Естественно, область и получает только половину, да и то в рассрочку до сентября (между прочим, за каждый день просрочки в такого рода обстоятельствах начисляется пеня — 0,3 процента, но на пеню плюнули, не до нее, тут светит куш в 127 миллиардов рублей).

Все прошло чисто и гладко, как и задумывалось. О комиссионных участникам операции можно только догадываться. Но, полагаю, сокамерники Лопарева гордятся тем, что сидят с таким подследственным — не всякий попадает за решетку, облегчив государство на сотню миллиардов, пусть и неденоминированных рублей.

Общественность моей любимой области, впрочем, недоумевает — почему бывший губернатор Кислюк, тоже талантливый экономист (за три первых своих губернаторских года он сумел "без отрыва от производства" сварганить две диссертации — кандидатскую и докторскую), без которого описанная выше операция не состоялась бы, не то что не сидит в соседней камере, а даже не проходит по делу свидетелем. И почему другой очевидный "фигурант" по делу, бывший вице-губернатор по финансам Сергей Шинкевич, проживающий ныне в Израиле, тоже как бы ни при чем.

И тут же отвечают на эти жгучие вопросы современности: Кислюк — любимец Ельцина, а до израильтянина Шинкевича руки наших следователей достать не могут.

И еще одна новость из нашей сибирской жизни. Квартира Кислюка — та самая, на которую ему был выдан кредит за счет учителей и врачей, действительно нуждающихся в улучшении жилищных условий, и отделка которой обошлась казне в 250 тысяч долларов, — все же вернулась в областную собственность. Решением Амана Тулеева и кемеровского градоначальника Владимира Михайлова пятикомнатная полнометражная квартира "полезной площадью" 150 квадратных метров, с гигантской кухней, двумя балконами и двумя ванными комнатами, передана многодетной семье (11 детей), глава которой — достойный и трезвый человек: он дорожный рабочий и по случайному совпадению еврей. Как и Кислюк с Шинкевичем.

Василий ПОПОК

Кемерово

Мое поколение, появившееся на свет в 50-е годы в великой стране, заканчивает жизнь при Борисе Ельцине — неизвестно в каком государстве, принадлежа неизвестно к какому народу — к руссиянам... Многовековая трагедия России, то погибающей, то возрождающейся из пепла, обернулась в конце второго тысячелетия жутковатым, кровавым фарсом, с шутовскими игрищами политиков, со средневековыми ритуальными жертвоприношениями, отчего все чаще закрадывается в голову унылая мысль, что ее историческое время завершает свой круг. Сознание не выдерживает социальных перегрузок, погружается в хаос, не справляется с простейшими определениями добра и зла, да и нет, кажется, необходимости в том, чтобы отличать первое от второго. Зачем, какая разница, если великая северная цивилизация, частицей которой мы все являемся по факту рождения, склонилась к закату? Не будет больше Родины, не останется рода-племени, семьи, поэзии, музыки, любви, а будет только вечный рынок с его утробной крысиной сутью, в чем уже десять лет подряд послушно клянется Западу каждый дорвавшийся до власти политик. Будущее смутно, прошлое заляпано сплошь черной краской — куда ж нам плыть? Делать вид, что мы по-прежнему заняты осмыслением вечных истин, поиском справедливости, веры, особого пути, — и это в то время, когда несчастный, обманутый, приведенный в первобытное состояние народ корчится в предсмертных муках, немо, безгласно умоляя о пощаде неведомого палача?.. Нет ничего более циничного, чем рассуждения суетных, с ущербной, звериной психикой так называемых творческих интеллигентов, обласканных бандитским режимом, о духовности, о торжестве общечеловеческих ценностей, о правах человека, как нет ничего более похабного, чем безбожник, стоящий со свечкой в храме и ухмыляющийся про себя: вот, дескать, я и обвел еще раз это быдло вокруг пальца.

