком, много размышлявшим и много читавшим. Он был аккуратистом во всем -- и в делах, и в записях, и в одежде, и в распорядке дня. Спокойно и уверенно продвигался он вперед, взрослея не по годам. Правда, брат и сестра отмечали, что если какое-то раздражение извне переходило привычные рамки и выводило мальчика из себя, он мог взорваться и тогда был неукротим и несмиряем. Сам Николай Константинович вспоминал, что несколько раз в детстве впадал в состояние, когда его двоюродный брат предлагал единственное средство для усмирения -- "связать ему руки".

Повзрослев, Кольцов так и сохранил разумное спокойствие, ровность в отношениях к людям, даже отрешенность от мелких страстей, иногда так портящих жизнь людям, менее уравновешенным. Он не загорался мгновенно, не впадал в спонтанные экстазы, а делал свое дело без надрыва и резкостей, обдумывал каждый шаг и двигался вперед без рывков и надсадных взлетов. Была лишь одна причина, могущая вызвать в нем внутреннее и очень сильное чувство резкого протеста: ярко выраженная несправедливость, причем не к нему самому, а к окружающим. Другие могли при этом на минуту вознегодовать, но обстоятельства жизни быстро гасили их пыл и "вразумленные" они в дальнейшем сообразовывались с понятием, что "плетью обуха не перешибешь". Кольцов в таких случаях не то, что об удобствах жизни и неблагоприятных последствиях не заботился, он переставал о своей голове заботиться и шел на бой с несправедливостью, откуда бы эта несправедливость не исходила, хоть от "Батюшки Царя". Эту удивлявшую многих беззаветную смелость, питавшуюся убежденностью в правоте справедливости, он сохранил до конца дней.

Интерес ко всему живому он стал проявлять рано. Как вспоминал брат, "ему было не более шести лет, когда подарили ему [игрушечную] лошадь, и первое, что он с ней сделал -- это разрезал ей живот, желая посмотреть, что в нем. Мать увидя это, сказала: "Ну, быть тебе естественником"" (4).

Закончив 6-ю московскую гимназию с золотой медалью, он поступил в Московский Императорский университет и стал одним из трех выдающихся учеников столь же выдающегося профессора -- зоолога М.А.Мензбира (троицу составили П.П.Сушкин, А.И.Северцов и Кольцов; первые двое стали впоследствии академиками Российской Академии наук). В 1894 году за дипломную работу "Пояс задних конечностей позвоночных" его удостоили золотой медали (это была написанная каллиграфическим почерком и содержавшая множество оригинальных рисунков книга форматом энциклопедии и объемом около 700 страниц), выдали диплом 1-й степени и оставили в аспирантуре ("для приготовления к профессорскому званию" -- как говорили тогда) под руководством Мензбира. После сдачи в 1896 году всех полагающихся аспирантам экзаменов (по сравнительной анатомии, зоологии беспозвоночных, зоологии позвоночных, палеонтологии, ботанике и физиологии) в 1897 году он был отправлен на средства университета стажироваться в лучших лабораториях Европы.

Кольцов решил потратить время в Европе на то, чтобы специализироваться в новой науке -- цитологии (науке о строении клеток). Эта дисциплина только зарождалась, ее ждало в ближайшем будущем бурное развитие, и то, что вчерашний студент самостоятельно пришел к желанию заняться ею, говорило много о способностях Кольцова видеть перспективу уже в те годы. Во времена учебы Кольцова в университете общий интерес был прикован к сравнительной анатомии, зоологии позвоночных и беспозвоночных, палеонтологии и ботанике. Физиология растений считалась самым важным направлением, К.А.Тимирязев страстно и громко излагал с кафедр в разных собраниях свои мысли о роли физиологических процессов. Но внутрь клеток пока никто не шел, исследования структуры цитоплазмы, ядра и клеточных органелл казались преждевременными и непривычными.

Кольцов уехал сначала в Кильский университет (Германия) к Вальтеру Флеммингу (1843 -- 1905), который был признанным основателем совсем уж нового направления -- цитогенетики. В 1879 году Флемминг первым описал поведение хромосом при делении клеток (именно он назвал процесс митозом). Термин "хромосома" еще не был введен, и Флемминг описывал "поведение при делении клеток длинных тонких структур, окрашиваемых недавно открытым красителем -- анилином". Кольцов ехал к нему с хорошо продуманным планом исследования: он намеревался использовать амфибии как экспериментальный объект и изучать на нем поведение хромосом при возникновении зародышевых клеток. Была и потаенная мысль, с которой Кольцов позже расстался, -- он намеревался создать такие условия для развития оплодотворенных яйцеклеток амфибий, при которых можно было бы менять пол в процессе повзросления зародышей. Он думал, что в момент возникновения зародышей пол еще не дифференцирован, затем под влиянием внешних условий зародыши становятся или мужскими или женскими, и в этот-то момент и можно будет научиться регулировать пол живых организмов. Кольцов не мог знать, что пол раз и навсегда определяется при возникновении зародыша сочетанием половых хромосом, которые были открыты только десятью годами позже американцем Томасом Хантом Морганом.

Закончив работу в лаборатории Флемминга, Кольцов из Киля перебрался в Неаполь, на зоологическую станцию. Там он стал работать над другой темой -- исследовать начальные этапы развития организмов, стараясь понять, как происходит закладка тканей будущей головы животных. Завершать обработку этих материалов он отправился во Францию -- в Росков и на Виллафранкскую станцию.

В конце концов он подготовил большую работу, напечатанную на двух языках. Особенно полезной оказалась работа на Виллафранкской зоологической станции. В бухте Виль Франш на средиземноморском побережье Франции около Ниццы с 1884 года существовала Русская зоологическая станция, названная "Виллафранка". В год, когда там начал работать Кольцов, эта станция уже завоевала прочную международную репутацию, туда приезжали ученые из всех стран, в том числе и из-за океана, и вполне естественно получилось, что Кольцов не только успешно работал, но и подружился навсегда с молодыми учеными, ставшими вскоре лидерами биологии, признанными во всем мире, такими как Ив Делаж, К. Гербст, Ганс Дриш, Рихард Гольдшмидт, Макс Гартман, американец Эдмунд Вильсон, уже тогда известный своей книгой о роли клеточных структур в наследственности, а позже ставший признанным классиком в этой области. Вильсон, спустя несколько лет, пригласил к себе работать Томаса Моргана, Морган взял на работу в эту лабораторию Мёллера, Стёртеванта и Бриджеса, усилиями этой "могучей четверки" за считанные годы была разработана хромосомная теория наследственности, и так получилось, что уже в свои постаспирантские годы Кольцов оказался связанным с Вильсоном, провел много времени в беседах с ним, и неудивительно, что позже это помогло ему создать самобытную школу генетиков в России.