Незнакомка поравнялась со скамейкой Агнессы, остановилась и, подумав мгновение, присела на край, оправляя приятно шуршащее нарядное платье. Для того, чтобы оценить ее внешность, понадобился всего один взгляд, и Агнесса опустила глаза. Миловидное личико соседки полускрывала тень от модной шляпки, легкий шарфик, золотые украшения искусно дополняли со вкусом сшитый туалет. Маленькой рукой в изящной перчатке дама поправила волосы дочки и отпустила девочку играть.

Нужны ли бриллиантам оправы? Простым камням не нужны — это точно. Агнессе стало стыдно за свою старую немодную одежду: платье из шотландки, выцветшие шляпу и жакет. Она посмотрела на свои руки, шершавые от работы. И вспомнила почему-то, как зимой первый раз колола дрова. Было холодно, слезинки замерзали на ветру… Раньше ей никогда не приходилось выполнять тяжелую работу, а теперь — давно уже — она таскала воду, дрова… Но страшнее было другое: она чувствовала себя неуютно и странно среди работниц ресторана, жителей своего квартала, точно птица, залетевшая в чужое гнездо. И вновь спрашивала себя: почему судьба выбрала именно ее, дала все это ей, за какие грехи? И не только ей (быть может, и впрямь грешной во многом), но и Джессике… Или она мало боролась и сразу смирилась? Агнесса стиснула испорченные работой ладони и на миг свела брови в одну строгую скорбную линию: что ж, если надо, она будет бороться еще! Ибо знала, чувствовала и верила: это еще не конец, еще не конец…

Джессика и дочка незнакомой дамы с любопытством смотрели друг на друга, не решаясь, однако, заговорить. Джессика первой нарушила молчание.

— Это твои куклы, девочка? — спросила она, кивая на коляску.

— Мои.

— А как тебя зовут?

— Майра, — девочка отвечала застенчиво и тихо.

— Меня — Джессика. Давай играть вместе!

Джессика взяла новую знакомую за руку — и девочки направились к скамейке.

Агнесса встала и на всякий случай привязала Керби. Соседка улыбнулась.

— Сколько вашей дочке?

— Пять. А вашей?

— Столько же.

Они разговорились. Молодая женщина жила в одном из тех сказочных особняков, чьи чудесные фасады украшали центральную улицу города. Кроме Майры, она имела годовалого сына, на время прогулки оставшегося на попечении няни. Делами мужа интересовалась мало, смысл ее жизни, как поняла Агнесса, заключался в заботе о доме и семье. Агнесса смотрела на нежное личико соседки и думала о том, что по-настоящему прекрасной может быть только женщина любящая и любимая, ибо лишь любовь озаряет глаза таким светом, делает движения такими грациозно-плавными, а улыбку — такой открытой и счастливой.

Пока они говорили, девочки дружно играли в куклы. Потом Джессика подошла к Агнессе и попросила:

— Мама, отвяжи Керби! Он будет играть с нами.

— Керби любит детей, — сказала Агнесса своей собеседнице.

Джессика обняла пса за шею.

— Иди сюда! — позвала она Майру. — Керби очень добрый. Не бойся.

Девочка несмело подошла. Женщины, глядя на детей, улыбались.

— Керби может покатать тебя на спине, — сказала Джессика. — Мамочка, посади Майру на Керби!

Майра вопросительно посмотрела на мать. Та поднялась со скамейки, но Агнесса опередила ее, приподняла девочку и посадила на спину собаки.

— Керби, Керби! — звала Джессика.

Собака двинулась с места и пошла по дорожке. Майра сидела, не шевелясь, свесив ноги по бокам пса,и улыбалась с восхищением и страхом.

А Джессика сияла от счастья.

Обратно шли, весело болтая. Потом Джессика вдруг замолчала и, подумав о чем-то, объявила:

— Мама, знаешь, я хочу куклу.

Агнесса поняла, в чем дело.

— У тебя есть кукла, — сказала она. Джессика посмотрела на нее разочарованно.

— У меня одна — и старая. А я хочу много. Агнесса замедлила шаг.

— Видишь ли, доченька, я сейчас не могу купить тебе куклу. Помнишь, мы купили туфельки…

— Кукла нужнее, — перебила девочка, — пусть бы лучше куклу!

— Подожди немного, Джесс, у меня сейчас нет денег. Вот пройдет немного времени, и мы опять сможем что-нибудь купить, тогда и будет у тебя новая кукла.

