— Выпить хочешь? — спросил я. — У меня есть армянский коньяк, четыре звезды.
— Но только начался день!? — с некоторой осторожностью произнёс он. — Впереди столько хлопот. И выступление перед студентами-филологами БГУ. Кстати, после выступления у нас будет неформальная встреча за столом в том же БГУ.
Вскоре мы поехали в БГУ, точнее, в одно из его зданий на улице Карла Маркса. Факультет русской филологии, небольшая аудитория человек на 60–70. Юные, в основном девичьи, лица, абсолютно все красивые. И красота их особенная. Не та, что у конкурсанток всяких там «miss», оглуплённая гламурным макияжем и крайней раздетостью, что вызывает чувство жалости и страха — не простудились бы. А красота одухотворённая, облагороженная знаниями. Да и вопросы, которые они задавали нам — Станиславу Куняеву, Александру Казинцеву, Владимиру Илляшевичу (Эстония), Ивану Голубничему, — точные, осмысленные. Например, вопрос Куняеву: «Каким вам видится чувство патриотизма в наше время?» Или мне: «Чем, по вашему мнению, «хорошая» нынешняя литература отличается от «плохой»?»
Значит, готовились к разговору, думали.
После встречи со студентами приехали в главное здание БГУ. Здесь, в небольшом помещении при студенческой столовой, для нас накрыли стол. Говорили о литературе, об истории Великого Княжества Литовского, а значит, о Белой Руси.
— Судите сами, — сказал я, собираясь, наконец, высказаться о том, о чём сам немало думал, — столица ВКЛ — белорусский Новогрудок (Новгородок), что в Гродненской области. Государственный язык — старо-белорусский. А имена великих людей ВКЛ? Есть ли в нём те, кто ныне называют себя литовцами? Есть ли поляки? Нет. Есть белорусы: Франциск Скорина, Симеон Полоцкий, Симон Будный, Микола Гусовский, Василь Тяпинский… А ещё до них, задолго до них — первая женщина, канонизированная Православной церковью, святая Евфросиния Полоцкая. А ближе к нашим дням — Марта Скавронская (Екатерина I), Адам Мицкевич (отец-белорус, мать-еврейка), Элиза Ожешко (в девичестве Павловская), Станислав Монюшко, Михаил Огинский — выдающиеся поляки белорусского происхождения. Можно назвать также целый ряд выдающихся русских деятелей белорусского происхождения: Глинка, Римский-Корсаков, Шостакович, Стравинский, отчасти Достоевский, родоначальник русского символизма Николай Минский, авиаконструктор Сухой. И это далеко не всё! Если взять русскую медицину — там белорусов пруд пруди! И это не разделить, не обособить.
— Если Иван Сабило говорит, значит, знает, — сказал Куняев.
— Не только Сабило, — сказал я. — Года два назад тогдашний Президент Польши Александр Квасьневский благодарил белорусский народ за то, что он дал польской культуре многих своих, ставших выдающимися, сыновей и дочерей. Почему так произошло? Над этим можно долго размышлять. Но если коротко: в те давние, особенно трудные для белорусов времена не было деления по национальности, а делились по вере: католик — значит поляк, православный — значит белорус. Кстати, есть ещё один знаменитый Мицкевич, и тоже классик — белорусский писатель Якуб Колас.
— А кто такие литовцы?
— Литовцев вообще не было. Были от Литвы — литвины, а те, кто назовут себя потом литовцами, были племенами-язычниками: аукштайты, делтува, жемайты и прочие. С поганой, как тогда называли, то есть языческой, верой. Потом они постараются объединиться, возьмут в свои слова латинские окончания, примут католическое христианство и станут Летувой — это их самоназвание, — а не Литвой, как мы их называем. Великое Княжество Литовское ушло, осталась Белая Русь, как утверждают некоторые знатоки — непокорённая часть Руси, не испытавшая на себе монгольского нашествия. Со своим народом, историей и православной верой. Другие знатоки утверждают, что Белая она оттого, что здесь проживало население с особо белой кожей. Есть и такие, кто соотносят название «Белая» с белыми льняными одеждами, которые носили жители этих мест. Ещё, в отличие от Белой Руси была Чёрная Русь, и некоторые утверждают, что так называли часть польской Руси. В отличие от Белой — московской. И это, оказывается, не всё. Ещё была Красная или Червонная Русь, располагавшаяся на территории некоторых районов нынешней Западной Украины. Но вы спросите, откуда само слово — Литва? В Беларуси некоторые деревни до сих пор носят название — Литва. Нужно поговорить с учёными, возможно, это деревни, которые во время весеннего паводка заливались водой (лить, заливать, приливать). Заливались, но не настолько, чтобы на этих местах невозможно было селиться и вести хозяйство. В отличие от дрыгвы, то есть трясины, где люди не селились и жить не могли. Так вот жители деревень и посёлков с названием Литва могут с полным основанием называть себя и литвинами, и литовцами.