Книга Александра Проханова "Красно-коричневый" полна мистической силы, она написана как раз в том состоянии и на той грани, где рассудок уступает напору неизреченной душевной боли, где слова смешиваются с кровью и грозят убить вернее пули. Роман закодирован на десятилетия вперед и в нем, безусловно, заключен некий исторический приговор, глобальное гуманитарное суждение, как это было совсем недавно с книгами Платонова, Пильняка, Булгакова, Замятина, Пастернака, которые по-настоящему не поняты и по сей день. Тут, пожалуй, следует оговориться, что есть категория людей — филологические барышни с пылким, романтическим блеском в глазах, высоколобые критики, обвешанные международными премиями, при любой власти снимающие пенки с литературного процесса, — которым вообще противопоказано читать Проханова, дабы не получить несварения желудка, а то и чего похлеще. Тем более, как показала постсоветская практика, для того, чтобы устраивать травлю с забиванием неугодившего писателя ногами, им вовсе необязательно сообразовываться с текстом. Достаточно услышать от босса приказ: ату его! Новейшая история России дала ужасающий пример массовой деградации художнического сословия, подобной той, какая происходила в 20-е годы, но намного масштабнее. Творцы прекрасного, с мазохистским сладострастием ринувшись обслуживать денежные мешки, распространили в общественной атмосфере столь невыносимое зловоние, что обыкновенному гражданину попросту нечем дышать... И все же смею надеяться, для многих образованных людей в России, сохранивших в груди живое чувство, новый роман А.Проханова станет знаковым, переломным в их мироощущении. Тяготеющий к утраченным духовным ценностям, пронизанный любовью к обездоленным русским людям, к умерщвляемым "малым мира сего", роман завораживает, подобно молитвенному плачу. Писатель на наших глазах произвел почти анатомический анализ собственного (выраженного в герое Хлопьянове) нравственного чувства и с предельной чистосердечностью поделился своей болью, уподобясь врачу, проверяющему на себе воздействие смертоносной бациллы. Наверное, высокую цену такого опыта способен представить лишь тот, кто сам, хотя бы в воображении, изведал силу жертвенной страсти.

Действие романа, вся одиссея полковника-особиста Хлопьянова происходит на коротком отрезке времени, в страшные дни октября 93-го года, раз и навсегда поделившие общество на тех, кто воспринял попытку народного восстания как героическое деяние, как кровавую жертву, принесенную во имя будущего возрождения, и тех, кто до сих пор? погруженный в шизофреническую эйфорию, блудливо лепечет о правоте тирана, об исторической необходимости раздавить "красно-коричневую", коммуно-фашистскую гадину. Вместе им не сойтись, эта глубокая рана зарубцуется уже не при нашей жизни.

Противостояние на пятачке Парламента и — шире — гибель империи художник ощущает, как глубинное, метафизическое столкновение православного мира с хищными, кровавыми, беспощадными монстрами, явившимися из бездны, из темного пещерного небытия, но вооруженными суперсовременными психотропными технологиями массового поражения. Цель нашествия — окончательное уничтожение России, смысл защиты — возвращение к Идеалу, к истокам нормального Бытия. Писатель сказал правду о том, какие ценности нынче лежат на весах, и этого ему не простят, как не простили его герою Хлопьянову любви к Отечеству. Кто не простит? Включите телевизор, и вы увидите их всех за один вечер. Их немного, но у них деньги и власть. Так было на протяжении всего минувшего столетия: на бескрайних просторах России правила могучая кучка — и само по себе это не плохо и не хорошо. Печально то, что сегодня эта кучка состоит сплошь из политических наперсточников, оголтелых русофобов и раздухарившихся от неправедно нажитых богатств огненноликих ростовщиков. От этой веселой компании никому не приходится ждать пощады, но в самой их столь шумно и помпезно празднуемой победе явственно ощутим черный привкус гниения. Власть упырей не бывает слишком долгой, история всего человечества — тому наилучшее подтверждение. Призрак святого возмездия все громче стучит в их окна, заставляя в ужасе замирать за пировальным столом, не донеся до рта вилку с жирным куском.