Джессика нахмурилась. Она силилась что-то понять.

— А Майре все время дарят кукол. У нее дома их знаешь как много! И игрушки всякие.

— Зато у тебя есть Керби. Это получше любых игрушек, многие дети мечтали бы иметь такого друга.

С этим Джессика не могла не согласиться. Но ей хотелось все выяснить до конца.

— А у Майры — маленький братик! Совсем маленький. Вот такой. — Она показала рукой, какого роста братик. — Он даже говорить не умеет! Мама, а братика мы можем купить?

Агнесса покачала головой.

— Ну да, — понимающе кивнула девочка. — Братик ведь больше куклы!

Улица сделала поворот в рабочие кварталы и сразу стала грязнее, уже; серые домишки словно бы навалились друг на друга и поддерживались, казалось, лишь рядами натянутых между этажами веревок.

Впереди на мостовой столпились люди. Что-то случилось, какая-то повозка не могла проехать, слышались окрики, из окон верхних этажей выглядывали привлеченные шумом люди, и любопытство сразу исчезло сих лиц: ничего особенного не произошло, просто на дороге пала лошадь, загородив узкий проход, и это вызвало скопление повозок и людей.

— Оттащите вы клячу в сторону! Снимите упряжь, — распоряжался кто-то.

Агнесса хотела пройти стороной, но Джессика заупрямилась.

— Хочу посмотреть, что там!

Агнесса и сама не знала причины столпотворения, поэтому не стала упорствовать, и они замешались в толпу.

Еще живая, лошадь лежала на боку, страдальчески вытянув шею; впалый живот ее судорожно вздрагивал, с губ срывались и падали темные капли, а в больших глазах светились слезы укоризны и печали.

— Что с лошадкой? — озабоченно произнесла Джессика, стремясь подойти поближе.

Она остановилась как раз напротив головы коня и несколько мгновений не отрываясь смотрела в умирающие глаза, потом внезапно прижалась к матери — Агнесса ощутила частое биение маленького сердца, и перед ней промелькнули картины ее собственного детства: она навсегда запомнила то чувство, испытав которое, ребенок делает первый шаг во взрослый чуждый мир; детство не кончается, оно еще будет длиться долго, но шаг уже сделан, и он не забудется никогда, шаг этот — первое познавание того, что в мире есть смерть.

— Пусть лошадка встанет! — умоляла Джессика, словно мать могла совершить чудо.

Она протянула вперед свои ручки, и они показались Агнессе здесь, среди грязных улиц, лепестками цветка, нежного, хрупкого цветка, который так просто сломать невзначай и так трудно вырастить и сохранить.

— Она обязательно встанет, моя маленькая, — сказала она, ласково увлекая за собой девочку и выводя ее из толпы.

Как всегда, ей удалось успокоить дочь, но сама она уже не могла обрести равновесия: как долго Джессика будет верить в нее, как в добрую волшебницу, способную в любом случае найти выход к свету? Агнесса подумала о том, что сама в детстве не имела рядом такого человека: мать не была для нее матерью в этом смысле, а отца она не знала вовсе. И тут пред нею предстало внезапно страшное откровение: она в чем-то повторяла историю Аманды, их судьбы в отдельных моментах были сходны. Обе стремились к своему счастью, и уделом обеих стало одиночество…

«Но с Джессикой будет иначе, — подумала Агнесса, — я сумею стать для нее настоящим другом на всю жизнь и постараюсь сделать все, чтобы защитить малютку от жестокой судьбы. Моя девочка никогда не будет одинока».

Дождь лил с утра, и к вечеру улицы сделались похожими на непросохшую акварель: размыто-туманные, с длинными линиями домов, ползущими силуэтами деревьев и людей. Было ветрено, тучи текли по небу, мрачные, смутно напоминающие что-то, едва различимое сквозь серую сетку дождя. Вода пузырилась на мостовой, сливаясь в лужи: было холодно и как-то по-особому неуютно.

Керби сидел под дождем с терпеливой неподвижностью и, подойдя ближе, можно было заметить, что весь он, от носа до кончика хвоста, дрожит мелкой дрожью, но глаза его как всегда упорно смотрят в одну точку — маленькое боковое окошко ресторана. Вода стекала с ушей, морды собаки, струилась по промокшей спине: шерсть слиплась и лежала тяжелым пластом.