Я говорил это, готовясь к возражениям, но никто не возражал. То ли верили мне, то ли их собственных знаний о Белой Руси было ещё меньше, чем у меня. Только Станислав Куняев вспомнил, что у литовцев были хорошие поэты Балтрушайтис и Межелайтис.
— Ну да, — сказал я. — Ещё можно назвать художника и композитора Чюрлёниса, но это уже почти наши дни, а не эпоха Возрождения и не Великое Княжество Литовское.
Станислав Куняев на встрече со студентами сказал, что он перевёл на русский язык средневековую поэму Николая Гусовского «Песня про зубра» и за этот свой труд стал лауреатом премии Союзного Государства. Я хотел расспросить его об этом событии, но тут по мобильному телефону Анатолию Аврутину позвонил его отец. И сообщил, что умер Туркменбаши Ниязов, Президент Туркменистана.
Новость, особо скорбную для туркмен, мы встретили сдержанно и даже с некоторым недоверием. Сапармурату Ниязову было ещё далеко до старости, выглядел он богатырём, однако на трудной дороге жизни «исчерпал свой жизненный ресурс», по выражению Льва Толстого, и ушёл навсегда.
Некоторое время назад я ознакомился с его двухтомником «Рухнама», т. е. «Внутренний голос», повелевающий туркменам прислушаться к самим себе. Книга, как сказал автор, написана «по воле Всемогущего Аллаха и родилась в моём сердце». Много в этой книге того, что нужно знать каждому человеку, — о добре, о Боге, о детях, о родителях.
Ниязов не знал ни отцовской, ни материнской ласки. Отец погиб на фронте в Великую Отечественную, мать и, кажется, братья погибли от землетрясения в Ашхабаде. Он рос сиротой, детдомовцем. Умный, смышлёный, образованный, он быстро продвигался по служебной и партийной лестнице, и в середине 80-х стал Первым секретарём ЦК Туркменистана. После распада СССР стал Туркмен- баши (главой туркмен). Пожизненно. Однако жить довелось недолго. Перед самой смертью С. Ниязов заключил договор о поставках туркменского газа — почти всего, что добывает Туркмения, — в Россию. Но я не уверен, что Россия сможет разумно распорядиться этой данностью, — не тот уровень мышления нынешних российских властей. Сделают так, как прикажет Дядюшка Сэм и проамерикански настроенные российские олигархи. Возможно, я ошибаюсь, время покажет.
…А судьба Сапармурата Ниязова оказалась великодушна к сироте — она послала ему смерть раньше, чем позор.
22-23 декабря. От гостиницы «Беларусь» комфортабельный автобус в сопровождении милицейской машины с мигалкой доставил нас в здание филармонии, что на углу площади Якуба Коласа и бульвара Владимира Мулявина. В центре площади — бронзовый Якуб Колас, окружённый своими литературными героями. Дед Талаш — герой Гражданской и Великой Отечественной войны — самый старший по возрасту, почти 100-летний белорусский партизан и главное действующее лицо знаменитой повести Якуба Коласа «Дрыгва». К сожалению, и белорусский дед-долгожитель не избежал критики, да если бы только критики, но ядовитого зубоскальства крохоборов, особо неравнодушных к жизни героев. То у них Дед Талаш карикатурный герой-«орденопросец»: два раза орден просил — не давали, и только на третий — дали. То они в Павлике Морозове открывают предателя — запутали мальчишку, убили его и его же осуждают. То Зою Космодемьянскую представляют глупенькой: мол, была бы умнее, осталась бы жива. То в Александре Матросове обнаруживают выпивоху — напился пьяным и полез на амбразуру дзота, дескать, пьяному море по колено. То в Петре Ильиче Чайковском видят только то, что ниже пояса. Пишут, развенчивают, зубоскалят всезнайки, которых самих-то нужно рассматривать как минимум в лупу, а лучше в микроскоп. Короче, нравственные карлики, которые всё высокое понижают до своего уровня понимания и мышления. Не ведомо им, что Александр Сергеевич Пушкин советовал всё мелкое, преходящее оставить черни, а нас, говорил он, должен интересовать сам гений и всё великое в нём (в данном случае герой).