Те, кто не отвергнут искаженного образа мстительного Бога, будут неизменно хромать в его мрачной тени, и едва ли они когда-нибудь смогут полюбить от всего сердца, всей души и всего разумения. Такой Бог не будет Богом любви. Здесь никогда не будет доверчивой отдачи себя в любящие руки Отца; человек никогда не узнает радости таинственной сопричастности Богу. Тот, кто служит из страха, не зная любви, всегда будет пытаться сторговаться с Богом. Он будет, конечно, делать кое-что для Бога, слегка поверять Ему о себе, слегка молиться и т.п., чтобы все же как-то заслужить местечко в Его Царстве. Жизнь и религия в этом случае станут шахматной игрой, а не делом любви.

Человек, открытый к Божественной любви, непременно пожелает ответить на нее своей собственной любовью. Каким образом он сможет дать сколько-нибудь значительный ответ, если Бог не может, обладая всем, приобрести что-либо еще, если Он не может в чем-либо нуждаться? Вот что апостол Иоанн говорит нам о человеческом ответе на любовь Божию:

Встретить Бога в других людях - это наиболее драгоценный момент в диалоге между Богом и человеком.

Природа человека требует контакта с Богом телесным или же чувственно постигаемым образом. В Ветхом Завете Бог пришел к людям в раскате грома и сверкании молнии над Синаем. Его голос раздался из горящего куста. В Новом Завете благость Божия к человеку была еще более удивительной: Он пришел к нам как человек, Он дошел до страданий на кресте, страданий за тебя и меня: «Вот что Я имел в виду, когда Я говорил, что люблю вас». Воплотившись, Бог принес Свои дары людям в земном сосуде человечности для того, чтобы иметь возможность говорить с нами на нашем человеческом языке и чтобы мы имели возможность узнать, каков же Он на самом деле.

Подобно тому как Бог ожидал от людей, что они найдут Его под покровом человечности даже тогда, когда эта человечность будет искажена страданиями и обагрена кровию, Он ожидает от нас, что мы найдем Его и за человеческой внешностью других людей. В самом деле, необычайно драгоценной становится жизненная позиция человека, когда он начинает всерьез воспринимать Бога именно таким образом:

Евангелие от Матфея, гл. 25, ст.. 35-40

Первые христиане не отделяли любовь к Богу от любви к человеку и обозначали одну и другую греческим словом агапе, объединявшим в себе одновременно и любовь к Богу, Который Сам есть любовь, и к наименьшему из братьев.

Но все это старая песня - не правда ли? Нередко, когда мы настолько черствеем, теряем свою человеческую свежесть, появляется помысел, что на самом деле не мы, но слово Божие утратило Свою свежесть. Когда наше собственное великодушие бледнеет и усыхает, возникает желание отвернуться от этих проблем в поисках проблем более практических, более приземленных; именно они кажутся нам уместными для обсуждения.

Надо сказать, что стремление уйти от прямого ответа на реальный призыв Слова Божия - весьма опасно. Когда-нибудь мы неизбежно встретимся с ним, и не исключена вероятность того, что сердце наше окажется в крайней тесноте и смущении. Уже за порогом жизни Бог, раскрывающий нам Свои объятия, может спросить нас: «Где же ваши раны?»

И вслед за блаженным Августином, который долгое время сопротивлялся, пока наконец не был побежден Божественной благодатью, мы должны будем с горечью признать: «Слишком поздно, Господи, слишком поздно я полюбил Тебя».

Многое, наверное, можно было бы еще сказать, объясняя, что же такое любовь; однако совершенно очевидно, что истинная любовь требует забвения себя. Поскольку существует великое множество людей, употребляющих слово любовь и претендующих на понимание его значения, но в то же время не понимающих его истинного смысла или даже едва ли способных по-настоящему любить, то можно предложить такой тест: Можете ли вы в самом деле забыть самих себя? На рынке жизни нам предлагают множество подделок, которые иногда называют любовью, но все это ложные названия. Мы иногда даже называем словом любовь удовлетворение тех или иных наших собственных потребностей. Впрочем, мы даже можем делать что-либо и для других, не испытывая при этом настоящей любви. Своего рода лакмусовой бумажкой на любовь всегда будет вопрос о забвении самих себя.

Можем ли мы действительно поместить в фокус нашего внимания счастье или полноту чувств других людей? Можем ли мы действительно всегда спрашивать себя не о том, что другие могут сделать для нас, но только: что мы можем сделать для них? Если мы в самом деле хотим любить, то мы должны задать себе эти вопросы.

Нельзя забывать, что мы способны использовать других людей ради собственного успеха, ради удовлетворения наших глубоких и трепетных человеческих потребностей, и при этом мы можем ошибочно полагать, будто это и есть настоящая любовь. Молодой человек, признаваясь в любви девушке, нередко может ошибаться, принимая за настоящую любовь простое удовлетворение своих эгоистических потребностей. Девушка, видя, что ее одиночество заполняется обществом и вниманием этого молодого человека, также легко впадает в ошибку, принимая испытываемое ею эмоциональное удовлетворение за любовь. Подобным же образом отец и мать, всеми силами стремящиеся содействовать успехам своих детей, не замечают, что за этим стоит неосуществленное желание их собственного успеха, и они с легкостью убеждают себя в том, что они по-настоящему любящие родители. Решающим, как и всегда, остается вопрос о забвении самих себя. Действительно ли этот молодой человек и эта девушка, эти мать и отец забывают самих себя, о своих удобствах и неудобствах, о своем эмоциональном удовлетворении и ищут единственного счастья и полноты жизни для тех, кого они любят? Это далеко не теоретические вопросы. Дело в том, что для большинства из нас наши собственные нужды слишком ощутимы и слишком реальны, ибо трудно семени упасть на землю и умереть для себя - но без этого оно не сможет жить жизнью любви.